Рейтинговые книги
Читем онлайн Легкое бремя - Самуил Киссин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 69 70 71 72 73 74 75 76 77 ... 101

Привязываю к тончайшей крепкой английской лесе острый крючок, наживляю самой большой звездой и закидываю мою удочку в небесное море. <…> Я хочу поймать солнце.

И каждое утро оно клюет. Я осторожно вывожу его на поверхность и целый день вожу на крепкой лесе. Но я не могу его вытащить: оно такое тяжелое.

И каждый вечер солнце срывается у меня с удочки, заглотав звезду и крючок.

Скоро у меня не останется ни звезд, ни крючков.

Берегитесь! — будет темно.

Что сделал Ходасевич?

Сижу, старик, у вечных водИ тихо так пою,И солнце каждый день клюетНа удочку мою.

А я веду его, ведуВесь день по небу, но —Под вечер, заглотав звезду,Срывается оно.

И скоро звезд моих запасИстрачу я, рыбак.Эй, берегитесь! В этот часОхватит землю мрак.

В угрозе Муни — бессилие и обреченность, в стихотворении Ходасевича уверенность, что старик дело свое знает, а угроза — своеобразное озорство. Рождение солнца в стихотворении «Рыбак» представлено, как рождение зерна: схождение во мрак, в «небытие» и появление в свой час. Получилась почти пародия на «Шантеклера» Ростана. Понятно, почему желания перепечатать стихотворение у автора не появлялось.

Он использовал доводы оппонента, чтоб доказать, что не только человек или страна — космос, жизнь подчинены закону «путем зерна».

Но споря с другом, не заметил (не захотел заметить?) подмены понятий: Муни твердил о плевелах, о пустом или больном зерне, не могущем принести плод. Зерно Ходасевича полновесно и прорывает все преграды: оно умирает, чтоб родиться (обратите внимание на соединяющие в единый процесс тире: «умрешь — и оживешь»). Смерть в представлении Ходасевича «Путем зерна», классического, зрелого периода, — особая форма жизни — «утробный сон».

Но пусть не буду я, как римлянин, сожжен:Хочу в земле вкусить утробный сон,Хочу весенним злаком прорасти,Кружась по древнему по звездному пути.

(«Золото». 1917)

Да и позже его не покидала уверенность,

Что даже смертью, гордой, своевольной,Не вырвусь я;Что и она — такой же, хоть окольный,Путь бытия.

(1921)

«Смертью, гордой, своевольной» — не о самоубийстве ли Муни думал он, когда писал это: и рисунок строф, и оборот двойных обособленных прилагательных — Мунины любимые.

Нет, не случайно — и не раз! — то в одном, то в другом порядке Ходасевич рифмовал «звено — зерно», «зерно — звено». И не ради рифмы, неполной и не богатой, соединял эти слова.

Возможно, он видел эту золотую, полновесную цепь — колой, где каждое отдельное, замкнутое в себе зерно (звено) обеспечивает преемственность и единство культуры. И наблюдая помрачение, затмение «пушкинской» культуры и культуры начала века, он был уверен, что в «свой срок» она оживет, проклюнется. В своем творчестве он поддерживал, подчеркивал это единство, связывая, соединяя Державина и Тютчева с символизмом. В стихах его можно различить и голос Тютчева:

Что ж негодует человек,Сей злак земной!..Он быстро, быстро вянет — так,Но с новым летом новый злакИ лист иной.

(«Сижу задумчив и один…»)

И голос Юргиса Балтрушайтиса:

Не дивно ли, что, чередуясь, дремлетВ цветке зерно, в зерне — опять расцвет,Что некий круг связующий объемлетПростор вещей, которым меры нет!……………………………………………И горько слеп, кто сумрачно дерзает,Кто хочет смерть от жизни отличить…

(«Вся мысль моя — тоска по тайне звездной…», 1904)

Он синтезировал стихи Балтрушайтиса со стихами Валерия Брюсова:

Пусть помнят все, что ряд столетийРоссии ведать суждено,Что мы пред ними — только дети,Что наше время — лишь звено!

(«К согражданам». 1904)

Так соединились, сплавились в стихах Ходасевича «звено» и «зерно». И не брюсовское ли «Творчество», которое он так остроумно и убедительно истолковал, вспомнилось ему в годы послереволюционной разрухи, когда латании замерзли, кафели печи обрушились, самый дом лежал в развалинах.

Опустелый дом, разбираемый на дрова, — обычная картина тех лет. Москвичка, приятельница Ходасевича, художница Юлия Оболенская описала такой дом в дневнике 1919 года. Но в стихотворении «Дом» Ходасевича история проецирует свои картины «на кафели обрушившейся печи». И от этого судорожного движения, мелькания, завораживающего ритма невозможно оторвать глаз.

Но сын отца сменяет. Грады, царства,Законы, истины — преходят. ЧеловекуЛомать и строить — равная услада:Он изобрел историю — он счастлив!И с ужасом и с тайным сладострастьемСледит безумец, как между минувшимИ будущим, подобно ясной влаге,Сквозь пальцы уходящей, — непрерывноЖизнь утекает. И трепещет сердце,Как легкий флаг на мачте корабельной,Между воспоминаньем и надеждой —Сей памятью о будущем…

(«Дом». 1919,1920)

Этот стык, живой шов между воспоминаньем и надеждой сильнее всего волновал поэта. Всякий раз, предощущая новый виток, поворот, он самозабвенно нырял в прошлое. Он собирал разноликих, разновозрастных «я» в единое целое, даже если спрашивал: «Неужели вон тот — это я?» И собирал всех, кто был частью этого «я». В тетради Ходасевича 1919–1920 годов стихотворение за стихотворением, страница за страницей выстраивался сложный, многофигурный роман, где перед глазами автора то проходили библейские картины, то он полностью погружался в день сегодняшний, в настоящее, то вызывал образы прошлого, являвшегося в эпизодах, обрывках, фрагментах, что делало рассказ особенно убедительным, достоверным, рождающимся при нас, когда автор мучительно подбирает слова.

Эта коричневая «общая», в картонном переплете с красными разводами, тетрадь начата 27. X. 1919 г. Ее подарила мужу Анна Ивановна Ходасевич, написав на первой страничке:

Пусть и эта медвежачья книжка будет такая же интересная, как и предыдущая — серенькая. От Анютки. 21. X. 1919 г.[261].

Слабой тенью промелькнет на ее страницах дарительница; в стихотворном осколочке «В семнадцать лет, когда до слез, до слез…» отразится первая любовь — Марина Рындина, и первая поэтическая любовь: «твой стих, Бальмонт!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
1 ... 69 70 71 72 73 74 75 76 77 ... 101
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Легкое бремя - Самуил Киссин бесплатно.
Похожие на Легкое бремя - Самуил Киссин книги

Оставить комментарий