Месть проклятых - Аллан Коул

Вдобавок ко всему Пэстор устроил себе офис в Колдиезе и взял за правило время от времени приезжать с неожиданными инспекциями. Во время этих наездов замеченные в грубом обращении с заключенными подвергались разносу в офисе Пэстора, а кое-кто был незамедлительно уволен со службы и послан на передовую.

Но с питанием заключенных возникали большие трудности. Экономическое положение Таана было близко к полной разрухе, и Держину было крайне сложно удерживать дневной рацион питания заключенных на сколько-нибудь сносном уровне. Возникали проблемы с охраной – платили мало, кормили плохо, и охранников не хватало. Приходилось нанимать или стариков, или гонцов. Плохое питание сказывалось на моральном духе охраны. Пленников кормили лучше, чем охранников, что тоже возбуждало ропот тюремщиков: что за жизнь? Хотя бы в морду можно было дать этим вражеским выродкам! А то и это не позволено!.. Запасы еды и разных вещей, найденные Кристатой и Стэном в катакомбах, позволяли заключенным не только подкармливаться самим, но и подкармливать охранников, а также давать им щедрые взятки, дабы получать разного рода поблажки.

Для полуграмотных и необученных таанских охранников, голодных и затурканных начальством, заключенные мало-помалу стали ближе тюремной администрации. Случись в лагере бунт, большинство охранников могло бы инстинктивно выступить на стороне заключенных. Разве не заключенные их кормили? Разве не от них они имели в месяц больше денег на содержание своих семей, чем от правительства за год?

Кроме того, даже Этего хватало разума считать, что никакая полиция не сможет подавить слухи о близком конце войны – и в не в пользу таанцев. Подобно Четвинду, многие охранники подумывали о своей дальнейшей судьбе и хотели добрым отношением к пленным подстраховаться на случай будущих потрясений.

Таким образом, в атмосфере веяли добрые ветры. Но как бы не случилась какая-нибудь мерзкая чертовщина, когда Таанский Союз будет действительно при последнем издыхании. Вот почему Стэн счел нужным рискнуть своей шкурой, пробраться в Колдиез и обговорить ситуацию с Вирунгой. Тот должен быть во всеоружии, когда наступит решающий момент.

Стэн рассказал Вирунге, что Соренсен был боевым компьютером отряда "Богомолов", и передал ему кодовое слово, активирующее Соренсена. Теперь Гааронк будет дублирующим компьютером. Что до того, как конкретно использовать Соренсена...

– Вы когда-нибудь поднимались на стены, чтобы следить за окрестностями? – спросил Стэн.

– Несколько... раз. Трудно... с моими ранениями, – сказал Вирунга, покрепче сжимая свою трость.

– Когда вы смотрите на город, что вы видите?

Вирунга рассмеялся.

– Недавно... большие... дыры... в земле. Наши бомбардировщики... поработали... хорошо!

– Согласен, – сказал Стэн. – Но я имел в виду не это. Я спрашиваю вас как бывалого артиллериста. Что вы замечаете, когда глядите на город?

Гигантские брови Вирунги заходили ходуном, глаза почти скрылись под ними. Потом он снова рассмеялся – на этот раз саркастическим, лающим смехом.

– Колдиез... господствует... над городом, – сказал он. – Если бы... у меня... здесь... были пушки...

Тут он даже смежил веки, представляя, как снаряды будут падать на Хиз. Снаряды его орудий. Вирунга мигом очнулся от грез, однако Стэн заметил азартный блеск в глазах полковника. Да, тюрьма находилась на возвышенности, и отсюда можно было предельно эффективно обстреливать город. Но ведь в катакомбах хранилось достаточно оружия!

– Я... могу... добыть... пушки. Правда... они... очень устарели... и в плохом... состоянии. Я... постараюсь привести в порядок.

Вирунга посмотрел на Стэна – и в его взгляде сквозила решимость.

– Когда? Скажи... мне... только... когда?

Стэн подошел к огромному н'ранья – этакой мохнатой глыбине – и дружески похлопал его по плечу.

– Я сообщу точную дату. А пока готовься.

Вирунга лишь солидно кивнул. Но Стэн видел, что в своем сознании Вирунга уже командует батареей и снова наводит пушки на цель.

Глава 51

Стэн ускользнул из Колдиеза незадолго перед рассветом. Как и было запланировано, он спрятался в руинах вокруг старого монастыря и дождался, когда из пригородных трущоб потянутся на заводы толпы сонных рабочих. Две группы пришлось пропустить. Костюм на нем был не то чтобы дорогой, но уж очень непохож на полулохмотья этих работяг, вкалывавших, очевидно, на какой-нибудь красильной фабрике. Третья группа состояла из рабочих, одетых поопрятнее и не так нищенски. К ним и присоединился Стэн. Прислушавшись к разговорам, он сообразил, что это работники фармацевтического и оружейного заводов.

К тому времени, когда его попутчики проснулись в достаточной степени, чтобы спросить себя, что за незнакомец затесался в их ряды, они уже достигли центра города и Стэн благополучно смешался с толпами тех, кто спозаранку вышел отоваривать продуктовые карточки.

По дороге он купил сомнительного вида кусок жаркого – лучше, впрочем, не достать – и не спеша двигался в густой толпе прохожих в сторону Шабойи и Сакс-клуба. Еще два поворота, одна улица – и он будет дома и сможет наконец заморить червячка.

Вдруг толпа перед ним затопталась на месте, зло загудела. Прежде чем Стэн успел сообразить, что происходит, толпа вынесла его на следующую улицу, перекрытую цепью зеленых полицейских мундиров. У Стэна сердце упало, потом подскочило, и он стал пробиваться обратно – работая локтями, отдавливая кому-то ноги и не успевая огрызаться. Однако и та улица, по которой он пришел, уже была блокирована цепью таанских полицейских. Облава!

Дородные полицейские наступали на толпу, помахивая дубинками, пряча лица за темными щитками шлемов. Толпа примолкла. Это молчание показалось Стэну странным. Потом оно сменилось вскриками тех, по кому уже прошлась полицейская дубинка с электрошоком, и глухим ропотом остальных.

Внушительный отряд полицейских отделился от основной массы и принялась рассекать толпу. Стэн пригляделся к знакам различия, и ему бросилось в глаза, что отряд состоит сплошь из сержантов. Они ястребами оглядывали толпу, всматриваясь в лица, и с выкриками: "Ты! Ты! И ты!" – выхватывали кого-то, отшвыривали назад к рядовым полицейским, которые хватали несчастного и в мгновение ока запихивали в полицейский фургон.

Стэн стал быстро-быстро пробираться через толпу к стене, чтобы вдоль нее юркнуть куда-нибудь между чьих-нибудь ног. Но едва его локоть вместо мягкой плоти ощутил твердость стены, как один из сержантов вызверился на него поверх толпы и, тыча дубинкой в его сторону, выкрикнул: "Ты!"

И через секунду трое полицейских вывернули Стэну руки за спину и поволокли к фургону.

* * *

Более миллиона человеческих тел жались друг к другу на гигантской центральной площади Хиза. Предполуденное солнце пригревало все сильнее и сильнее, и запахи пота поднимались над толпой, как дымка над доисторической топью.

С трех сторон площадь окружали исполинские телеэкраны высотой в несколько этажей. С четвертой стороны находилась высоко поднятая над площадью трибуна, за которой зияло пустое пространство – там некогда стоял провалившийся под землю дворец Верховного Совета.

Группу, в которую включили Стэна, поставили слева возле трибуны, чуть в стороне от остальной массы людей. В руки им дали большие плакаты. Все еще ожидая худшего, Стэн тупо смотрел на огромные кроваво-красные буквы, начертанные на транспаранте, который он держал. Надпись гласила: "Долой империалистическую гегемонию!"

Громила сержант погрозил дубинкой.

– Ну-ка махать лозунгом! – прогремел он тоном, которым он, видно, шугал новобранцев на плацу.

– Хорошо-хорошо! – проворно согласился Стэн и принялся размахивать транспарантом.

– Кричите: "Да здравствует победа!" – пророкотал полицейский.

– Как прикажете, – сказал Стэн.

И стал совершенно искренне орать: "Да здравствует победа!" При этом он еще пуще размахивал транспарантом. На душе у него воцарялся покой. Оказывается, дело не так уж плохо. Он-то думал, что попал в облаву, а от него требуется всего лишь кричать здравицы таанскому режиму перед телекамерами, выслушивать зажигательные речи ораторов, продемонстрировать единство таанского народа и правительства и тихо-мирно уйти домой. Ну, задержится на пару часов – невелика беда.

Затем он вспомнил, что в тоталитарном обществе коротких речей не произносят и один оратор может проговорить полдня. Так что задержится он на этой площади часов на пять-шесть. Тяжкое испытание после бессонной ночи, но ему случалось бывать и в более глупых ситуациях. Он решил не унывать и забавляться на всю катушку. К здравицам он стал подмешивать крутую брань, благо в общем крике никто ничего не улавливал.