Разъезд Тюра-Там - Владимир Ковтонюк

С раннего утра техники возились под крыльями, заканчивая установку тяжелых эрэсов в направляющие.

Готовые к боевому вылету пилоты рассуждали примерно так:

— Какой у снарядов калибр? О, под сотню миллиметров. При стрельбе из пушки снарядами такого калибра самолет попросту развалится в воздухе. А как будет тут? Неужели нет при выстреле никакой отдачи?

— Смирно! — скомандовал один из них, первым увидевший приближавшегося командира полка.

Кравченко пожал каждому пилоту руку и, взглянув на карту, сказал:

— Итак, еще раз напоминаю: линию фронта категорически перелетать запрещено, ориентиры — впереди река Халхин-Гол, слева — сопка Ремизова, справа — характерная излучена реки.

Летчики еще раз проверили отметки ориентиров на своих картах.

— По самолетам!

Гвай, зябко поеживаясь в кузове полуторки от внезапно охватившего волнения, направлялся на наблюдательный пункт, специально оборудованный в том месте, над которым ожидалась встреча наших истребителей с японскими бомбардировщиками.

Как сработают эрэсы? Своевременно ли сработают взрыватели?

Гвай представил себе, как после схода с направляющих с возрастанием скорости снаряда вертушка под воздействием встречного потока свинчивается и взрыватель срабатывает. Но взрыв снаряда будет эффективен лишь в том случае, если летчики «на глаз» правильно оценят расстояние до летящей навстречу армады японцев.

«Да, очень много субъективных факторов, от которых зависит, будет ли успешным применение эрэсов с самолета и, в итоге, будут ли эрэсы, на создание которых их коллектив потратил столько времени и сил, приняты на вооружение хотя бы в авиации», — думал Гвай.

Полуторку дал им комполка Кравченко, понимая, как важно Гваю своими глазами увидеть картину боя. И хотя безусловно Гвай был основным действующим лицом, все присутствующие с грустными улыбками наблюдали, как в кабину в тот же момент, как подошла машина, ловко полез капитан-особист.

Петляя с одной накатанной дороги на другую и оставляя за собой предательский хвост рыжей пыли, машина нырнула в небольшую ложбину. Гвай не раз за время этой командировки удивлялся умению военных маскироваться и устраивать свой быт на этой неуютной, почти лишенной растительности земле. Да, захочешь жить — и с головой закопаешься в землю-матушку! Сколько веков прошло, а только в ней родной солдату и спасение и последний вечный приют.

Вот и теперь, находясь уже почти рядом, Гвай увидел выцветшую палатку и стоявший подле нее танк. На поручне, охватывающем по периметру башню танка, сидел танкист в черном запыленном комбинезоне и с упоением докуривал обжигавший пальцы окурок.

Увидев выходящего из кабины особиста, танкист спрыгнул на землю и, сделав несколько шагов навстречу ему, козырнул:

— Экипаж танка придан для обеспечения охраны наблюдательного пункта, товарищ капитан.

Гвая же танкист не удостоил даже взглядом: подумаешь, какой-то нескладный боец-очкарик, к тому же, видать и не очень умный, раз к таким почтенным годам не дослужился хотя бы до сержанта.

Со стороны линии фронта, находившейся отсюда в 4–5 километрах, доносилась то ясно слышимая винтовочная стрельба, то долетал звук внезапно разорвавшегося снаряда. На месте взрыва дым вперемешку с пылью медленно поднимался вверх и там, и вышине, разносился тонким слоем по горизонтали, отчего к голубому цвету неба подмешивался грязно-черный оттенок.

Особист, докурив папиросу, полез, осыпая песок зелеными брезентовыми сапогами, к вершине оврага. Гвай совсем некстати зачем-то отметил для себя, что подошвы сапог особиста подбиты деревянными шпильками.

И тут же хаотичный шум земного боя стал исчезать в ровном мощном гуле множества авиамоторов.

Гвай взглянул вверх и увидел, как из-за склона холма, на котором лежал особист, медленно выплывала, как и предсказывалось нашей разведкой, армада японских бомбардировщиков. И он представил себе, как там, в тылу наших войск, наблюдатели поворачивают лежащие на земле огромные стрелки в направлении японских самолетов, а неполная эскадрилья наших «ишачков» разворачивается, чтобы вступить в бой.

Звонарев сидел в кабине И-16, откинув створку с левого борта. Широкий капот самолета заслонял собою линию горизонта; утро было прохладным, но солнце уже начало пригревать, и сидеть в кабине становилось все жарче.

Но вот с командного пункта взлетела сигнальная ракета. Звонарев сдвинул полетные очки со лба на глаза, натянул перчатки-краги, поднял руку — сигнал к запуску моторов. Убедившись, что остальные машины тоже запустили моторы, он взмахнул рукой вперед и пустил истребитель на взлет.

Строгий в управлении из-за почти совмещенных центра тяжести машины и так называемого «фокуса» — места приложения всей суммы аэродинамических сил, действующих на самолет, «ишачок» требовал к себе внимательного отношения, с ним не побалуешь, особенно на взлете и посадке. Справедливости ради следует отметить, что и высокая маневренность истребителя объяснялась все той же близостью места приложения сил.

Почувствовав, что самолет «хочет» лететь, Николай Иванович почти неуловимым движением ручки управления «на себя» сначала оторвал его от земли, а затем, давая ручку «от себя», заставил машину набирать скорость при полете в нескольких сантиметрах от земли, до тех пор, пока ручка стала привычно давить на ладонь, как бы требуя: «Ну отпусти меня, дай возможность лететь!»

Теперь стоит только ослабить руку, и самолет мгновенно окажется на высоте в несколько сотен метров.

Звонарев шел в центре. Справа от него летели машины Ивана Михайленко и Семена Пименова, слева — машины Владимира Федосова и Тимофея Ткаченко. Шасси они уже убрали, но силуэты «ишачков» выглядели необычно: одновременно с привычно торчавшим на хвосте «костылем» под крыльями каждого из них виднелись направляющие устройства для пуска эрэсов — «реактивных снарядов», как сказал однажды Гвай, когда его попросили расшифровать аббревиатуру РС.

Набрав высоту, самолеты развернулись в направлении, указанном выложенной на земле черной стрелкой. Впереди будто на большой глубине, в синеватой дымке проступали очертания матово поблескивавшей реки Халхин-Гол, а выше, примерно на уровне «ишачков», из чередующихся прожилков чистого и задымленного разрывами снарядов воздуха выплывало, будто появляясь ниоткуда, бесчисленное множество японских самолетов.

Японские «бомберы», слегка покачиваясь в воздушных потоках, летели несколькими ярусами, заполняя диапазон высот примерно от восьмисот до двух тысяч метров, полностью уверенные в своей силе. Что им горстка русских истребителей?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});