Двери паранойи - Андрей Дашков

И под занавес – апокалиптические сны, отделившиеся от индивидуального сознания. Они порхали по ночам, будто виртуальные летучие мыши, в компьютерных сетях, опутавших Землю, а днем тряпками повисали внутри чьих-то голов. Хорошо, если нечеловеческих. Мне достались головы Нострадамуса и летчиков с «Энолы Гей». У меня была легкая работа: я продавал головы, набальзамированные кошмарами, сенсоры для безвозвратного ухода в сеть и ЛСД для совсем уж безнадежных.

Подобный товар покупали те, кто вообще не мог заснуть. Нет ничего страшнее единственной реальности. Я знал многих, кто поменял бы ее на что угодно. А на той бедной планетке уже не было места для новой Америки…

Когда прозвучал Глас Трубный в исполнении Майлса Дэвиса (ремастированная запись пятьдесят шестого года), мертвые вышли из могил. Поскольку процесс разложения никто не отменял, прилично сохранившихся трупов было относительно немного. Зато вокруг роился прах – как пепел атомной войны. От него стало невозможно дышать. Прах забивал ноздри, легкие, уши, засорял глаза, едкой пылью оседал во рту. Прах стремился принять прежнюю форму, и по земле бродили седые призраки, а в океане, забитом доверху, будто тесный аквариум, мелькали тени акул. Добавьте сюда парниковый эффект – и адская духота гарантирована.

Потом наконец прозвучало: «Встать! Суд идет», – однако было уже поздно: все возвращенные к жизни задохнулись и оказались похороненными под толстым слоем пыли. Ветер переносил пыль, строил из нее и тут же разрушал. Иногда обнажались скелеты; чаще пустыня оставалась безупречно серой. Так уравняли шансы, которых и без того было немного…

* * *

Я едва не проснулся. В лучшие времена выяснилось бы, что подушка облепила лицо; во времена похуже – что на нее давит сверху какой-нибудь кретин или, на худой конец, неудовлетворенная жена. Теперь же аттракцион продолжал работать и после «пробуждения».

«Джип» разгонялся с чудовищным ускорением. Я ткнулся мордой в мгновенно набухшую подушку безопасности (значит, подушка все-таки существовала!). Кровь отлила от глазных яблок; в ту минуту я был слеп, как крот, и не слышал ничего, кроме свиста воздуха, частота которого приближалась к ультразвуковой. Пытаться отклеить себя от кресла казалось делом безнадежным.

Я ждал удара, превращающего кости в студень. Именно ждал, а не боялся. Это было влечение к смерти, очищенное наконец от примесей и потусторонней шелухи. Ведь нестерпима не сама смерть, а всего лишь мысль о ней и еще, может быть, предсмертная боль, но что, если вместо боли неожиданно приходит наслаждение?

Я почти остановил свое сердце…

64

И тут дорога закончилась. Мы начали падать в бездну, сорвавшись с огромного трамплина. Перегрузка сменилась парением в невесомости…

Я поднял голову и помассировал пальцами веки. Снизу пробивался голубоватый свет. Глянув туда, я увидел Землю, плывущую внутри полупрозрачного кокона атмосферы. Хрупкое в эфемерном. Колыбель человечества. И, вероятно, могильник… Мы возвращались на родную планетку.

Тогда откуда же нас выбросило к чертовой матери?!

Я судорожно глотнул воздух и почувствовал удушье. «Джип» летел, окруженный быстро рассеивающейся смесью газов. Впрочем, уже не «джип», а нечто бесформенное, полый предмет, вместивший в себя кусочек другого пространства и троих (или все-таки четверых?) существ, провезенных в этот мир контрабандой.

В голове помутилось окончательно. Я засыпал от недостатка кислорода. Это было даже приятно. Я казался самому себе вещью, присыпанной нафталином с целью длительного хранения. Или мертвой молью, что было, в общем-то, все равно.

Рядом Верка разевала рот, как рыба, выброшенная на песок. Косяк выпал и вяло тлел у нее между ног, будто догоревшая свечка импотента. «Порошок!» – заорал Фариа над самым ухом. Я слишком ослабел, чтобы анализировать советы или их последствия. Тем не менее я ни на мгновение не усомнился в том, что имеется в виду. Настал момент нюхнуть – это было очевидно.

Кое-как я извлек из кармана портсигар и, нащупав защелку, открыл его. Перед выпученными глазами плескалась багровая лужа. Со стороны я, наверное, выглядел весьма и весьма удивленным…

С инстинктами у Верки все было в порядке. Она вцепилась в меня, будто пассажир с «Адмирала Нахимова» в последний спасательный круг. Я ожидал чего-то в этом роде. Начались крысиные бега под лозунгом «Спасайся, кто может». Опоздавшие выбывают. Рано или поздно это случается с большинством из нас.

Порошок, которого и так было немного, тонкой струйкой потек мне на брюки. Пришлось не очень вежливо обойтись с дамой. На несколько секунд она сосредоточилась на своем распухающем носике, а я безуспешно пытался приготовить линию. Предательская вялость охватывала члены, как у девственника в первую брачную ночь…

Вокруг продолжались какие-то жутковатые трансформации. Я уже не отличал их от своих полуобморочных фантазий. Пространство затягивалось стеклянной массой; ее покрывали ветвящиеся трещины. Мои собственные руки превращались в уродливые клешни, которыми и портсигар держать было не очень-то удобно.

– Быстрее, придурок! – истошно завопил Фариа неожиданным фальцетом, словно только что стал евнухом по моей вине. Я с ностальгией вспоминал Клейна и его высококультурное обращение. Тот был настоящим идеологом кайфа. Умел подготовить клиента…

Двумя своими неловкими заготовками я поднес портсигар к Веркиному обиженному рыльцу. Она вдохнула – да так, что желтоватый «снег» облепил припудренные щеки. Ее лицо перекосилось и подернулось рябью.

Я почувствовал, что мой правый глаз проваливается куда-то внутрь головы. Левым я еще видел кое-как, но лучше бы вообще не видел.

Я ткнулся носом в почти пустой портсигар, торопясь запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Здоровья хватило только на один неглубокий вдох. К счастью, после Верки кое-что осталось.

В носоглотке заплясали снежинки, а деформированную голову пронзили тысячи игл. Казалось, что от лица разом отделилась кожа. По сосудам прокатились частицы абразива. Это было похоже на оргазм – настолько мощный, что удовольствие превращалось в страдание. Еще хуже, когда нечем кончать и нечем кричать. Тело раздулось, как оболочка взорвавшейся звезды, и расползлось по жиденькой Вселенной. Мир возникал и исчезал, будто свет в стробоскопе, и каждый раз оказывался чуточку иным.

Ух-х, проклятый порошок! Он действительно был КРАЙНИМ СРЕДСТВОМ. Он не занес меня на экскурсию в рай, как леденец Клейна. Благостью тут и не пахло. Ангельского пения тоже что-то не раздавалось. Я чувствовал себя так, словно черти в аду растерзали меня на кусочки и складывали из них «веселый конструктор». А каким покажется небо, если глядеть на него через собственную задницу? То-то и оно. Примерно столько же понимает в происходящем морская свинка, летящая на сверхзвуковом лайнере. И если лайнер терпит катастрофу, свинка вряд ли догадывается об этом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});