Мы дрались на истребителях - Артем Драбкин

– Какое у вас лично отношение к ним было?

– Немцы – враги нашего советского народа. Ничего эта встреча в моем отношении к ним не изменила.

– Это была ваша первая победа. Какое было ощущение?

– Радость и гордость. Я почувствовал, что могу что-то делать. Такого ощущения, что там люди, не было. Если будут такие настроения, то воевать нельзя, будешь жалеть. Желание было еще раз сбить. После первой победы я обрел уверенность, почувствовал, что они горят. Их не только кто-то может сбивать, но и я тоже.

– Как вы лично воспринимали войну?

– Как боец. По-другому никак.

– В то время хотелось перенять из немецкого опыта?

– На Севере мы стали применять полеты парами. Это у них переняли. Правда, когда мы прилетели, 2-й гвардейский к этому времени уже летал парами. Регулярно нам давали разведсводки о противнике. Говорили, какие летчики у немцев, какие у них наклонности. Кроме того, разбор полетов в полку проводился после каждого боя. Был и обмен опытом между полками.

– Что-то еще положительное у немцев брали на вооружение? Какие-то приемы воздушного боя?

– Приемы зависят от тактико-технических данных самолета. Они использовали всегда высоту. Они стремились занять положение выше нас и сверху атаковать, мы тоже начали потом это применять, когда на «Кобрах» летали. «Кобра» самолет достаточно тяжелый, она по ЛТХ наравне примерно шла с «мессерами» первого поколения – Е, Ф, а потом уже появились Фокке-Вульф-190. Они уже значительно были сильнее по своим качествам, чем «Кобра», у них был мощнее мотор. Как противник, он был посерьезнее «мессеров-109» Е и Ф.

– Вы упомянули про то, что «Кобра» была наравне с «мессером». А «Яки» и «ЛаГГи»?

– «Як» получше «ЛаГГа», но примерно на уровне «мессера» первых выпусков. А «мессеры» Ф, Г, те были немножко выше по летным данным наших ЛаГГ-3. Про «Як» я бы не сказал, «Як» мог на равных с ними драться. Там уже все зависело от пилота. А вот «Кобру» мы любили. Удобный, хороший самолет, с хорошей маневренностью. Вертикальная немножко слабее, чем горизонтальная. Но на виражах можно спокойно бить «мессеров». И пушка 37 миллиметров, мощная пушка. Бух-бух – и немцы разбежались. Обзор хороший. Расположение приборов. Удобная кабина. Видимость. Сзади стекло стояло.

Радиосвязь отличная по сравнению с нашими. На «Кобрах» мы уже запросто разговаривали. Раньше на «ЛаГГах», «Яках» по фамилиям обращались. Иногда матом пустишь в воздушном бою. А на «Кобрах» как сейчас мы с вами разговариваем. Нам тогда уже запретили говорить открытым текстом, тогда уже ввели позывные, по номерам.

– У вас какой был?

– Это в зависимости от должности. 101-й – командир полка. 106-й или 105-й – командир эскадрильи. Вот такие номера были. По номерам.

– Бортовой свой номер помните?

– Да. 69-й и 02-й. Дело в том, что получалось так, что летчиков было побольше, чем самолетов. На одном самолете могли летать все. Но 02-й был моим личным самолетом.

– Звезды за сбитые рисовали?

– Рисовали, но не все. Когда посмотрели в газетах «Сталинский сокол», «Красная Звезда» снимки со звездами, и у нас начали рисовать. Чем мы хуже? Но в связи с тем, что летчики менялись, эти звезды не соответствовали летчикам.

– Что было первичным – получение хорошего самолета «Кобры» или то, что вы как летчик стали уверенно чувствовать себя в воздухе?

– Совпадение и того и другого. Хороший летчик на хорошем самолете может творить чудеса.

– До того, как вы получили «Кобру», сколько у вас было сбитых?

– Кроме «рамы», был еще один или два сбитых. Можно посмотреть в летной книжке. А так все совпало. Совпадение хорошего качества летчика и самолета дает непобедимый результат.

– Можно ли сказать, что ваше отношение к «Кобре» именно такое, поскольку этот самолет соответствовал вашим навыкам?

– Можно так сказать. Но я, например, «Як» не стал бы умалять, он не хуже «Кобры» по летным качествам. Я любил «Як».

– Если бы вам дали «Кобру» в 1941 году, могли бы вы ей воспользоваться так же, как в 1943 году?

– Конечно. Было бы лучше. Реализовать ее качества смог бы.

– В начале июля 1943 года шел немецкий конвой, на него выпустили сводную группу. Севрюков был ведущим группы сопровождения. Была плохая погода, и Севрюков увел прикрытие. Эту группу торпедоносцев, штурмовиков посбивали. Не помните такого?

– У меня такой эпизод не отложился.

– Кто был Севрюков по должности?

– Командир первой эскадрильи. Может быть, и был этот факт. Может, после этого он и ушел на транспортный самолет. На Ли-2. Когда мы «Кобры» получали, его уже не было. Его, возможно, просто сняли. Прошел слух, что он больше не хочет в бой летать.

– Про «Тандерболт» расскажите, летали?

– Летал (смеется), когда война закончилась. Это истребитель, да… Тяжелый истребитель. В принципе для ведения воздушного боя с «мессерами» не годится. Он был создан у американцев для прикрытия «крепостей», когда они бомбили на больших высотах. Двигатель развивает основную мощность на больших высотах, 7—10 тысяч и выше. В принципе тяжелый, на управлении, на ручке и по маневренности, он тяжелый. Я его не считаю истребителем… Такой полубомбер. Они его называют истребителем дальнего сопровождения бомбардировщиков. Но вести воздушный бой.

Потом на аэродром Ваенга собрали их со всех морских аэродромов. Я летал за «Тандерболтами», которые оставались в разведполку в Евпатории. Перегоняли их на север. А потом помяли тракторами.

– Мы про Панина поговорили, если вернуться к Чертову, он к вам пришел после Панина?

– Да. Его прислали на замену из Ейского училища.

– Как он себя повел как командир полка?

– Как офицер вел себя нормально. Только он не стремился, как летчик, быстро войти в строй и летать на боевые задания.

Он осторожничал. Он был в возрасте, ему было больше 40. Когда он погиб, в его вещах нашли записку: «Зачем меня сюда перевели? Я бы принес больше пользы, находясь на своей старой должности». Его сбили при нанесении удара по какому-то немецкому конвою над морем. Я не был при этом.

– Вы говорите, что в конце декабря 1942 года вы еще были рядовым летчиком, как продвигалась ваша карьера потом?