Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

не способен гарантировать лояльность нерусского населения.

Вместо выводов: «Роковой круг», или Почему России не везло в Литве?

В этой книге говорится о том, как на протяжении «долгого XIX столетия» в российских дискурсах, официальном и публичном, менялось восприятие исторических земель Великого княжества Литовского и проживавших на этой территории этнических групп, а также как менялись цели имперской национальной политики в этом регионе. Вопрос о последствиях, к которым привела эта политика, гораздо более сложен. Сложен в первую очередь потому, что редкое общественное явление имеет лишь одну причину. И все же, даже осознавая сложность общественных явлений, можно попробовать ответить на вопрос, сформулированный в названии этой части книги.

Если мы хотим ответить на вопрос, действительно ли властям Российской империи не удалось достичь своих целей на территории Великого княжества Литовского, прежде всего необходимо остановиться на критериях успеха/неудачи. Эти критерии не могут быть абсолютными – они должны опираться на четко идентифицированные ожидания властей. И надо сразу отметить, что одной из целей имперские власти достигли: Литва до 1918 года оставалась частью Российской империи (с начала немецкой оккупации (с осени 1915 года) часть бывших земель Великого княжества Литовского – лишь номинально). Образовавшееся после Первой мировой войны национальное литовское государство было прежде всего продуктом удачно сложившихся обстоятельств, но в то же время очевидно, что без стремившейся к созданию государства общественной силы – литовского национального движения – этот проект состояться не мог. Предпринимавшиеся ранее частью общества попытки вырваться из Российской империи – восстания 1830–1831 и 1863–1864 годов и еще в большей степени – революция 1905 года, когда (воспользуемся метафорой) империя трещала по всем возможным швам, закончились неудачей. Но сохранение присоединенных территорий в составе империи было минимальной целью правящей имперской элиты. Другие цели менялись. От привычного, имевшего место и на других окраинах империи Романовых в конце XVIII – начале XIX века, сотрудничества с элитами периферии, призванного обеспечить стабильность и лояльность подданных, после восстания 1830–1831 годов власти перешли к националистической политике, которая получила четкие очертания после подавления «мятежа» 1863–1864 годов. Цели имперских властей эпохи «обрусения», последовавшей за восстанием, и составляли предмет этого исследования.

Несмотря на декларативные требования различных местных чиновников (прежде всего генерал-губернатора К. П. Кауфмана) в отношении поляков, которые должны были стать русскими, практика национальной политики очень хорошо показывает, что имперские чиновники, как и влиятельные публицисты, не только не верили в ассимиляцию и аккультурацию поляков, но и с подозрением относились к «лицам польского происхождения», декларировавшим свою верность императору или перешедшим в православие. Порог «отверженной ассимиляции» в случае поляков на западных окраинах империи был одним из самых высоких. Поскольку большинство представителей имперских властей не только не верило в ассимиляцию поляков, но и не видело способов, которые могли бы помочь превратить поляков в лояльных подданных, можно наблюдать очевидные признаки сегрегационной политики. Запрет «лицам польского происхождения» работать чиновниками и учителями, введение numerus clausus[1098] в учебных заведениях, элиминация польского языка из общественной жизни должны были привести к политике «деполонизации», то есть «защитить» народ Северо-Западного края от «чуждого» влияния. Иначе говоря, «польский вопрос» в Северо-Западном крае – это в первую очередь не коррекция политических или культурных идентификаций поляков, но минимизация и элиминирование польского влияния.

Самым серьезным вызовом, с которым пришлось столкнуться властям в «еврейском вопросе», было желание одновременно решить две проблемы. Прежде всего, власти стремились «защитить» другие группы общества от негативного (как предполагалось, деморализующего и обедняющего) еврейского влияния. Как хорошо известно, жалоба московских купцов на якобы недобросовестную торговлю еврейских купцов привела к изданию в 1791 году указа, ограничивавшего право на расселение евреев в Белорусской, Екатеринославской, Таврической и Курляндской губерниях, что впоследствии привело к формированию черты постоянной еврейской оседлости. Позже основной задачей властей была защита крестьян (прежде всего «русских») от предполагаемого пагубного еврейского влияния. В среде чиновников Северо-Западного края уже в 1860-х годах сформировались и более радикальные идеи сегрегационной политики по «еврейскому вопросу», но реализация элементов такой политики в черте оседлости, частью которой был и Северо-Западный край, началась только в 1880-х годах. Новые меры дискриминации евреев были введены после подавления революции 1905 года[1099]. Кроме того, проводилась политика «исправления» евреев, целью которой была более слабая или более сильная аккультурация этой группы. Усиливавшаяся с 1863 года аккультурационная политика по причине высокого порога «отверженной ассимиляции» не переросла в ассимиляционную.

Наряду с этими двумя группами, в отношении которых мы видим и явные элементы националистической национальной политики, направленной на сегрегацию, остальные две, наиболее многочисленные этнические группы региона – «русские» и «литовцы и жмудины», – были именно теми, кого следовало защищать от полонизации и негативного влияния евреев.

С точки зрения концепции триединой русской нации белорусы считались русскими, поэтому их власти стремились защищать от поляков и евреев прежде всего. Если руководствоваться уже распространявшейся (но еще не доминировавшей в российском дискурсе того времени лингвистической парадигмой), можно утверждать, что и белорусы-католики, и белорусы-православные в период, предшествовавший революции 1905 года, стали объектом ассимиляционной политики. При этом в рамках однозначно доминировавшей в то время конфессиональной парадигмы белорусы-православные если еще не были стопроцентно русскими, то имели все шансы в ближайшем будущем таковыми стать. В отношении белорусов-католиков национальная политика не отличалась последовательностью. Массовое обращение белорусов-католиков в православие имело место только в 1863–1868 годах. И это значит, что, несмотря на официальный канон о «большой русской нации», в реальности имперские власти после 1868 года мирились с принадлежностью к «чуждой» конфессии части «русских» – белорусов-католиков, что противоречило понятию принадлежности к русской нации в рамках конфессиональной парадигмы.

В случае литовцев «обрусение» – это, в понимании части местных чиновников, в первую очередь работавших в Виленском учебном округе, аккультурация (прежде всего через кириллизацию литовских печатных изданий), которая в дальнейшем должна была привести к ассимиляции. При этом литовцы, проживавшие в Царстве Польском, испытали меньшее давление культурной гомогенизации – политику, проводившуюся по отношению к литовцам в Царстве Польском, можно определить как аккультурацию, которая не осознавалась как подготовительный этап ассимиляции. И это отличало национальную политику в Царстве Польском от той национальной политики, которая проводилась на территории, находившейся в подчинении виленского генерал-губернатора.

Сомнения в эффективности политики, осуществлявшейся после 1863 года, которые в конце XIX века все чаще высказывались в бюрократической переписке, привели к тому, что во время революции 1906 года имперские власти предприняли попытку отказаться от политики «обрусения»: и в предложениях высокопоставленных чиновников, и в практике национальной политики появилось достаточно большое количество элементов имперской национальной политики, но уже через несколько лет вновь взяла верх тенденция, для которой было характерно большее количество элементов националистической национальной политики. Как и раньше, перед началом Первой мировой войны в