Забудь меня, если сможешь - Кристина Вуд

выдыхает его вверх. Острые черты лица постепенно приобретают привычную форму, плотный серый дым рассеивается и… его взгляд не меняется. Будто бы я только что спросила который час, или посетовала на дождливую погоду.

— Ты первая из падших женщин, кто просит меня об этом, — без единой интонации в голосе произносит он. — Остальных все вполне устраивает.

И я вдруг осознаю, что даже не знаю его имени.

— Потому что я не такая, как они, — тут же отвечаю, осознавая, что мои слова выглядят, как дешевое оправдание. — Я не… я не падшая женщина… меня просто похитили и…

— Интересно, — вновь без единой капли любопытства приговаривает мужчина.

— Так вы мне поможете? — с надеждой в голосе спрашиваю я, чуть подаваясь вперед.

— Интересно, — повторяет он вдумчивым голосом. Его веки на мгновение сощуриваются, а взгляд опускается на паркет. — Как они отреагируют на твою пропажу…

— Прошу, помогите мне, — молю я, ощущая, как слезы крадутся по пятам. — Я должна сбежать отсюда…

— Сначала ответь на парочку вопросов, — предупреждает он, выдыхая табачный дым. — Я тебе настолько противен, что ты хочешь сбежать?

Его вопрос встает поперек горла, и я пытаюсь нервно сглотнуть.

— Нет, — выдыхаю я. — Вы значительно старше меня… да и к тому же… я не из тех девушек, которые…

— Дай угадаю, считаешь гнусностью сам факт существования борделей в подобное время? — он ухмыляется, и спустя целую вечность я неуверенно киваю. — Считаешь, что все мужчины, приходящие сюда, думают лишь о себе? — он делает паузу, терпеливо дожидаясь моего ответа. Я вновь киваю. — Но, дорогая моя, война войной, а обед по расписанию. С наступлением конца света никто из нас не прекратил дышать, есть пищу и спать, верно? Здесь тоже самое. Здесь все тоже самое, дорогая. Люди приходят сюда утолять свой зверский сексуальный аппетит, а в обмен приносят оружие, еду, боеприпасы и все, что пригодится твоим сутенерам для выживания. Неплохой постапокалиптический бизнес, не считаешь? — он небрежно преподносит сигарету к губам и вдыхает очередную порцию табака. — Черт возьми, если бы я знал, что деньги так скоро обесценятся, то вкладывал бы их в консервные банки.

Некоторое время мы молчим. Я, закрыв рот, а он, вдыхая плотный дым от сигары, продолжает разглядывать меня оценивающим взглядом с ног до головы. В какой-то момент мужчина в пальто прочищает горло, как бы намекая о своем присутствии, и я вскидываю ресницы.

— Это была шутка вообще-то, — произносит он все таким же низким бархатистым голосом. — Мне было бы приятно услышать твой смех. Ты разучилась смеяться?

Крепко сжимаю челюсть. Ругательства, внезапно всплывающие в мыслях, вертятся на кончике языка, но так и не обретают словесную оболочку.

— Хорошо, я вижу, ты не расположена к разговору, — заключает он, нетерпеливо перекидывая ногу на ногу. Пару секунд он без надобности поправляет идеально выглаженные черные брюки, затем без особого интереса смотрит на раскрытую ладонь, разглядывая ногти. — Так и быть, я помогу тебе.

По закону жанра после подобных слов следует череда «но» и дальнейших невыполнимых условий, на которые я буду вынуждена согласиться.

Я громко выдыхаю, выпрямляя спину.

Но он продолжает глядеть на меня из-под ресниц, в буквальном смысле заставляя ершиться от цепкого взгляда серых пронзительных глаз. Одного его едва уловимого кивка в сторону окна мне хватает, чтобы развернуться и забраться на подоконник босыми ногами. Все еще не осознавая, что происходит, я хватаюсь за ручку окна и неуверенно распахиваю его, опрокидывая на себя поток ледяного воздуха.

Мельком бросая взгляд вниз, я мысленно оцениваю высоту, которую мне придется преодолеть. Очередной поток ветра сносит мой белоснежный колпак с красным крестом, и пару секунд я наблюдаю, как он свободно парит в воздухе, приземляясь на плоскую крышу первого этажа.

Но что-то внутри, клокочущее в конвульсиях, заставляет меня обернуться на того странного мужчину, возомнившего себя спасителем. Но ведь если я останусь жива, то он на всю жизнь таковым и останется.

— Спасибо, — благодарность слетает с губ и маскируется в табачном дыме.

Я не жду ответа. Потому что знаю, что его не последует.

Скорее всего он думает, что я полная дура. Поперлась на улицу без обуви, оружия и каких-либо припасов навстречу верной смерти. Но из всего этого списка я бы добавила лишь обувь. Желательно, белоснежные кроссовки от корпорации с термоконтролем, уж больно они удобные и практичные, служили мне верой и правдой. А без всего остального, пожалуй, обойдусь.

Поворачиваюсь в сторону выхода из заточения, и шагаю в пустоту, полностью повторяя полет игрушечного медицинского колпака. Тело парит в воздухе около трех секунд, но жесткой посадки на голые ступни хватает, чтобы я взвыла от боли. Теряя равновесие, я падаю на плоскую крышу первого этажа, пытаясь сдержать вырывающийся крик.

Беру себя в руки и заставляю подняться. Боль в левой щиколотке свидетельствует о неправильной тактике приземления. Именно поэтому, добираясь с крыши первого этажа до устойчивой земли, я уже не допускаю прежних ошибок и падаю на бок, минимизируя таким образом последующие травмы.

Когда босые ноги ощущают прохладный влажный асфальт, я выдыхаю. Но ненадолго. С неба начинают сыпаться первые дождевые капли, своим появлением подсказывающие о поиске временного укрытия. Я ускоряю шаг настолько, насколько мне позволяет ушибленная лодыжка.

Вокруг расположены незнакомые лондонские здания, построенные в прошлом веке. Первые десять минут я даже приблизительно не различаю района, в котором нахожусь, но, улавливая темную крышу знакомой средней школы, облегченно выдыхаю.

Выбегать на улицу без обуви было плохой затеей. Но оставаться в заточении с извращенными ублюдками наедине — еще хуже. Поэтому я собираю всю волю в кулак и мужественно дохожу до главного крыльца школы, обходя осколки разбитого стекла и лежащие на пути трупы (кому они принадлежат музам или убитым людям, я не углубляюсь). Мертвецы вокруг бесцельно шатаются в разные стороны в поисках очередной жертвы, совершенно не обращая на меня никакого внимания.

Я свободно прохожу в темный школьный коридор, освещенный лишь улицей. Окоченелые стопы соприкасаются с ледяной поверхностью школьного кафеля. Я с трудом сдерживаю крик от тупой боли в лодыжке, увеличивающейся с каждым шагом, и порезанной об очередной осколок ступни.

Не в силах идти дальше, обессиленно падаю посреди коридора с великим множеством металлических шкафчиков с личными вещами учеников. Сворачиваясь калачиком на холодном кафеле, я дрожу от страха, боли, дальнейшей неизвестности…и от внезапного осознания того, что оставила блокнот на краю туалетного столика в комнате заточения.

В голове одна лишь мысль. Я должна пережить эту ночь, и на утро боль утихнет, испарится, порезы исчезнут, тупая боль пройдет, и я