Игры политиков - Дик Моррис

Репутация охотника на коммунистов и шпионов побудила республиканских партбоссов выбрать его в 1952 году партнером Эйзенхауэра. Получилось отлично сбалансированное сочетание. Никсон был молод, Эйзенхауэр стар. Никсон — из Калифорнии, Эйзенхауэр — из Пенсильвании. Никсон — консерватор, Эйзенхауэр — умеренный. Никсон давно уже считался боевым конем партии, бывший же генерал — инженю на политической сцене.

Однако вскоре после съезда разгорелся скандал, в результате которого Никсон вполне мог стать первым номи-нантом на вице-президентский пост, который вынужден сойти с дистанции еще до выборов. Кампания только набирала ход, когда на первой полосе «Нью-Йорк пост» появилась шапка: «ТАЙНЫЙ ФОНД НИКСОНА! ТАЙНЫЙ ФОНД БОГАЧЕЙ ПОЗВОЛЯЕТ НИКСОНУ ВЕСТИ ОБРАЗ ЖИЗНИ, НЕСОВМЕСТИМЫЙ С ЕГО ЗАРПЛАТОЙ!» Эта история стала настоящей головной болью для всей партии, а особенно для самого Эйзенхауэра. Гордый своей репутацией человека честного и неподкупного, он дал понять, что подумывает о том, как бы избавиться от Никсона. Попросил Томаса Дьюи, человека, известного в партии своей кристальной честностью, связаться с Никсоном и убедить его самого снять свою кандидатуру.

Отчаянно стремясь хоть как-то смягчить удар, Никсон принялся лихорадочно искать способ заставить Эйзенхауэра изменить свое решение. В конце концов он сделал ставку на телевидение и радио.

Двадцать семь часов подряд сенатор Никсон работал над речью в своем люксе лос-анджелесского отеля «Амбассадор», оторвавшись лишь на часовую разминку в гостиничном бассейне. Это был Никсон во всей своей красе — одинокая рабочая лошадь, готовая загнать себя, лишь бы выбраться из ямы.

Так свои речи не репетировал, наверное, никто из американских политиков, а в студии Никсону помогал один из лучших знатоков своего дела, Тед Роджерс. «Члены телевизионной команды, — вспоминает свидетель, — усадили Никсона за стол, затем подняли на ноги, и это повторялось раз за разом… правая рука лежит на столе… Левая в кармане брюк… Патриции Никсон было строго велено расположиться как можно непринужденнее в кресле, повернув голову под определенным углом и слегка улыбаясь».

Никсон предстал перед 58-миллионной — самой большой в истории телевидения — аудиторией в строгом сером костюме и темном галстуке. Хотя на карту была поставлена вся политическая карьера, говорил он с силой и уверенностью. Никсон вспоминал свое скромное детство, защищал фонд, говорил Америке, что «у Пат нет норковой шубы. Но у нее есть достойное республиканское пальто. К тому же я не устаю повторять, что она отлично выглядит в любой одежде». Самый патетический момент наступил, когда Никсон, сознательно следуя примеру Рузвельта, использовавшего в президентской кампании 1944 года своего пса Фалу, заявил, что и у него завелся домашний любимец. Один приверженец из Техаса, поведал Никсон аудитории, подарил моим дочерям Трише и Джулии пятнистого кокер-спаниеля. Дети назвали его Чекерсом. «И что бы там кто ни говорил, — продолжал Никсон, глядя прямо в камеру, — мы от него не откажемся». Впоследствии Никсон отмечал, что, даже и не будучи еще уверен, что все кончится благополучно, в этот момент он «испытал ощущение, которое всегда бывает при хорошо сделанном деле».

Америка была тронута. Один никсоновский советник опасался, что речь покажется слишком тривиальной, но, «увидев плачущего лифтера», понял, что ошибался. Телезрителям Никсон показался «персонажем из фильма Фрэнка Кап-ры, неким «мистером Смитом», который отправился в Вашингтон и столкнулся с теми самыми проблемами, что преследуют мистеров смитов по всей Америке».

Во всех уголках страны надрывались телефоны — люди выражали поддержку бойцу-кандидату. Помощники так и говорили ему: «Телефоны словно с цепи сорвались, все — за вас!» Национальный комитет республиканской партии в одном только Вашингтоне зарегистрировал 300 тысяч писем и телеграмм в поддержку Никсона, подписанных более чем миллионом граждан. Другой историк, Герберт Пармет, пишет: «Речь «Чекере» укрепила политический авторитет Никсона ничуть не меньше, чем дело Олджера Хисса»..

Конец страданиям Никсона положил своей неотразимой улыбкой и протянутой рукой Эйзенхауэр — «ладно, парень, нам по пути».

Впоследствии Никсон говорил, что из всей этой истории он извлек один урок: «Когда разворачивается политическая кампания и ты оказываешься под огнем, важны не факты, но то, как они выглядят». Отныне телевидение стало для него трибуной эффективного и успешного общения с народом.

Но решение принять вызов Кеннеди основывалось не только на вере в телевидение как таковое; помимо того, Никсон был чрезвычайно высокого мнения о себе как полемисте. Он начинал на этом поприще еще в средней школе, а как политик закрепил за собой репутацию умелого переговорщика после странной встречи с советским лидером Никитой Хрущевым, — она вошла в анналы под названием «кухонной дискуссии».

Показывая русскому диктатору американскую выставку в Москве, Никсон немало удивился, когда Хрущев в присутствии прессы вдруг затеял с ним теоретический спор о политике. Разглядывая устройство телевизионной студии, Хрущев захватил инициативу и какое-то время не выпускал ее, уверяя американского вице-президента в том, что про коммунизм тот знает только одно — его надо бояться.

Когда парочка оказалась в типичной американской кухне, Никсон опомнился и упрекнул Хрущева в обструкционизме: «Вы мне слова не даете сказать, только и знаете, что сами говорите!»

Читавшие стенограмму «дискуссии» были поражены, как это русскому сразу удалось захватить инициативу. И все же в конце концов победителем предстал Никсон благодаря фотографам, изобразившим его в «виде человека, возвышавшегося над Хрущевым».

Пребывая в эйфории от успешного использования телевидения и «победы», одержанной в дискуссии, Никсон буквально ухватился за предложение Кеннеди провести теледебаты. Гонка шла на равных, это было ясно всем. Сентябрьский опрос, проведенный институтом Гэллапа, показал, что Никсон опережает соперника всего лишь на один процент; таким образом, дебаты должны были сыграть решающую роль.

Ради чего Никсон, действующий вице-президент, согласился вступить в публичный спор с малоизвестным сенатором от Массачусетса? Даже Тед Соренсен не может найти внятного ответа на этот вопрос: «У Никсона не было никаких причин рекламировать Кеннеди».

Но историк Эрл Мазо считает, что Никсон был убежден в победе… В 1952 году он удержался в качестве кандидата в вице-президенты благодаря умелому использованию телевидения; пика популярности он достиг после «кухонной дискуссии» 1959 года с Хрущевым. И вот, сочетая полемику и телевидение, он решил, что победные аргументы в споре обернутся лишними голосами на выборах.

Не последнюю роль — для Никсона это характерно — играла и паранойя. Настороженно относившийся к либеральной прессе Восточного побережья Никсон был убежден, что от печатного слова беспристрастности ему не добиться. Телевидение и должно было ликвидировать эту фору. Он считал, что перед камерой сделает то, что ему удается лучше всего, — обратится к избирателям напрямую и завоюет их голоса.

Но Никсон лучше смотрелся на кукурузных полях Айовы, чем на телеэкране. «Его стиль, — пишет один политолог, — отличался простотой и приземленностью, что могли оценить лишь провинциальные городки». В личном общении, продолжает он же, 47-летний Никсон выглядел «привлекательным, худощавым… подвижным и здоровым американцем, с чисто выбритым, очень мужским лицом». Но телевидение — иное дело: «Глубокие глазницы и тяжелые брови отбрасывали на лицо густую тень, и на экране оно выглядело угрюмым. Когда же по ходу дискуссии Никсон раздражался, телевидение поднимало температуру этого раздражения до ярости».

Уже само решение участвовать в дебатах было спорным, но Никсон усугубил этот шаг, отказавшись работать со специалистами в ходе подготовке к встрече с соперником. Эйзенхауэр предложил ему в качестве консультанта телепродюсера Роберта Монтгомери, человека, как он выразился, знающего толк в освещении, гриме и иных аспектах телесъемки. Будучи уверен, что справится и так, Никсон отказался.

Кеннеди все делал правильно, Никсон же совершал ошибку за ошибкой.

Накануне дебатов Кеннеди постоянно консультировался со специалистами. Никсон же так толком и не подготовился.

Кеннеди подошел к встрече с соперником отдохнувшим и загоревшим; Никсон выглядел «бледным и изможденным».

На Кеннеди был темный костюм, четко выделявшийся на фоне обстановки; светло-серый же костюм Никсона с ней сливался, в результате чего возник «один смутный контур».

Кеннеди был чисто выбрит и подгримирован; Никсон от какой бы то ни было косметики отказался, а попытка прикрыть щетину неким продуктом под названием «Лейзи шейв» оказалась неудачной.