Фестиваль - Сергей Власов

– Пойдем, Серега, махнем по рюмахе за мою победу над человеческой глупостью.

– Почему – победу, Егор Данилович? – удивился Сергей. – Порицание – это ведь тоже своеобразная оценка вашей творческой деятельности. Причем явно со знаком минус.

– Потому что этим козлам могла прийти на ум абсолютно любая подлость.

– Ну, например?

– Какие тебе еще нужны примеры? – Данилович грустно вздохнул и, схватившись за сердце, пояснил: – Могли даже из Союза исключить.

Через полчаса за круглым столом ближайшего питейного заведения, кроме самого Егора Даниловича и Флюсова – он все-таки пошел, хотя и был несколько ограничен во времени, важно расположились, потребляя коньяк: поэт Евгений Александрович Файбышенко, прозаик, герой Советского Союза Анатолий Карлов и еще четверо старых соратников Бесхребетного, фамилий и имен которых никто, кроме «именинника», не знал.

Ухайдокав для начала по триста грамм «КВ» на писательскую единицу и единогласно придя к выводу, что все в мире суды состоят исключительно из негодяев, собеседники вдарились в личностные воспоминания. Пальма первенства здесь оказалась у Анатолия Карлова, который не менее получаса держал всех в напряжении рассказами сначала о военно-полевых судах, а затем – о героических фронтовых буднях в тыловой армейской газете.

Сергей Сергеевич в результате не выдержал:

– А я ведь тоже был героем Советского Союза. Только не настоящим. И всего около недели.

– Расскажи, старик, – попросил один из «четырех неизвестных», абсолютно незнакомый доныне Флюсову человек. Причиной его крайней фамильярности служил тот факт, что, отлучившись в туалет по нужде, он только что выпил у барной стойки две пол-литровых кружки янтарного немецкого пива. Такая ж у него была многолетняя привычка, и поделать он с ней решительно ничего не мог – ненадолго оставлять пьющий интеллигентный коллектив, чтобы отлакировать втихаря крепкие напитки чем-нибудь более легким.

– Да пожалуйста. Находясь на службе в вооруженных силах как двухгодичник и однажды оказавшись в славном городе Тамбове, я забрел ночной порой на Центральный телеграф.

– Слушай, давай покороче, – попросил Егор Данилович, – а то твоя история выльется в еще более длинную, чем у Тольки Карлова.

– …А допустить мы этого не можем, – подхватил Файбышенко, потому что разница между любыми настоящими и мнимыми героями имелась везде и всегда самая существенная.

– Как скажите, Евгений Александрович. Буду краток как только можно. Как ваша последняя поэма.

– Что? – с угрозой в голосе произнес всемирно известный поэт.

– Я не хотел вас обидеть. – Сергей Сергеевич опасливо посмотрел по сторонам и, быстренько собравшись с мыслями, сказал: – Ну, так вот. Там я познакомился с очаровательными работницами телеграфа. А поскольку ночевать мне все равно было негде, то перед тем как улечься подремать на ленточном агрегате для перемещения и транспортировки почты, какое-то время пил чай в служебном помещении.

– А разве можно в служебном помещении пить чай?

– Конечно можно. Там я и обратил внимание на пачку пустых правительственных телеграмм с красной каймой. Соображал я всегда быстро. Попросил девчонок набить на одной из них приблизительно следующий текст: «Москва – Кремль. Тыры-пыры… Лейтенанту Флюсову следует к нам прибыть для получения звезды Героя Советского Союза за образцовое выполнение специального задания…»

– А разве так можно?

– Можно.

– А для чего это было надо?

– А не для чего. Очередной розыгрыш.

– У нас за такие шутки на фронте ставили к стенке, – грозно сказал Анатолий Карлов.

– Ну вот. Опять пошло-поехало… – заступился за Флюсова Егор Данилович. – Я ведь, Толя, тоже на фронте был.

– Да знаю я.

– Что ты знаешь? Конечно, не в таком опасном месте, как тыловая газета. А отсиживался в окопах на передовой. Но героем почему-то не стал…

Карлов блеснул глазами – замечание Бесхребетного явно его задело:

– С моими стихами на устах люди в бой шли.

– Сдаваться. – Егор Данилович закашлялся.

– Знаешь что? Не зря тебя сегодня судили товарищеским судом. А – зря приняли такое непринципиальное решение, ограничившись общественным порицанием.

– Ну вот – договорились. – Поэт Файбышенко поднял вверх руку. – Брек, друзья!

Карлов вскочил с места, глаза у него сузились, белки приобрели какой-то голубоватый оттенок:

– А он мне больше не друг!

«Странные все-таки люди литераторы, – подумал Флюсов. – Их предназначение не должно ограничиваться рамками самолюбования. А тут – на тебе: чуть слово сказал кто поперек – сразу всплеск эмоций, как же так – меня, любимого, не уважают в той мере, которая мне больше всего подходит. Хотя, наверное, эта черта имеется в наличии у всех, но здесь она принимает какие-то гипертрофированные формы. – И тут же экспромтом выдал для самого себя очередной афоризм: – Уж лучше дуреть от водки, чем постоянно находиться в состоянии опьянения от сознания собственной важности. Ну что… Они сейчас могут и подраться. Зря я сюда пришел».

– Мужики, прекращайте! В одной моей эпической поэме…

– Да засунь ее себе… знаешь куда… – отмахнулся Карлов.

– А вот за это ты у меня сейчас по роже получишь, – спокойно сказал поэт Файбышенко.

«Блин, – подумал Флюсов, – их уже трое. Сейчас еще пару междометий… Встанут «четверо неизвестных» – и тут такое начнется… Чем же вы тогда, уважаемые товарищи и господа писатели, отличаетесь от различного рода маргиналов и другой шушеры? – И сам же себе ответил: – Да ничем».

– Друзья, – Сергей Сергеевич почти перешел на крик, – весь сыр-бор возник из-за моего дурацкого рассказа. Поэтому прошу – не ссорьтесь. Я готов сейчас же извиниться перед всем коллективом в целом и каждым уважаемым индивидуумом в отдельности.

В ответ чья-то дружеская рука, схватив со стола пустую бутылку из-под коньяка, шарахнула ею по голове писателя-сатирика.

– Убивают!

«Ну и нравы у этой богемы, – подумала прибежавшая на крик официантка. – Каждый день дерутся. Благо Союз писателей от нас в двух шагах».

Она обтерла лицо Сергея Сергеевича мокрым фартуком, осмотрела нанесенные мелкие повреждения и спокойно вынесла свой халдейский вердикт:

– Сейчас оклемается. Милицию звать будем?

– Не надо. – Егор Данилович представил себе еще один товарищеский суд и поморщился.

Оказывается, сатирика шарахнул именно любитель потребления «зеленого змия» без свидетелей.

– Зачем ты это сделал?

– Ребята, простите. Нервы сдали. У меня на работе неприятности. И жена пьет. Теща сволочью оказалась, а тесть – подонком.

– Слушай, при чем здесь теща? Что ты нам голову насилуешь? – Евгений Александрович Файбышенко взял его левой рукой за волосы. – Ты знаешь, что тебе теперь за это полагается?

– Не губите!

Бесхребетный грустно оглядел присутствующих:

– Какие же мы все с вами, мужики, дерьмо…

Подошедшая официантка, вполне согласившись с данной сентенцией, что было понятно по ее улыбающемуся лицу, предложила:

– Господа, пора бы и расплатиться. А то вы тут друг друга изуродуете, кто тогда по счету платить будет?

– Не понял… – удивился Бесхребетный. – Ты знаешь, женщина, с кем ты разговариваешь?

Остальные его дружно поддержали, забыв о существовавших всего полминуты назад разногласиях.

– Что за тон?! – возмутился Файбышенко.

– Мы вам что – приятели из подворотни? – разошелся любитель эксклюзивного потребления спиртных напитков.

– Ну-ка, бегом за книгой жалоб и предложений! – заорал Анатолий Карлов. – Я тебе туда сейчас такого понапишу! Ты у меня отсюда вылетишь истребителем с поражением во всех гражданских правах, и на работу в приличном общепите тебя до конца жизни не возьмут.

– Официантка недоверчиво хмыкнула, создав искусственную паузу в надежде уладить конфликт мирным путем.

– Иди, иди. И без книги жалоб не возвращайся.

Вся зареванная, она вернулась через небольшой промежуток времени, держа в руках заветное издание местного значения. Бесхребетный как руководитель проекта, грубо вырвав книгу из цепких рук официантки, приказал ждать. Во время написания чего-то крайне эпистолярного он периодически отрывал взгляд от бумаги, переводил его на бедную женщину, хмурился и сопел.

– Как ваша фамилия? – официальным тоном спросил прозаик. – Иванова? Хорошо. Имя-отчество?

– Александра Петровна…

– Собирай манатки, тетя, – съязвил Файбышенко, в душе уже начиная ее жалеть.

Наконец процесс переноса мыслей на бумагу окончился. Иванова получила на руки книгу и, испугавшись, пробежала глазами первые две строки:

– Это что? Это как? Объясните…

Бесхребетный поднялся во весь свой могучий рост, плеснул в фужер немного коньяка и подал официантке: