Восточные страсти - Майкл Скотт

— Говоря проще, ты снова оставляешь меня ни с чем.

Она захотела было как-то оспорить эти слова, но вовремя остановилась.

— Это, видимо, так, хотя мне ужасно жаль, — сказала она. — Я бы с удовольствием что-нибудь выпила, если можно.

В сторожке запасы напитков ограничивались шотландским виски. Ронни взял два длинных стакана и смешал виски с водой.

Элизабет уселась в кресло рядом с открытым окном и сделала небольшой глоточек.

— Я знаю, что обхожусь с тобой нехорошо, Ронни. Жаль, что я ничего не могу объяснить. Все это так сложно, что я просто попрошу тебя быть терпеливее.

— Я постараюсь, — обещал он.

Она взяла его руку и пожала ее в знак благодарности.

Он задержал ее ладонь, и она не делала попыток высвободить ее.

Постепенно атмосфера в маленькой комнатке изменилась. Они ощущали какое-то странное, неведомое обоим оцепенение. Они были щедро одарены природой и все последнее время проводили в обществе друг друга. Целый вечер был в их распоряжении, и торопиться им было решительно некуда.

Их сближение произошло непроизвольно — ни тот, ни другой не успели осознать, в какой момент они шагнули дальше, чем предполагали. Слившись в страстном поцелуе, неистово лаская друг друга, они быстро переступили ту черту, где еще можно было удержаться от большего. Мысль о том, что сейчас случится непоправимое, уже не могла охладить их желания. Только человек с большим жизненным опытом, недюжинной выдержкой и мудростью смог бы в этой ситуации остановиться. Но всех этих качеств у молодых людей не было и в помине.

Ни он, ни она впоследствии так и не вспомнили, в какое мгновение успели сбросить одежду. Но она была беспорядочно свалена на коврике у диванчика, на который, сцепившись, опустилась юная пара, слыша отдаленный грохот прибоя.

Ронни Уэйбрайт долго боролся за взаимность Элизабет, но вел битву с неравным соперником. И однако он стал ее первым мужчиной.

Закрыв глаза, она что есть силы притянула его к себе. На пике желания дыхание ее участилось, и из груди вырвались стоны.

Он тоже дышал тяжело и часто.

В момент облегчения тишину нарушил голос Элизабет:

— О, Джонни! Джонни, любовь моя… Джонни, мой дорогой!

Ронни зашел слишком далеко, чтобы остановиться, но то, что он услышал, заставило его кровь поледенеть. Никаких сомнений быть не могло — Элизабет в муках страсти воображала его кем-то другим.

Он не знал и не хотел знать, кто такой этот Джонни. Обстоятельства, так долго казавшиеся ему загадочными, вдруг стали ясны как день. Элизабет отказывала ему по очень простой причине: втайне она была влюблена в другого человека.

После того как облегчение пришло к ней окончательно и очертания реального мира предстали перед ее взором, она уже не помнила своих криков. Тем более того, что называла имя Джонатана.

Рональд проявил себя истинным джентльменом. Ни разу — ни тогда, ни после — не упомянул об этом инциденте. Ни в этот день, ни впоследствии Элизабет Бойнтон не пришлось страдать из-за неосторожно оброненного слова.

Спустя некоторое время, когда они с сэром Рональдом прогуливались по пляжу, она наконец заговорила:

— Я думаю, будет лучше и для тебя и для меня, если мы на некоторое время прекратим видеться. Мы зашли чересчур далеко, гораздо дальше, чем рассчитывали. Во всяком случае, гораздо дальше, чем рассчитывала я. Думаю, нам стоит сейчас восстановить некоторую дистанцию.

Еще несколько часов назад сэр Рональд пылко бы возражал против такого предложения, но теперь все обстояло иначе. Теперь, когда он знал, что Элизабет глубоко в сердце хранит образ его неведомого соперника, он вынужден был отступить и принять ее предложение.

Ему будет безумно тяжело забыть ее, особенно сейчас, когда они стали близки. Но он понимал, что реального выбора перед ним нет. Ее все равно не завоевать, как бы часто и упорно он к ней ни сватался.

Два оставшихся дня они провели в Корнуолле и по взаимному согласию все время находили себе занятие, никогда не оставаясь наедине, чтобы не искушать себя. По прошествии этого времени возвратились в Лондон, и, когда у дверей дома в Белгрейв-сквер Элизабет нежно поцеловала сэра Рональда и сказала ему «до свидания», она знала, что никогда его больше не увидит. Она не почувствовала ни тоски, ни щемящего чувства потери. Некий промежуточный эпизод в ее жизни подошел к концу и не оставил следов в ее сердце. Ее отношения с Рональдом Уэйбрайтом, по большому счету, оказались огромной неудачей. И хотя, к собственному изумлению, она позволила себе завести с ним роман — она обнаружила, что это ни в коей мере не охладило ее страсти к Джонатану Рейкхеллу. Несмотря на принятое решение, ненужная никому любовь была столь сильна, что с легкостью сметала со своего пути все преграды.

И она вдруг поняла, что ей придется смириться с неизбежностью и провести оставшуюся часть жизни в тоске по человеку, с которым ей не суждено соединиться. Она, конечно, могла сколько угодно сердиться и называть себя девчонкой, глупой, вздорно-романтичной, — но это ни капли не притупляло ее чувств, и она любила Джонатана все так же самозабвенно.

Сэр Алан Бойнтон часто похвалялся, что за всю жизнь ни разу не брал отпуска в общепринятом смысле слова, что проработал всю сознательную жизнь и умереть намерен за письменным столом и счетами. Тем более он был потрясен — как и все члены его семьи, — когда серьезное недомогание уложило его в постель.

Консилиум из лучших лондонских докторов посвятил осмотру больного не один час, и после продолжительного совещания нерадостная весть была сообщена ему и леди Бойнтон.

— Мой долг, сэр Алан, — торжественно произнес старший из докторов, — известить вас о том, что у вас слабые легкие.

Сэр Алан был сражен.

— Очень странно, — пробормотал он. — За всю жизнь легкие никогда меня не беспокоили.

Доктор пожал плечами.

— Я уверен, пройдет немного времени, и медицина будет знать простой и надежный способ лечения этого заболевания. Но до сих пор известно только одно средство. Мы настоятельно рекомендуем, чтобы вы уехали из столицы на осень, потому что в это время года здешний климат оставляет желать лучшего. Мы рекомендуем вам поселиться на одном из островов в Ла-Манше — Джерси или Гернси — и провести там самое меньшее шесть месяцев.

Сэр Алан был обескуражен.

— Шесть месяцев!

Доктор обратился к леди Бойнтон:

— Мы понимаем, что это тяжелый приговор для такого деятельного человека, как сэр Алан. Однако если он не захочет позаботиться о себе и постараться избавиться от своего недуга единственно известным способом — проводя как можно больше времени на солнце в местечке с целебным климатом и по возможности лишив себя необходимости заниматься делами, — этот недуг в скором времени отнимет у него жизнь. Перед ним ясный выбор.