Русская корлева. Анна Ярославна - Александр Антонов

— Этот скиф надул меня. Того не прощу, — по поводу и без повода заявлял Генрих Третий.

Досада германского императора на великого князя Ярослава Мудрого была настолько сильна, что он послал к папе Льву Девятому гонцов с повелением запретить королю Франции сочетаться браком с княжной Анной. К своему сожалению, он и здесь ничего не добился. Генрих Первый и княжна Анна тоже перехитрили его и устроили бракосочетание не мешкая, лишь только появились на французской земле. Церковь Реймса венчала короля Франции и княжну-россиянку по законам Божьим, и у римского папы Льва Девятого не нашлось оснований считать сей брак противозаконным. Император негодовал на папу, но вынужден был смириться с тем, что глава церкви не исполнил его просьбу, не признал брак французского короля и российской княжны недействительным.

Но германский император на том не успокоился. Он счел делом своей чести помешать безмятежному супружеству Генриха Первого и королевы Анны. И когда вскоре же после свадьбы Генриха и Анны в Дрезден приехала вдовствующая королева Констанция с просьбой вмешаться в дела Франции, он принял ее любезно и для обоюдной пользы.

Некогда красивая и гордая брюнетка, с черными жгучими глазами, с изящной фигурой, предстала перед императором почти старухой, хотя и была еще полна движения и злой страсти. Генрих Третий принял Констанцию, как подобает, в тронном зале. Стены его были увешаны яркими коврами, на коих во множестве красовалось оружие, сверкающее рукоятями с драгоценными камнями, и блистали рыцарские щиты. Зал заливал солнечный свет из больших окон. Император сошел с трона и, отдавая дань уважения даме-королеве, приблизился к ней, взял ее руки в свои, подержал их, а потом повел Констанцию к креслам, усадил и сам сел напротив.

— Я готов тебя выслушать, славная королева Констанция.

Она же полюбовалась молодым и красивым императором, затем, тяжело вздохнув, как о чем-то утраченном, со слезами в голосе сказала умоляюще:

— Ваше императорское величество, перед вами несчастная женщина, которая ищет защиты. Я уповаю только на Бога и на ваше благородство. О, как я несчастна!

— Успокойся, королева, успокойся. Это мой долг — защищать бедствующих, — ответил Генрих Третий.

Благочестивый император знал Констанцию давно, и вина ее перед супругом Робертом была ему ведома. Он считал, что в свое время она понесла заслуженную кару. Хотя он бы, счел Генрих, наказал ее более жестоко, он заточил бы ее в монастырь, где она до исхода дней пребывала бы в суровом оскудении. Но упущением короля Роберта она перед ним, императором, и просит от кого-то защиты. От кого же? И поскольку император всегда считал себя милосердным государем, он спросил:

— Чем тебе помочь, королева Констанция? — И предупредил: — Только не требуй от меня, чтобы я пролил чью-то кровь.

Констанции было известно, что Генрих Третий свято блюдет заповеди Божьи и заповедь «не убий» он никогда не преступит ей в угоду. Но она знала, как заставить благочестивого католика оказать ей неоценимую услугу.

— Известно ли вам, ваше императорское величество, о том, что король Франции сочетался с княжной враждебного твоей империи славянского рода? Знаете ли вы, что славянский дух самой Анны, ее свиты и двухсот воинов оскверняет все святое, что есть в христолюбивой Франции? Вот и прошу ваше величество во имя Пресвятой Девы Марии и во благо великой Германской империи потребовать от моего нечестивого сына развода с Анной и изгнания ее из пределов католической Европы. — В порыве страсти Констанция приблизилась к Генриху и, опустившись на колени, приникла лицом к его рукам, продолжая умолять: — Не потерпите нечистую на католической земле! Изгоните ее, великий император, блюститель чистоты католической веры! Умоляю, ваше величество!

— Встань, королева, тебе не пристало вставать на колени даже предо мной. — И Генрих подал Констанции руку, помог ей подняться. Он больше не садился в кресло, а подошел к окну, посмотрел в него и произнес: — Я не в состоянии выполнить твою просьбу, королева Констанция. Если я попытаюсь это сделать, то последствия чреваты войной, и довольно тяжелой. Мне известно, что французы полюбили россиянку и никому не дадут ее в обиду. Но воевать с народом Франции я не намерен. Вот и за Лотарингию никак не соберусь поспорить. И власти над твоим сыном у меня нет. Что же, я по-твоему, королева, должен делать?

Пока император просвещал свою гостью, она пришла в себя, с лица ее сошло страдание, черты стали жестче. И заговорила она спокойно, без надрыва, и было в ее голосе уже меньше почтительности к самой личности императора.

— Полно, ваше величество. Вы знаете, что делать в таких случаях, и вам это посильно. Стоит только попросить или повелеть понтифику[27] вселенской церкви, своему близкому родственнику папе Льву Девятому, и он выполнит вашу волю. О, папские легаты способны творить чудеса. Надо лишь помнить, что неверным православным не место в благочестивом католическом государстве.

Странно, но Генрих нисколько не обиделся на некую вольность Констанции в обращении к нему, потому как она была права. Император не мог поведать ей о своих попытках заставить папу наказать короля Франции и о своей неудаче. Его «близкий родственник» показал крепкие зубы и сумел доказать Генриху нехристианскую несправедливость к его соседу. Но император был согласен с Констанцией. Знал, что вторжение восточного православия в западные католические страны нанесет непоправимый ущерб не только церкви с ее жесткими законами, но и светской власти. Он знал также, что католическая церковь уже не первый год ведет борьбу против церкви греческого закона. Тому причиной было зарождение ересей в восточной церкви. Они образовались при спорах о догмах богословия. Генрих знал, что в западной церкви появились ереси, но это случилось спустя два века, после того как возникли споры по богословским догмам. Однако восточная церковь опровергала наличие ересей, утверждая, что она строит православие на прочных началах веры. Кто тут был прав, Константинополь или Рим, трудно было понять, потому как и западная церковь в свою очередь заявляла о своих порядках от Бога и стремилась к независимости от светской власти. Словом, Генрих Третий пришел к выводу, что в восточной церкви были свои интересы, а в западной — свои. Правда, это пока не разделило церкви окончательно. Их связывало единство веры и Бога, таинств и всего церковного устройства. И Генрих Третий догадывался, почему архиереи Реймса так беспрепятственно обвенчали католика и православную христианку.

Придя к такому заключению, император счел, что от королевы Констанции пора избавиться. Но он не мог просто вежливо выпроводить ее, а потому позвал камергера. Когда тот пришел, Генрих сказал королеве:

— Славная Констанция, вот камергер Герард Миллер проводит тебя отдохнуть с дороги. А к вечеру мы встретимся и продолжим беседу. Я подумаю, как помочь тебе и Франции.

— О, ваше величество, я так благодарна вам, — ответила Констанция, уходя следом за Герардом Миллером.

Едва за королевой закрылась дверь, как император вновь окунулся в «судное дело» двух церквей. Разделение восточной и западной церквей уже назрело, решил Генрих, и могло последовать в любой момент, когда какая-либо церковь — восточная или западная — нарушит единство веры, исполнение таинств или церковных канонов.

К несчастью всего христианского мира, как позже сочтет Генрих Третий, западная, римская церковь нарушила это единство первой и отпала от союза с константинопольской церковью греческого закона. Императору стало известно, что в западный храмах, и прежде всего в Италии, уже допущены искажения догматов веры, обрядов и канонов. В западной церкви появилось и утвердилось учение о нисхождении Святого Духа и от Сына Вседержителя, Иисуса Христа. Такое учение восточная церковь нашла еретическим, и были намеренно порваны всякие сношения с западной церковью. Размышляя о христианской вере, император подумал о Констанции, нежившейся теперь в гостиной. Она, поди, ела виноград, до коего была большой охотницей, и запивала его вином, коим тоже не пренебрегала. Генрих спросил себя: «А знает ли она о близком разрыве церквей?» Конечно, не знает, что в эти дни лета 1052 года идет яростная схватка между главой восточной церкви патриархом Михаилом Керулларием и папой римским Львом Девятым. Константинопольскому патриарху в эту пору принадлежало несколько церквей в Южной Италии. В отторжении этих храмов от водосточной церкви был кровно заинтересован папа Лев Девятый. Там он хотел упрочить свое влияние и внедрял среди верующих латинские воззрения. Он запретил в южных церквах Италии причащение на опресноках[28]. Тогда же папа Лев Девятый настроил против патриарха Михаила Антиохийского Марина. В ответ на это Михаил закрыл в Константинополе все латинские монастыри и церкви, дабы «прекратить соблазн православных латинским богослужением». Он поручил болгарскому архиепископу Льву Гудину написать обличительное послание против латинских нововведений. Послание Гудина было доставлено в Рим эстафетой. Папа Лев Девятый, получив его, вошел во гнев, и, не будь в эту пору в Риме Генриха Третьего, вспыхнул бы пожар и сжег бы добрые отношения императора византийского Константина Мономаха и императора германского Генриха Третьего. Генрих жестко упрекнул папу римского в попытке разрушить мир между империями и сам продиктовал Льву Девятому ответ патриарху Михаилу Керулларию. Пожар не вспыхнул. А чтобы упрочить мир между державами и церквами, император настоял, чтобы папа римский послал в Константинополь с добрым визитом своих легатов. Однако Генрих Третий и Лев Девятый допустили большую оплошность. А может быть, это было сделано папой Львом Девятым преднамеренно, как счел позже Генрих Третий. Во главе делегации был поставлен человек, питавший к патриарху Михаилу Керулларию лютую ненависть. Это был кардинал Гумберт — желчный, высокомерный и яростный. Патриарх Михаил знал кардинала и отказался его принять, к тому же сделал все, чтобы Гумберта не принял и император Константин Мономах.