The Мечты. О любви - Марина Светлая

еще препода?

— Тебе виднее какого. Тоже, походу, секси.

Юля несколько минут внимательно смотрела на Богдана, пытаясь хоть как-то врубиться, о чем он. Потом, сведя брови, уточнила:

— Это я так писала, что секси?

— Это ты так намекала, — хохотнул он.

— Ничего я не намекала. У меня был план!

— Маршалла?

— Круче. Малич! И судя по всему, он сработал.

— Я нихрена не понимаю из того, что ты говоришь, — рассмеялся Бодя. — Объясни по-человечески.

Юля и сама едва сдерживалась, так ей нравился его смех. И его растрепанные волосы нравились. С ума сходила по его растрепанным волосам. Подняла ладонь, зарылась пальцами в кудри. И промурлыкала в ответ:

— Объясняю. Ты все лето обрывал мой телефон. И осенью тоже. Потом твой отец бросил Женьку, и я напоролась на Нину Петровну. Согласиться с ней — я, конечно, согласилась. А вот ты от этого трезвонить меньше не стал. И я… ты думаешь, так легко было игнорить, а? В общем, придумала найти объект для воздыханий, но только не взаправдашних, а чтоб ты увидел. Я даже его фамилию уже не помню. Понятно?

Богдан некоторое время обдумывал услышанное, а после хмыкнул и проворчал:

— Ну вот мне просто интересно, и как при этом ты поверила Ульке?

— А ей врать — какой смысл?

— Женская голова — это другая планета. Откуда ж мне знать, что там у нее происходило в ее башке. Но папашу своего она на меня натравливала.

— Как это?

— Та что-то ныла ему. Тот ныл моему. Пришлось объяснять ему про френдзону, когда он попытался меня воспитывать.

— И ты с ней правда не встречался? — навострила уши Юля.

— А ты правда думаешь, что я мог с ней встречаться?

— Мужская голова — это другая планета. Ты же поверил, что я могла бегать за преподом на пятнадцать лет старше меня. Поверил же?

— Ты не хотела со мной разговаривать. Тут поверишь во что угодно.

— А ты ездил с Ульяной в Альпы. А потом она к тебе в Лондон осенью. После этого я Инстаграм снесла и все аккаунты удалила. Класс? — прошептала Юля.

— В Альпах нас было человек пятнадцать, — улыбнулся Богдан. — А если тебе и правда интересно послушать про всех, кто был у меня в Лондоне, то я обязательно тебе расскажу. Но Ульяны среди них не было.

— Нет. Не хочу ничего знать. Хватило того, что видела. В тебя, говорят, даже мужики влюбляются.

Богдан скорчил озабоченную мину.

— Кто слил инфу?

— Таня в твой день рождения. Я была под большим впечатлением. В общем, при твоей популярности — куда мне пробиваться, а?

— Юлька фигню говорит, — улыбнулся он и крепче прижал к себе. — Тебе и не надо никуда пробиваться. Ты всегда отдельно от всех.

— В действительности Юлька часто говорит глупости, — сообщила она ему на ухо, будто признавалась в страшной тайне. — Только что с умным видом. А на самом деле Юлька хочет простого женского «выйти замуж за олигарха, красивое платье и… и Мальдивы». Последнее не обязательно.

— И с Мальдивами разберемся, — заявил Моджеевский. Нашел ее губы своими и прижался к ним долгим поцелуем, ловя ее дыхание.

Она отвечала ему — медленно, наслаждаясь каждой секундой, вкладывая всю нежность, что в ней была. И зная точно, что спешить незачем, что больше не придется ловить крохи, вырывать их у судьбы, терзаться совестью, бояться, что однажды все закончится. Юля устала бояться. И знала, что он никогда не позволит, чтобы снова пришлось.

Отстранившись, она облизнула горевшие от его прикосновений губы. Внимательно смотрела в его глаза. Потом повернула голову и обвела чуть посоловевшим взглядом комнату. Улыбалась. Улыбалась и разглядывала — и их отражение в зеркале, в котором они казались такими красивыми и такими настоящими, и стол со свечами, еще не зажженными, ожидавшими своего часа. И эти розы — сколько их было… И огонь в камине, весело плясавший и подглядывавший за ними тоже.

Взгляд ее остановился на большой коробке, лежавшей на кровати и перевязанной пышным бантом.

Хмыкнула.

Кивнула.

Спросила:

— А там что такое?

— В следующий раз приклею стикер «Открой меня», — пошутил Богдан, размыкая объятия.

— Мне? — как-то по-детски получилось у нее.

Он кивнул и подтолкнул ее к кровати.

Коробка была здоровенной, но легкой. И Юлины пальцы живо забегали по банту в поисках концов ленты. Нашла. Дернула. Развязала. Подняла крышку, убрала в сторону жемчужно-серебристую упаковочную бумагу и приоткрыла губы, будто бы произнесла неслышное: «О-о…»

Внутри — легкая-легкая, тонкая пепельно-розовая ткань, воздушная, как паутинка. Юля осторожно коснулась ее ладонью. Приподняла за края, вынимая. И неяркий теплый свет скользнул по драпировке. Это было платье. Того самого оттенка, который нравился ей сильнее всего. И напоминало оно чем-то старые фильмы с Ритой Хейворт, которые Юля очень любила, почти так же сильно, как марвеловских супергероев.

— Как ты… откуда ты… — подняв лицо к Богдану, бормотала она: — Я примерю, да?

— Было бы неплохо, — улыбнулся он, подошел к столу и щелкнул зажигалкой, зажигая свечи.

— Ванная там? — она указала на одну из дверей, подхватывая всю коробку разом.

— Вполне возможно.

— То есть девчонок водил, а где ванная — не знаешь?

— Юлька! — рыкнул Моджеевский. — Первый раз я был здесь сегодня в обед, когда привез платье. Прости, туалет точно не искал.

— Бодька! — счастливо хихикнула она и скрылась за дверью.

А судя по тому, что отсутствовала за ней добрых пятнадцать минут, с назначением данного помещения угадала. Впрочем, четверть часа — не так уж много после десяти лет.

И когда снова раздался шорох, Юля опять показалась на пороге комнаты, осторожно придерживая юбку. Из-за спины пробивался свет электричества, чуть более яркий, чем в комнате. И оттого силуэт был четче, контрастнее. Оно ей шло, это платье, подчеркивая ее стройность, длину и изящный поворот шеи, тонкость плеч и ключиц. Оттеняя цвет кожи на открытых его взгляду участках груди и рук. Волосы она распустила,