Выдавать только по рецепту. Отей. Изабель - Жан Фрестье

В мгновение ока Софи собрала малышку для прогулки. Похоже, что мой приход пришелся весьма кстати, ибо версия о портнихе, с которой нельзя было связаться по телефону, показалась мне неубедительной. Она выпроваживала дочь с такой непривычной для нее лихорадочной поспешностью, что у меня возникло подозрение: если бы я случайно не заглянул к Софи, то бедной крошке пришлось бы коротать послеобеденное время у консьержки. И все же Софи стояла на балконе и смотрела нам вслед до тех пор, пока мы не свернули за угол и я, бросившись к стоянке такси, не взял малышку за руку.

— Мы идем в кино?

— Нет, мы просто погуляем.

Похоже, что малышку разочаровал мой ответ. По-видимому, она не ожидала ничего интересного от поездки на такси. И мне пришлось напустить на себя загадочный вид, чтобы оставить девочке надежду на увлекательное путешествие.

— Обещай, что не расскажешь маме о том, что сегодня увидишь или услышишь.

— Да я и так никогда не делюсь с ней.

С надутыми губками, она была прелестна как никогда. Представляю, как мать твердила ей с утра до ночи, что она похожа на Ширли Темпл или Дину Дурбин, а может быть, еще на какую-то другую смазливую экранную диву, вызывавшую слезы восторга и умиления на глазах провинциальных барышень.

Одни только слабые рассудком люди могут назначать свидания в сквере Монтолон в послеобеденное время. Но уж точно не любовники. Если только кто-то из них не проживает на улице Лафайет с юной сестрой, за нравственностью которой приходится следить денно и нощно. Как раз в то время мы переживали нелегкие времена. Пожив какое-то время в Каннах вместе со знаменитым итальянским дирижером, Аньес влюбилась в хиппи неизвестной национальности и при каждом удобном случае — стоило только старшей сестре отлучиться для озвучивания на телевидении одной из очередных ролей в приключенческом фильме — таскалась с ним по номерам близлежащих гостиниц.

— На что они живут? — спрашивала меня с тревогой в голосе Катерина. — У них нет и сантима за душой, а я не даю им ни франка! Откуда они берут деньги?

В последние дни эта мысль не давала ей покоя. Катерина больше всего опасалась, как бы Аньес не привела этого бродягу в крошечную квартирку, где их покойная мать заставила ее поклясться, что она будет присматривать за младшей сестрой. Сама же Катерина не особенно пеклась о своей добродетели, ибо два или три раза в неделю мы ложились в ту самую кровать, перед которой она дала в свое время матери клятвенное обещание. Но такое мы могли себе позволить лишь в отсутствие Аньес, прекрасно понимая, что малышка предается одновременно с нами тем же плотским утехам. И это обстоятельство отравляло жизнь моей подружки. Она принимала как само собой разумеющееся все, что происходило между нами, но те же действия применительно к сестре расценивала как нечто из ряда вон выходящее. Мне казалось, что Катерина слегка помешалась на этой идее, но мне не было от этого легче, ибо я не мог понять, как и почему в душе моей подружки поселилась безумная ревность, не имевшая ничего общего с ее представлениями о высокой морали.

И вот впервые я опоздал на свидание! Катерина сидела на скамейке с раскрытой дамской сумочкой на коленях, держа в руках театральный бинокль, направленный в сторону углового дома напротив. Она нисколько не смутилась, когда я застал ее за столь унизительным занятием, как слежка. И даже мое появление с незнакомой белокурой девочкой в шотландской юбочке не заставило ее оторваться от бинокля. Со слегка растерянным видом она произнесла:

— Путь свободен. Я тут же переспросил:

— Откуда ты знаешь?

— Она прикрыла жалюзи в своей комнате, предварительно полив герань на подоконнике, что говорит о том, что она нескоро вернется.

Затем, кивнув на Жизель, спросила:

— А это кто?

— Моя дочь. Сегодня четверг, как раз тот день, когда детей отпускают домой, а у ее матери оказались неотложные дела, и мне пришлось взять девчонку с собой. Так что свободен ли путь или нет — теперь это не имеет никакого значения.

— Она прелестна. Сколько тебе лет? — обратилась Катерина к ребенку.

— Десять, — ответила Жизель, — ты можешь одолжить мне бинокль?

Катерина не заставила себя долго упрашивать, а я объяснил, как обращаться с этим оптическим прибором.

— Я не вижу горшков с геранью.

— Ты посмотри выше, на последний этаж.

— Ах, вот они! Очень красивые!

Я плюхнулся на скамейку рядом с Катериной. Залитый солнцем запыленный городской парк навевал болезненную тоску и скуку. У меня было так тяжело на сердце, словно я зашел в больницу навестить приятеля, которому только что сделали операцию. И что же мне делать? Две женщины, большая и малая, словно чокнутые, забыв обо всем на свете, с интересом рассматривали в бинокль стоявшие напротив дома. И самое неприятное заключалось в том, что это занятие настолько захватило их, что они могли, похоже, не прерывать его еще много часов подряд.

— Где ты видишь толстую тетку?

— Сейчас расскажу. Вначале наведи бинокль на верхушку вон того высокого каштана. Затем немного левее, и ты увидишь окно с подоконником, выкрашенным в голубой цвет. Так вот толстуха находится как раз в верхнем окне.

— Получилось! Я вижу ее! Какая же она противная! Возьми бинокль и покажи мне что-нибудь еще.

Катерина наводила бинокль на все предметы подряд, а затем, откинув назад голову, заливалась смехом, не теряя при этом присущей ей чопорности, которая мне всегда претила в ней.

— Что с тобой? — спросила Жизель.

— Это зрелище не для твоих глаз.

— О, прошу тебя, дай мне посмотреть! Я хочу!

Тут я не выдержал и взорвался:

— Жизель, успокоишься ли ты наконец?!

— Зачем такие строгости? — спросила Катерина, отложив в сторону бинокль. — С детьми нельзя так обращаться.

— Я не знаю, как нужно вести себя с ними, — ответил я, — и не желаю этого знать. Но мне известно одно: сегодняшний день потерян.

— Днем больше, днем меньше, какая разница? Если ты станешь слишком дорожить своим временем, то лишь осложнишь себе жизнь и не сделаешь ее более приятной. В конце концов ты можешь оставить Жизель со мной, а сам отправиться в кино. Заберешь свою дочурку на обратном пути. Я присмотрю за ней.

— Нет. Пойдем в кино все вместе.

— Хорошо, я согласна, — крикнула Жизель. — Говорят, что „Океанские глубины“ — хороший фильм. Там гангстеры, погони на автомобилях, бум-бум и трах-тарарах!

— Тебе еще рано смотреть фильмы про бандитов, — решительно заявила Катерина, у которой я и не подозревал ранее столь выраженной склонности к воспитанию детей. — В такую хорошую погоду лучше подышать воздухом.

— Хорошо, будем дышать воздухом, — произнес я, внезапно почувствовав реальный запах городской пыли и воображаемый больничный.

— Мы спустимся на набережную, где продают пернатых. Жизель, тебе нравятся птицы?

— Да, конечно, пойдем быстрее.

И мы отправились в путь. Мне приходилось все время следить за своей походкой, задаваясь вопросом, выдержит ли тоненькая подошва столь большую нагрузку. Во всяком случае, я мог позволить себе не торопиться и, сделав вид, что не доволен прогулкой, тащился за ними метров на двадцать позади. Однако, по-видимому, никому до меня не было дела. Шагавшие впереди Катерина и Жизель болтали без умолку, словно закадычные подружки, и останавливались у каждой витрины. И мне приходилось то и дело замедлять шаг, чтобы не нагнать их. В какой-то момент я вдруг представил себя воспитателем женского лицея, который вывел на прогулку учениц, не отличавшихся друг от друга ни по возрасту, ни по уму. По правде говоря, роль школьного цербера мне вовсе не нравилась, к тому же мои подопечные казались мне дурнушками. И все же вот ту чернявую, что повыше ростом, я уже однажды тискал в пустом классе. Уверен, что она только и мечтала об этом. Что же касалось крошки с длинными белокурыми волосами, то посмотрим, что будет с ней через несколько лет, если меня к тому времени не выгонят из лицея. В тот момент меня больше всего удивляло, с какой пытливой настойчивостью мои школьницы обращали внимание на множество интересных мелочей, которых я никогда не замечал. И, по-видимому, потому, что мне приходилось постоянно быть начеку, чтобы вовремя отразить нападение хищников — моих соседей по клетке. Состав хищных зверей часто менялся: то это был тигр, то медведь, то лев. Но мне всегда надо было держать ухо востро, ибо в любой момент от них можно было ждать чего угодно. Сочиняя историю о пансионе благородных девиц, я не отрывал глаз от покачивавшихся впереди бедер Катерины. Мне показалось, что меня заперли в одной клетке с крупным зверем, и этим опасным хищником мне представлялся зад Катерины.

Проклятая прогулка, и черт бы побрал Софи. Ей удалось всего-навсего за каких-то пять тысяч франков купить мой послеобеденный рай. Если бы не эта злополучная купюра, впрочем, уже разменянная таксистом, я бы в настоящий момент в полумраке спальни наслаждался телом Катерины. Оставив позади рыбный ряд, мы, не торопясь, спустились через Большой рынок к набережной. Жизель подбежала ко мне: