Адриан Моул и оружие массового поражения - Таунсенд Сьюзан Сью

В связи с чем я официально прошу, чтобы этих лебедей переместили в другое место, хотя сэра Гилгуда, мне кажется, лучше усыпить, поскольку он определенно неизлечимый психопат.

Боюсь, сэр Гилгуд никогда не поймет, что после того, как мистер Прескотт упростил застройку брошенных промышленных зон, по берегам канала вырастет еще множество сооружений, а значит, лебеди и люди должны учиться мирному сосуществованию.

Буду благодарен за быстрый ответ. Ситуация отчаянная, я здесь в осаде. Вам, несомненно, известно, что лебедь способен сломать человеку руку.

С уважением

А. А. Моул.

P. S. Уверен, вы согласитесь со мной, что в случае человеческих жертв Ее Величеству королеве не избежать вызова в суд. В конце концов, она является собственником всех лебедей в Англии и, следовательно, несет ответственность за их бесчинства.

Мальчишник погрузился в самолет до Дублина в 5 часов вечера. Умник быстро опьянел от двух бокалов бесплатного вина. Из сумки он достал пару пластиковых грудей гигантских размеров и принялся расхаживать по проходу, демонстрируя их пассажирам и вызывая по большей части раздражение. Стюардесса упрашивала Умника сесть, а когда он отказался, пригрозила, что попросит командира развернуть самолет и вернуться в аэропорт Восточного Мидлендса.

Мне как шаферу пришлось взять ситуацию под контроль и усадить Умника на его место.

– Брюс такой забавник, – заметил Майкл Крокус. – У него, как и у Маргаритки, отменное чувство юмора.

– Не вижу ничего забавного в том, что взрослый мужчина развлекается с пластиковыми грудями, – сказал я.

Крокус пожал плечами:

– Это здоровая английская традиция.

Майкл Крокус вел мальчишник по Дублину. Мы с Крейгом Томасом по очереди вели Найджела, Умника волокли его друзья по клубу любителей гонок на газонокосилках, членом которого он является.

Секретарь клуба, толстяк по имени Брайан, похвастался:

– Нас называют Сеноголовыми.

Найджел пробормотал себе под нос:

– А некоторые называют вас дубоголовыми.

Удивительно, сколь много можно узнать о людях на таких вот сборищах. Я и понятия не имел, что Умник увлекается гонками на газонокосилках.

В отеле «Шелбурн» нас не хотели пускать в бар, но Найджел пригрозил позвонить на Ирландское радио и сообщить, что в отеле отказывают в выпивке слепому. Его впустили, и он просидел там весь вечер. Я был рад от него избавиться.

Будь я один, с удовольствием прошелся бы по стопам Джеймса Джойса, а так пришлось тащиться за Умником, который, нацепив большой пластмассовый зад, рассказывал всем подряд безразличным дублинцам, что в субботу женится на самой прекрасной девушке в мире.

В итоге мы осели в баре отеля «Бридж» с видом на реку Лиффи. Майкл Крокус поскандалил с барменом, когда тот отказался взять ирландские фунты, которые хранились у Крокуса с 1989 года.

Бармена звали Фергал.

– В этом баре мы принимаем только евро, сэр, – веско произнес он.

Тогда Крокус принялся поносить на все лады Европейский союз и кричать, что ирландцы предали свое славное прошлое и теперь стоят на коленях, но поклоняются уже не Папе, а брюссельским чинушам.

– Мне об этом ничего не известно, сэр, – ответил Фергал.

По счастью, в этот момент Умник рухнул на стол, разлив «Гиннесс» и рассыпав соленые орешки. С Крейгом Томасом мы отнесли его в номер, раздели и положили на кровать. Я с интересом обнаружил, что он носит красные шелковые боксерские трусы, на которых вышито «Осторожно: оружие массового поражения».

– У Умника размер как у осла, – хмыкнул Крейг – Помнишь его под душем в школе?

Ответил, что милосердное время стерло это воспоминание из моей памяти.

Среда, 16 июля

Найджел, который должен был ночевать в одном номере со мной, ввалился лишь к завтраку Я же провел практически бессонную ночь, дожидаясь его возвращения.

– Познакомился с восхитительным мужиком, зовут Джон Харви, – сообщил Найджел.

– Как он выглядит? – поинтересовался я.

– Не знаю, – ответил Найджел, – но на ощупь приятный.

На обратном пути Умник и гонщики на газонокосилках вели себя очень тихо, а Майкл Крокус натирал мазью здоровенный фингал под глазом.

Вернулся на работу к одиннадцати. Мистер Карлтон-Хейес рассказал, что заходил имам из мечети, что в избирательном округе Пандоры, и купил десять экземпляров «Из ящика» – из солидарности.

Сразу после работы отправился домой к Парвезу.

Он встретил меня известием:

– Сегодня утром я общался с налоговым управлением, Моули, что уже само по себе плохо.

Я почувствовал, как сдавило артерию на шее.

– Когда ты был шеф-поваром у Питера Дикара в ресторане «Чернь», сколько ты платил налогов?

Ответил, что в «Черни» зарплату выдавали несколько хаотично. Питер Дикар, пьяница и кокаинист, в конце недели залезал в кассу, выгребал горсть банкнот и совал их мне, даже не пересчитывая.

– И ты не платил никаких налогов? – осведомился Парвез.

– Нет, – признался я.

– И Дикар ничего за тебя не платил?

– Дикар часто слова выговорить не мог, какие уж тут налоги.

– За неимением точных данных, налоговое управление оценивает твой заработок в тысячу фунтов в неделю, – сообщил Парвез.

– Да с чего они взяли! – крикнул я. – Я зарабатывал гроши. Жил в комнатушке над рестораном. Прикроватным столиком мне служил морозильник.

Парвез возразил:

– Да, но «Чернь» была модным местом, а ты был модным лондонским поваром, Моули.

– Ага, потроха размораживал!

– В общем, так: тобой занялось спецподразделение по выявлению налоговых преступлений, поэтому неплохо бы тебе нарыть хоть какие-нибудь бумажки о доходах, – сказал Парвез. – Ты дневник в те годы вел?

Объяснил, что дневник сгорел во время пожара в 1998 году.

Вошла Фатима с двумя чашками кофе и сообщила Парвезу, что прочла Коран от корки до корки, но так и не нашла суры, в которой бы говорилось, что женщины не могут работать неполный рабочий день в школьных столовых.

Я допил кофе и быстро ретировался, пока Фатима не втянула меня в дискуссию о правах мусульманок.

Уже сидя в машине, сообразил, что весь ужас моего налогового положения мне так и не открылся. Позвонил Парвезу на мобильник и спросил, сколько же я должен государству.

Но Парвез ответил:

– Не сейчас, Моули, у меня семейные разборки. Приходи ко мне завтра вечером.

Четверг, 11 июля

Кое-что из того, о чем говорил Кен в понедельник вечером, не дает мне покоя, дорогой дневник.

И многое другое тоже.

Мистер Буш заявляет, что Америка сражается за демократию и за господство закона, и при этом в заливе Гуантанамо без суда содержится 608 заключенных.

Утверждение, будто Саддам Хусейн пытался закупить уран у Нигера, оказалось ложью.

Ханс Бликс, инспектор по вооружениям, уверен, что оружия массового поражения не существует.

Плюс анархия на улицах Басры, о которой поведал Гленн.

Сломлен физически и духовно. И все из-за Парвеза, хотя это не его вина. Я сам навлек несчастья на свою голову. Ручка валится из моих рук, но я должен посмотреть в лицо неприятной истине. Помимо ипотеки, повторяю, помимо ипотеки я задолжал 119 791 фунт!

Когда Фатима открыла мне дверь, я сразу понял: быть беде. Она избегала смотреть мне в глаза.

Молча провела меня наверх в кабинет Парвеза. Когда я вошел в комнату, Парвез встал из-за стола и пожал мне руку. Обычно он неформально хлопал меня по плечу.

Я сел, и Парвез сказал:

– Моули, ты плывешь без весел в океане дерьма. Налоговик утверждает, что ты должен 72 800 фунтов невыплаченных налогов за 1996–1999 годы. – Он подождал, пока до меня дойдет смысл сказанного, а затем добавил: – Плюс проценты.

Когда ко мне наконец вернулся дар речи, я спросил Парвеза, что будет, если я не смогу заплатить налоги.

– Придется заплатить, Моули. Как говаривал Шекспир, «в этой жизни лишь две вещи непреложны: смерть и налоги».

Я встал, подошел к окну. Во дворе на веревке сушились красивые воздушные наряды Фатимы.