Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома - Андрей Подволоцкий

Хотя, конечно, главными причинами разгрома послужили нерешительность и безынициативность московских воевод, и прежде всего главного воеводы — Дмитрия Шуйского. Даже после капитуляции отряда Делагарди он не нашел ничего лучшего, чем бежать с поля боя, оставив лагерь и обоз на разграбление, — хотя у него оставались еще силы. Битва при Клушине состоялась 24 июня 1610 г.

Чтобы закрыть вопрос о наемниках на царской службе, следует сказать, что Василий Иванович посылал большие дары крымским татарам, чтобы те тревожили поляков Яна Сапеги и тушинского Лжедмитрия II. Но бравые огланы хана Богадыр-Гирея не устояли перед войском Сапеги и вместо помощи принялись грабить московские земли и забирать людей в свои улусы.

У царя Василия еще оставались войска — но воевать за него уже никто не хотел. Потому 17 июля 1610 г. в царский дворец явилась большая толпа во главе с рязанским дворянином Захарием Ляпуновым и принудила Василия Шуйского к отречению. Вот как этот эпизод описывает историк С.М. Соловьев:

«…Но Захар Ляпунов с товарищами не хотели дожидаться. 17 июля пришли они во дворец большою толпою; первый подступил к царю Захар Ляпунов и стал говорить: “Долго ль за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твое правление, сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уже о себе как-нибудь промыслим”. Шуйский уже привык к подобным сценам; видя пред собою толпу людей незначительных, он думал пристращать их окриком и потому с непристойно-бранными словами отвечал Ляпунову: “Смел ты мне вымолвить это, когда бояре мне ничего такого не говорят”, — и вынул было нож, чтоб еще больше пристращать мятежников. Но Захара Ляпунова трудно было испугать, брань и угрозы только могли возбудить его к подобному же. Ляпунов был высокий, сильный мужчина; услыхав брань, увидав грозное движение Шуйского, он закричал ему: “Не тронь меня: вот как возьму тебя в руки, так и сомну всего!” Но товарищи Ляпунова не разделяли его горячки: видя, что Шуйский не испугался и не уступает добровольно их требованию, Хомутов и Иван Никитич Салтыков закричали: “Пойдем прочь отсюда!” — и пошли прямо на Лобное место. В Москве уже сведали, что в Кремле что-то делается, и толпы за толпами валили к Лобному, так что когда приехал туда патриарх и надобно было объяснить, в чем дело, то народ уже не помещался на площади. Тогда Ляпунов, Хомутов и Салтыков закричали, чтоб все гили на просторное место, за Москву-реку, к Серпуховским воротам, туда же должен был отправиться вместе с ними и патриарх. Здесь бояре, дворяне, гости и торговые лучшие люди советовали, как бы Московскому государству не быть в разоренье и расхищенье: пришли под Московское государство поляки и литва, а с другой стороны — калужский вор с русскими людьми, и Московскому государству с обеих сторон стало тесно. Бояре и всякие люди приговорили: бить челом государю царю Василью Ивановичу, чтоб он, государь, царство оставил для того, что кровь многая льется, а в народе говорят, что он, государь, несчастлив и города украинские, которые отступили к вору, его, государя, на царство не хотят же. В народе сопротивления не было, сопротивлялись немногие бояре, но недолго, сопротивлялся патриарх, но его не послушали. Во дворец отправился свояк царский, князь Иван Михайлович Воротынский, просить Василия, чтоб оставил государство и взял себе в удел Нижний Новгород. На эту просьбу, объявленную боярином от имени всего московского народа, Василий должен был согласиться и выехал с женою в прежний свой боярский дом».

19 июля тот же 3. Ляпунов с тремя князьями — Засекиным, Тюфякиным и Мерином-Волконским, взяв с собою монахов из Чудова монастыря, явились в дом бывшего царя и насильно постригли его в монахи. Старик Василий отчаянно сопротивлялся пострижению — то ли надеялся еще сам поцарствовать, то ли предпочитал закончить жизнь в своем уделе с молодой женой, — но Ляпунов крепко держал старика, а князь Тюфякин произносил за Василия Ивановича монашеские обеты. (Патриарх Гермоген не признает такого пострижения, и иноком будет звать князя Тюфякина.) В результате нового «инока» отвезли в монастырь, его жену также постригли, а царских братьев Дмитрия и Ивана посадили под арест. Боярская дума разослала по городам сообщение, что «…июля в 17 день государь, царь и великий князь Василий Иванович всеа Русии, по челобитью всех людей, государство отставил и съехал на свой на старой двор и ныне в чернцех».

Победитель под Клушином, гетман Жолкевский, в то время стоял в Можайске и бомбардировал московских бояр письмами с призывом присягнуть новому царю — Владиславу Сигизмундовичу. Позднее гетман не без основания будет утверждать, что он самым непосредственным образом причастен к свержению царя Василия. Бояр пугал католический царь, но еще больше пугал царь «воровской», Лжедмитрий II. Потому московские бояре в конце концов сделали выбор в пользу польского королевича. 17 августа того же года был составлен и утвержден договор патриарха Московского Гермогена и бояр с одной стороны и короля Сигизмунда (в лице гетмана Жолкевского) — с другой о призвании польского королевича в русские цари и о правах православной церкви и бояр при новом монархе. А с 27 августа начали приводить население к присяге королевичу-царю.

Но через два дня к гетману Жолкевскому прибыл посланец от польского короля Сигизмунда, требовавшего, чтобы царем избрали не сына Владислава, но его самого. Однако Жолкевский уже не мог отменить составленный договор; кроме того, он понимал невозможность воцарения католика в Москве, а потому всячески пытался отговорить Сигизмунда от этого шага.

Отбывая в октябре к Смоленску, где король Сигизмунд все также бестолково топтался под стенами крепости, гетман прихватил с собой и бывшего царя Василия, а также его братьев и Екатерину Григорьевну Шуйскую. Только жену эксцаря Марию Петровну Буйносову-Ростовскую не тронули, а оставили в Суздальском Покровском девичьем монастыре. В то время никаких особых возражений и возмущений «увоз» Шуйского не вызвал. Москвичам было наплевать на «царя Ваську».

* * *

И отповедью — да не грянетТот страшный клич, что в старину:«Везде измена — царь в плену!» —И Русь спасать его не встанет[128].

Да, Русь не «встала спасать» низложенного царя, так как таковым его уже не считала. Однако поляки считали по-другому. Им, и прежде всего королю Сигизмунду III, нужно было подтверждение их победы. Кроме того, польский король решил придать своей персоне триумфальный блеск по образцу римских императоров, и в этом спектакле Василию Ивановичу Шуйскому была отведена роль звездного статиста.

Репетицию триумфа король провел еще под Смоленском, куда гетман Жолкевский привез пленников. Так как пленников забрали «как есть», то Василию достали приличествующую его сану одежду — хотя и не царскую. 30 октября Жолкевский имел торжественный въезд в польский стан, везя с собой сверженного царя Василия и братьев его. Один из сотрудников гетмана, передавая пленников королю, высокопарно заявил: «Никогда еще к ногам польских королей не были доставлены такие трофеи, ибо отдается армия, знамена, полководец, правитель земли, наконец, государь со своим государством».

После этих слов у бывшего царя потребовали, чтобы он поклонился королю. Но тут политический покойник «подал голос из руин»: «…не довлеет московскому царю поклониться королю, то судьбами есть праведными Божьими, что приведен я в плен, не вашими руками взят бых, но от московских изменников, от своих раб отдан бых». На короля и польских панов сей горделивый ответ произвел впечатление. По приказу короля ему сшили дорогое царское одеяние: золотой охабень, четыре дорогих кафтана и две шубы, а также дали серебряную посуду.

«Тушинский патриарх» Филарет (Федор Никитич Романов) первый из москвичей понял, что Василия Шуйского поляки используют для «укоризны», и за то выговаривал гетману Жолкевскому, но ничего изменить было уже нельзя. 3 июня (ст. ст.) 1611 г. пал Смоленск, и польский король Сигизмунд торжественно отправился в Варшаву — транзитом через Вильно.

Наконец, 29 октября 1611 г. состоялся столь желанный Сигизмундом III «триумф». Гетман Жолкевский в золотой коляске и с жезлом победителя в руке, в сопровождении панов, земских послов, со своим двором и служилым рыцарством в блестящих доспехах проехал Краковским предместьем в королевский замок; за ним ехала открытая карета, запряженная шестеркой лошадей, в карете сидел сверженный царь московский Василий, в белой парчовой ферязи, в большой горлатной шапке из черной лисицы; перед ним сидели два брата его, а между ними — пристав.

Когда шествие приблизилось к королевскому дворцу, гетман Жолкевский, выйдя из коляски, подошел к Шуйским и пригласил их следовать в тронный зал дворца. Там уже сидел на троне король Сигизмунд в окружении свиты, сенаторов, вельмож, дворян и духовенства Речи Посполитой.