Самолет без нее - Мишель Бюсси

— Вот и хорошо. Значит, мы единомышленники.

Мальвина продолжила, пытаясь выпутаться из ремня безопасности:

— Это все брехня! Я всегда знала, что Гран-Дюк на вашей стороне. Его, видите ли, совесть заела. Ну, и сиськи твоей бабки ему покоя не давали…

На сей раз Марк не стал ударять по тормозам, но серьезно призадумался: не высадить ли ее посреди дороги? Вполне вероятно, он так и поступил бы, но… Но пока Мальвина была ему нужна. Один раз она уже проговорилась, когда мимоходом упомянула, что Гран-Дюка терзали муки совести. Что еще ей известно?..

Почти час, до самого Бовэ, они не перекинулись ни единым словом. Разматывались похожие один на другой километры пустынного шоссе. Мальвина наклонилась вперед. Старый, заскорузлый от въевшейся пыли ремень безопасности врезался ей в ухо.

— Радио у тебя, конечно, не работает?

— Нет, радио давно сломано. Зато магнитола вроде бы работает. И кассеты должны быть там. Мы их в детстве слушали…

Мальвина рассмеялась:

— Ха-ха! Кассеты! Неужели они еще существуют?

— Посмотри в бардачке. Штук десять точно найдется.

Мальвина открыла бардачок.

— На что они хоть похожи?

Она повернулась к Марку. На ее губах играла лукавая улыбка.

— Шучу, шучу! Только не тормози, пожалуйста!

Несколько минут она рылась в бардачке и перебирала кассеты, затем, не показав Марку, вставила одну из них в магнитолу. Тесное пространство кабины заполнил громкий гитарный рифф, сопровождаемый звуком полицейской сирены. «Баллада Сержа К.» Ночная прогулка одинокого горожанина.

Марк моментально узнал альбом. «Рок-поэмы».

«Завтра, завтра. Завтра, как вчера», — чуть гнусаво запел Шарлели Кутюр.

— Так я и знал, что ты выберешь именно эту, — сказал Марк.

— Я догадалась. Не хотела тебя огорчать…

Марк в свою очередь улыбнулся. Они въезжали в Бовэ. Даже в пять утра пересечь город оказалось не так просто. Они передвигались медленными скачками от светофора к светофору. Очевидно, какой-то садист из местной администрации специально настроил их так, чтобы водитель, соблюдающий разрешенный лимит скорости, обязательно застревал на каждом перекрестке.

— Ты права, — признал Марк, тормоза перед очередным светофором. — Не стану спорить. «Рок-поэмы» — лучший французский рок-альбом.

— Может быть. Я его никогда не слышала. Знаю у них всего одну песню. Сам понимаешь, какую. Но, поскольку CD-плеера у тебя нет, придется проигрывать все подряд.

— А что ты вообще слушаешь?

— Ничего.

В наступившей затем тишине раздавался только голос Шарлели Кутюра. Грузовик выбрался из Бовэ. Первая стороны кассеты закончилась. Мальвина, ни слова не говоря, поставила ее второй стороной и сделала звук погромче. Пожалуй, слишком громко. От первых же фортепианных аккордов завибрировала крыша.

Как самолет без крыльев…Пел я ночь напролетДля той, что не верит были,Для той, что меня не ждет…

У Марка по спине пробежала дрожь. Мальвина закрыла глаза и принялась, беззвучно открывая рот, подпевать исполнителю.

Пусть больше мне не летать,Я пройду до конца этот путь.Я сяду с судьбой играть,Я дам себя обмануть.

Марк невольно сбросил скорость. Он слушал эту песню сотни раз. Он слушал ее один, когда накатывала тоска и одолевали сомнения. Когда Лили не было рядом. Лили ее не выносила. Песня ввергала ее в ярость. Однажды — ей тогда было восемь лет — она в гостях у подружки разбила транзисторный приемник, бросив его на плиточный кухонный пол, просто потому, что по радио передавали эту песню.

Послушай, как ветер поетТоскливую песню свою.Послушай, мы вместе умчимся в полетТуда, где никто нас не ждет.

У Мальвины на глазах выступили слезы. Солист умолк, и вступила гитара. Марк смотрел прямо перед собой.

Стрекозка моя!Твои крылышки хрупки…А я сижу в разбитой кабине.

Голос Шарлели Кутюра постепенно стихал. Мальвины шмыгнула носом. Марк ничего не сказал. Они продолжали двигаться вперед. По обочинам шоссе национального значения тянулись унылые деревушки. Придорожные щиты сообщали, сколько человек погибло в автокатастрофах, сколько большегрузных автомобилей проезжает здесь ежедневно. Минут через двадцать показался Компьень. Машин стало заметно больше.

На выезде из Компьеня Марк повернулся к Мальвине.

— В следующем городке остановимся. Может, булочные уже откроются. Надо что-нибудь съесть.

Мальвина повела плечом в сторону задней части фургона.

— Да ну? А я надеялась, что ты пустишь меня за руль, а сам займешься стряпней. Блинчики там, вафли… Неужели дед с бабкой тебя не научили?

Марк пропустил колкость мимо ушей. Он уже решил не обращать внимания на ехидные реплики Мальвины и ждал подходящего момента, чтобы задать ей мучивший его вопрос. Впрочем, вышло так, что первой заговорила Мальвина. Они проезжали деревушку под названием Катенуа, центральная часть которой с церковью, школой и мэрией предусмотрительно располагалась в отдалении от дороги. Марк припарковал фургон на пыльной стоянке. Магазинчики и лавки были еще закрыты, равно как и ресторан, зазывавший водителей на комплексный обед за 49 франков. Марк убедился, что маузер по-прежнему лежит у него в кармане, вынул из замка ключи зажигания и выпрыгнул из «ситроена». Вокруг стоянки росло несколько березок с почерневшей от выхлопов листвой. Марк отошел за деревья, помочился и вернулся в грузовик.

Мальвина за время его отсутствия, кажется, ни разу не пошевелилась. Марк приблизился к пассажирской дверце и распахнул ее. Затем достал из кармана пять листков, вырванных из тетради Гран-Дюка, и протянул их Мальвине.

— На, прочти.

Мальвина удивленно уставилась на него.

— Это несколько страниц из дневника Гран-Дюка. Результаты его расследования. Прочти, это поучительно. А потом я покажу тебе кое-что еще.

52

3 октября 1998 г., 6.13.

Матильда де Карвиль чиркнула спичкой и подошла к газовой плите. Под кастрюлей с водой заплясали голубоватые огоньки. Она обернулась, в последний раз посмотрела на номер «Эст репюбликен» от 23 декабря 1980 года и оторвала от газеты первую страницу. Свернула ее жгутом и поднесла к пламени горелки. Бумага вспыхнула мгновенно. Матильда де Карвиль держала импровизированный факел до тех пор, пока огонь не подобрался к ее пальцам, и лишь затем выбросила обгорелый клочок в раковину.

Эта газета уже не могла ничего изменить. Конверт она обнаружила еще днем — на столе в холле. Внутри находилась сложенная газета. Секретарша, к которой она обратилась с просьбой, оказалась шустрой девицей. Матильда прочитала первую страницу. И все поняла. Не могла не понять.

Гран-Дюк не блефовал. Он был прав на все сто. Истина лежала на поверхности. Но чтобы узнать ее, требовалось выполнить одно необходимое условие. Открыть этот номер газеты восемнадцать лет спустя.

Горькая ирония судьбы!

Значит, все они с самого начала избрали неверный путь.

Хуже того. Ее муж опустился до гнусного преступления. Он совершил убийство. Бессмысленное убийство. Да и она повела себя немногим лучше. Предпочла на все закрыть глаза. Ради Лизы-Розы. Она все знала, но промолчала. Они наказали невинных людей. Таких же жертв обстоятельств, какими были сами. Но рано или поздно правда выплывет наружу. И Матильде не хватит мужества вынести людское осуждение. Что же до Божьего суда…

Матильда де Карвиль попробовала пальцем воду. Теплая. Линда спала наверху, в гостевой комнате. Обнаружив мертвого Леонса, она упала в обморок. Прошла шагов десять и рухнула на пол. Матильда дала ей успокоительное, затем таблетку снотворного и уложила в постель. Потом позвонила мужу Линды и предупредила, что его жена сегодня заночует в «Розарии» — такое и раньше случалось, когда Леонс плохо себя чувствовал. Он не задавал вопросов. Матильда хорошо платила сиделке — более чем достаточно, чтобы хватало на услуги приходящей няни.

Матильда открыла шкаф и достала стеклянный флакон, обернутый в газетную бумагу. Должно быть, Линда скоро проснется. И первое, что она сделает, это помчится в полицию. Матильда не собиралась ей мешать. Зачем? Убивать эту дуреху она тоже не станет. Вообще-то говоря, вчера ей надо было выждать несколько часов, убедиться, что Линда ушла домой… Она, как и каждый вечер, осталась бы в доме одна с Леонсом. Это многое бы упростило. Но она была не в силах ждать! После того как она получила газету и поняла, что произошло на самом деле, ожидание сделалось невозможным. За все эти годы она тысячи раз повторяла себе, что вершит правосудие собственными руками. Вершит правосудие… Какие громкие слова… Все, что ей удалось, это прекратить страдания калеки. А праведный суд уже свершился Божьим промыслом.