Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев

Когда я вошел, оркестр играл какой-то быстрый танец, и боже ж мой, чего они только не выделывали! Первая мысль была, что это какое-то смешное, хотя и очень пылкое представление, что они нарочно так – для смеха, но, приглядевшись внимательнее, я понял: ничего подобного. Лица, особенно у девушек, были вполне серьезные и сосредоточенные. Вообще здесь было больше девушек что-нибудь от шестнадцати до восемнадцати лет, редко старше. Они подпрыгивали, покачивались, вертелись, притопывали, изгибались, передразнивали друг друга, тряслись. Получалось у некоторых просто уморительно – не всякий актер мог бы сохранить столь вдумчивое выражение лица во время забавных телодвижений, – и смех просто душил. Но лишь в первый момент. Потому что через некоторое время становилось ясно: все это очень серьезно и смех неуместен.

И что еще очень быстро бросалось в глаза: русский, национальный, наш, родной, неподдельный, ну прямо-таки лубочный колорит. Подумалось даже: какое это живое, выразительное дополнение к архитектурному ансамблю города и Кремля! Колорит выражался, конечно, не в самой пляске – не совсем русской все же. А во внешности пляшущих. Русые головы, косы, серые и голубые глаза… Я и раньше заметил, что на улицах довольно часто встречаются типично русские пареньки и девицы. Но на улицах они как-то терялись среди приезжих и, в частности, иностранцев, которых здесь немало. На веранде же были только они. Стриженные скобкой или вообще нестриженые, с длинными волосами парни, девушки с косами… Я посмотрел на оркестр и чуть не ахнул. Ребята лет по двадцати, три пронзительно русских – ну прямо из сказок: два светленьких, с прямыми и длинными волосами (Алеша? Емеля?), один темно-русый (Илья?), а четвертый – четвертый с испанскими бачками и острой бородкой, ударник, кажется, руководитель, с этаким хищным выражением на улыбчивом красивом лице, тоже персонаж, этакий «злой гений», какой-нибудь, иностранец – дон Мигель или дон Педро. Светловолосый Алеша старательно пел робким голосом, Емеля и Илья подпевали, пели они русскую песню, знакомую, но что удивительно и что как-то неприятно поразило меня: пели они ее на английском языке. Получалось очень красиво, но вот почему же это все-таки русскую – и на английском? Тут я заметил, что, несмотря на бойкий ритм, выражение лица Алеши было грустным. А вот дон Мигель бил в барабан с садистской какой-то улыбкой, и казалось, что ребята и девушки сосредоточенно двигались в такт, подчиняясь не Алеше, так старательно поющему, а ему, хищному дону. Была во всем этом необъяснимая какая-то печаль, даже тоска, я так и не успел понять какая, потому что танец внезапно кончился.

Было бы ошибкой думать, что я немедленно забыл Нину. Ни в коем случае! Но ведь она в данный момент развлекалась с Аликом, и хотя я не знаю, с каким успехом, все же, согласитесь, глупо было бы мне разыгрывать верность ей настолько, что уж ни с кем и не танцевать.

Выбрать себе партнершу, однако, я так и не успел, потому что ребята почти без промедления заиграли вновь, И опять Алеша жалобно пел, а Емеля с Ильей ему подпевали, и опять было такое впечатление, что танцующие – подскакивающие, изгибающиеся, притопывающие – подчиняются не им, а колотящему в барабан дону Педро. И опять, едва они кончили, я возобновил свой обход в поисках партнерши, которая не только была бы достойной с моей точки зрения, но и удостоила бы своим вниманием меня. Но – не успел. Ребята заиграли медленный танец, и пока я оглядывался, почти все обитатели веранды были уже при деле. Однако я не пожалел, что остался в роли зрителя. Ибо опять было на что посмотреть.

Медленный танец – это вам не быстрый. Здесь не поскачешь сломя голову на расстоянии друг от друга, не подергаешься на свободе, нет. Это было медленное, тягучее колыхание, переплетение рук и ног, слияние. Опять пел Алеша, и как будто бы почти совсем угомонился Педро-Мигель – во всяком случае, теперь его лицо было серьезно и даже как будто печально, а стук и звон, издаваемые им, уже не господствовали, а как будто бы даже помогали Алеше. О, это была совсем другая картина – любовь и дружба, казалось, царили теперь на площадке, огражденной деревянной решеткой. Танцевали и любили друг друга Иванушки с Василисами, и как хорошо, подумал я, что им никто не мешает…

Девушек было больше, но с истинно русской широтой и терпимостью они танцевали даже друг с другом, а одна из них – лет семнадцати, в короткой серой юбке – не погнушалась кавалером, который был и моложе и ниже ростом – паренек лет 15, с длинными (под Еремушку?) темно-русыми волосами. Она изящно изогнулась над ним, одновременно прогнувшись, одну свою стройную полусогнутую ножку вставила между его ногами, оседлав его бедро и не давая ему шагу ступить, – однако Еремушка счастливо и чуть растерянно улыбался…

Но интересно было смотреть не только на девушек. В большом перерыве, когда оркестранты отдыхали, я пробирался сквозь толпу и вдруг увидел паренька – тоже светловолосого, остриженного «под горшок», ну прямо хрестоматийного Иванушку, которого почему-то все звали Санькой. У него была сильно разбита скула и еще не подсохла, но это ничуть не смущало его и даже придавало особенно залихватский вид, он плясал в образовавшемся стихийно кружке под аплодисменты восторженных почитателей, плясал, лихо выгибаясь, широко расставляя руки, как-то загребая ими, с горящими, широко распахнутыми голубыми глазами на симпатичном и добром вообще-то лице.

Перерыв кончился, оркестранты вновь заняли свои места, заиграли что-то, а я стал пробираться по стенке, внимательно глядя по сторонам, и вдруг увидел кудрявого белесого великана. На вид ему было лет тридцать, возвышаясь над толпой танцующих, он, играючи, шел сквозь нее и гукал – то есть издавал периодически густой горловой звук, долженствующий означать то ли приветствие, то ли просьбу расступиться, то ли просто-напросто радость жизни. Я заметил, что у танцующих этот звук вызывал несомненное почтение и, может быть, даже смутную, хотя и тщательно скрываемую тревогу. Наконец, он добрался до кучки стоящих парней, которые встретили его восторженными криками. Стоя, возвышаясь среди них, он никак не мог успокоиться, гукая, оглядывался по сторонам. Кончился танец, начали распадаться пары, расходились оттанцевавшие, и один тоненький хлипкий парнишка, проходя мимо, слегка задел кого-то из компании гукача. Это малое действие произвело удивительно сильное впечатление на компанию молодых людей: они встрепенулись все разом, заулыбались, оглаживая свои руки, плечи, некоторые сделали движение вслед за удалявшимся парнишкой, но тот вдруг совершенно неожиданно для меня вернулся