Одиссея Варяга - Александр Чернов

Я рискнул предположить, что существует, возможно, некий фактор, нами не учитываемый, который позволяет узнать, от кого кровь можно брать для перелвания конкретному пациенту. И моё предположение полностью подтвердилось. Продолжив работу по описанной Ландштейнером методике, я обнаружил ещё одну группу! Причем встречающуюся много реже, чем три других. Таким образом на сегодня российской медицинской науке известно 4 группы крови! Следовательно, я в этом практически уверен, происходившие ранее трагедии при периливании имели место вследствие незнания особенностей этой 4-й группы крови хомо сапиенс!

Очевидно, что переливая пациенту кровь одной с ним группы, мы имеем большие шансы на успех переливания.

Далее. Из истории медицинской науки мы знаем, что впервые переливание в России произвёл гражданскй генерал-штаб-доктор Андрей Мартынович Вольф в 1832 году, когда он переливанием крови спас жизнь роженице с кровотечением. Но массовому использованию переливания крови мешает, как ни парадоксально это звучит, её свёртываемость, которая сводит на нет все попытки хранения крови и не позволяет переливать большие её объёмы, а небольшие не дают необходимого эфекта.

Я лично несколько раз пробовал сохранить свою кровь. И всегда кровь сворачивалась! Это вынудило меня на поиски препарата, который мог бы блокировать свёртывание. Эмпирическим путём я добавлял в капли крови различные вещесва, расчитывая найти способное дать нужный результат. И, господа, я обнаружил это вещество! Это цитрат натрия, или, иначе говоря, натриевая соль лимонной кислоты. Я не до конца ещё понимаю, как именно действует это вещество, но оно даёт необходимый эфект! Более того – оно безвредно для человека: из 12 случаев переливаний, что я уже произвёл, лишь однажды я наблюдал у пациента озноб, который я могу объяснить только реакцией на так называемый консервант, так как температуры у пациента не было, равно как и других признаков интоксикации организма…

В последнем моём плавании, на паровом катере до Шанхая, у одного из раненых матросов – комендора Оченькова – открылось кровотечение из осколочной раны. Хотя мне и удалось остановить его посредством наложения жгута, матрос терял силы на глазах. По счастью он еще на "Варяге" был одним из участников моих экспириментов, и я знал, что группа крови этого человека совпадает с моей. В итоге я произвёл, так сказать, прямое переливание. И несмотря на некие антисанитарные условия и сложности, эфект был поразительный, господа…

Видя, что именитые коллеги целиком прониклись перспективами, а император несколько заскучал, обдумывая дальнейшую судьбу наследника, Вадик вытащил из рукава последний козырь:

– В древнем Риме придворные медики научились облегчать роды жён Цезарей с помощью кесарева сечения. У нас же есть шанс дополнить медицинскую практику спасения жизни процедурой переливания крови – так чтобы во всех учебниках на века значилось царское донорство. И чтобы его ассоциировали не с британской или германской фамилиями, а с Россией и домом Романовых.

Вадик набрал в лёгкие воздуха побольше и чуть не поперхнулся – ему пришло на ум старое, еще большевитское прозвище Николая Второго – Николай Кровавый… Вот уж востину – накаркали. Но отбросив посторонние мысли, Вадик сосредоточился на главном:

– Если мы промедлим, то переливание крови введут в массовую медицинскую практику и без нас. Да ещё и назовут именем какого-нибудь президента, короля или папы римского. Чтобы не потерять приоритет, и научиться спасать больных с врожденными заболеваниями крови (Николай Второй болезненно дернулся) нужно следующее, – и перешёл к изложению практических подробностей…

В итоге его слушатели план одобрили как в целом, так и в частностях. Вдохновленный и одновременно напуганный самодержец пообещал всемерное содействие, включая выделение подходящего здания и шефства над проектом одного из гвардейских полков. Это на первых порах автоматом решало проблему поиска доноров…

Когда доктора удалились из дворца оживлённо обсуждая детали предстоящей работы, с ними вместе был отпущен и Вадик: на сегодня впечатлений императору вполне хватило. Как-то само собой получилось, что охрипший и оголодавший герой дня отправился на ужин к Боткину, а потом и вовсе заночевал у него в одной из гостевых спален. Собственным углом в Петербурге он так и не успел обзавестись…

Главным итогом первого "научного доклада" Вадика стало то, что по Указу самодержца был создан Институт исследования крови при Российской Академии наук. Следующие несколько месяцев Вадик разрывался между помощи коллегам в работе в означенном институте, и всем остальным, включая регулярные встречи с Императором. Кроме того ему пришлось выкроить время и на несколько лекций в Петербургском университете. После невинной подколки Боткина на одном из званных ужинов, у Вадика просто взыграло самолюбие и он не смог ответить отказом на предложение прочитать небольшой курс лекций по гематологии и военно-полевой хирургии. И хотя в последней области были специалисты и куда большего, чем Банщиков уровня, послушать доктора с героического крейсера набивались полные аудитории.

После отработки в Институте техники забора крови и установления сроков хранения консерванта, работа была достаточно искуственно приторможена самим Вадиком. Ему хотелось избежать ненужных разговоров вследствие непрекращающейся череды открытий на этапе разработки способов определения группы крови. Рецепт у Вадика, однако, был и спустя полгода с начала работ были разработаны стандартные сыворотки для определения групп. Это был триумф…

Хотя, и Банщиков в последствии не раз сам говорил об этом, столь быстрый успех не был бы достигнут, если бы не личное участие императора. Николай II лично написал письмо с приглашением вернуться в Россию человеку, которого знает каждый студент-медик в нашем мире – Илье Ильичу Мечникову. В нашей реальности он оставив Россию в в 1887 году, перебрался в Париж и до самой смерти работал в институте Пастера. Перед неожиданно открывшейся перспективой руководства собственной лаборатории микробиологии и иммунологии, да еще с полным картбланшем и поддержкой в работе со стороны императора, Мечников не устоял. Даже с учетом того, что общее руководство работами института осуществлял Боткин. Вскоре в новый институт перебрались Эммануил Гартье и Николай Фёдорович Гамалея: Вадик помнил об успешной работе его Петроградского оспопрививательного института после прихода к власти большевиков…

Первой вершиной международного признания достижений Института Крови стало сообщение о присуждении группе его ученых и специалистов Нобелевской премии по медицине за 1905 год. То, что в списке кроме четырех фамилий медицинских светил с мировыми именами, оказалась еще и фамилия военного врача с крейсера "Варяг" кое-кого не удивила. А кто-то еще долго шипел в прессе о фаворитизме и тому подобном. Но что тут поделаешь: завистники были и будут всегда…

Обращать внимание на это тявканье из-за угла, а тем более почивать на лаврах, фавориту императора было некогда. Направив работу по линии спасения наследника престола, а с ним за одно с ним и миллионов раненых или больных сограждан с помощью переливания крови в нужное русло, совершенно неожиданно для всех окружающих Банщиков увлёкся…химией. На самом деле, конечно, он лишь перестал скрывать своё "увлечение", но прочти для всех, в том числе и для Боткина, с которым Вадик особенно подружился за прошедшие месяцы было по-началу абсолютно непонятно, с чего это Банщиков лично принялся за исследования азокрасителей, а наезжая в Институт все больше и больше времени проводил с Мечниковым, разведшим у себя в лаборатории целую плантацию плесени! На самом деле ларчик открывался просто: создать стрептоцид Вадик имел приличные шансы еще до окончания текущей войны. С пеницилином же нужно было постараться успеть хотя бы к грядущей.

****

На следующее утро после того как Банщиков первый раз заночевал у Боткина, за завтраком гость ошарашил своего именитого коллегу просьбой организовать ему встречу одновременно с министром финансов и тремя-четырьмя представителями крупнейших русских банков. После чего спросив несколько адресов, он заскочил по поручению Макарова с бумагами в МГШ, а затем с письмом Алексеева к Дубасову. Хотя оно по большей части и потеряло свою актуальность, к царю-то он уже пробился, воспользоваться поводом представиться лично начальнику МТК, с которым впоследствии предстоит много поработать по "Плану Петровича", стоило. Затем Вадик наконец-то отправился строить себе цивильное платье, подыскивать квартиру и заниматься прочими скучными, но необходимыми повседневными делами.

Кстати, визит к Дубасову имел и один неожиданный итог. Если сам начальник МТК в разговоре был довольно сух и официален, что и не удивительно при том ворохе неотложных дел которые на него свалились, то вот случайный разговор в приемной вице-адмирала повлек за собой определенные интересные последствия. Узнав, что молодой офицер, дожидающийся своей очереди на прием, это тот самый "лекарь с "Варяга", так же ожидающий своей очереди, высокий и подтянутый контр-адмирал, на вид лет сорока пяти – пятидесяти, неожиданно попросив у дежурного лейтенанта не торопиться с вызовом в кабинет, увлек Вадика с собой в коридор. Как оказалось, это был командир второго флотского экипажа Николай Александрович Беклемишев. Причем контр-адмирал он был довольно "свежий", не так давно он еще в чине каперанга командовал пришедшим с Дальнего Востока в составе отряда вице-адмирала Чухнина броненосцем "Наварин".