Мастера детектива. Выпуск 9 - Барнеби Росс

– Нет! Но я рассчитываю на следственный эксперимент. И тогда у меня появятся мысли.

– Следственный эксперимент! – воскликнул Патон. – Следственный эксперимент! Что он нам даст?

Полицейские какое-то время молчали, каждый размышлял про себя. Потом Патон снова принялся за свое:

– Мадам Лора убила Штута из ревности или чтобы избавиться от него… Жан де Латест убил…

– А не пойти ли нам в цирк? – спросил вдруг Ошкорн. – Сегодня четверг. Значит, наверняка будет представление. Нам надо бы повидаться с Жаном де Латестом и попросить его собрать завтра всю труппу и обслуживающий персонал…

– Следственный эксперимент? – спросил Жан де Латест.

Казалось, он искренне удивлен.

Патон и Ошкорн ожидали, что он выкажет недовольство, замешательство, но Жан де Латест продемонстрировал лишь некоторое удивление и вышел, чтобы предупредить всех относительно завтрашнего дня.

Проходя, Ошкорн бросил взгляд на манеж. Мамут и Джулиано заканчивали свой номер. Публика по-прежнему реагировала холодно, и шутки двух паяцев звучали жалко.

В проходе, как и в прошлый раз, он увидел Паля – прислонясь к перегородке, тот жадно смотрел и слушал. Губы его шевелились, он тихо шептал все реплики, которые в нескольких метрах от него выкрикивал Джулиано.

Рядом с Палем стояла Преста, все еще в костюме наездницы. Увидев полицейских, она вздрогнула. А Паль, казалось, их не заметил.

Жан де Латест провел инспекторов в директорский кабинет.

– Мы немного побудем здесь, – сказал Ошкорн, – весть о следственном эксперименте, возможно, вызовет какую-то реакцию… – и добавил, увидев входящую Престу: – Даже наверняка вызовет!

Он встал навстречу молодой наезднице и указал ей на кресло. Преста уже набросила на плечи пальто; хотя в комнате было тепло, ее бил озноб. Она откинула голову на спинку кресла и некоторое время сидела так, закрыв глаза. Потом резко выпрямилась.

– Не ищите больше преступника! – Сказала она. – Это я!

И тихим голосом рассказала о своей драме: Штут хотел порвать с ней, и она, обезумев от горя, ударила его ножом, который лежал на столе в его уборной.

– Зачем вы в замок двери уборной Штута вставили ключ от другой двери? – спросил Ошкорн.

Она с удивлением взглянула на него и покачала головой.

– Что вы сделали с перстнем Штута? – снова задал вопрос Ошкорн.

– С перстнем? Ах, да, перстень… Я взяла его, чтобы сбить с толку полицию. На следующий день я бросила его в Сену.

Патон, потрясенный неожиданным признанием, потерял дар речи.

– Не надо проводить следственный эксперимент, – продолжала Преста. – Теперь, когда я призналась, в этом нет необходимости. Но если вы считаете, что он обязательно нужен, то, прошу вас, освободите от него Паля. Для Паля это будет ужасным ударом, он его не перенесет. У него не все в порядке с головой. Умоляю вас!

Ошкорн взял ее руку.

– Ведь он ваш брат, не так ли?

– Да. Но здесь о нашем родстве знают очень немногие. – И она снова в изнеможении откинулась на спинку кресла. – А теперь, пожалуйста, уведите меня поскорее, прошу вас!

Патон быстро встал и, открыв дверь, сказал, чтобы прислали двух билетерш.

– Проводите мадемуазель в ее уборную. И не оставляйте ее ни на минуту, пока она будет переодеваться.

– Не волнуйтесь, я не собираюсь бежать.

– От такой особы можно всего ожидать!

Когда они остались одни, Патон повернулся к Ошкорну:

– Ну вот, все в порядке! Птичка в наших руках! И нет больше надобности в следственном эксперименте!

– Наоборот, сейчас он необходим, как никогда! Преста сказала, что она убила Штута, должно быть, так оно и есть, коли она сама призналась, но это не объясняет всего. А именно – тайну чужого ключа в двери уборной Штута.

– Дался тебе этот ключ! Какое он имеет значение? Это всего лишь деталь.

– Возможно, деталь. Но я хотел бы знать все. Ошкорн открыл дверь и, подозвав одного из служащих, послал его за Жаном де Латестом, Людовико, Мамутом и Рудольфом.

– Почему всех четверых?

– Потому что все они влюблены в Престу.

Когда эти четверо пришли, Ошкорн объявил им, что следствие скоро будет завершено, так как Преста во всем призналась.

Первым отреагировал Мамут:

– Преста? Это не Преста убила! Как вы могли поверить в такую нелепость?

Его красивые, с золотистым отливом, глаза, казалось, совсем вылезли из орбит. Даже сквозь толстый слой грима было видно, как исказилось гневом его лицо.

– Убила не Преста!

– Тогда – кто? Вы, может быть?

Мамут на мгновение умолк, кивнул. Потом вдруг его снова охватил гнев, и минут пять он кричал, вопил, размахивал руками. Потом все рассказал: сколько страданий принес ему Штут, как он над ним издевался, презирал, унижал. Он убил Штута, потому что ненавидел его. Штут был просто язвительной скотиной, поэтому он его уничтожил!

Как это произошло? Очень просто! Он вошел в уборную Штута попросить у него спички. Штут, как обычно, был с ним очень груб, даже жесток. И тогда он не выдержал, схватил первое, что попалось под руку, – а это оказался нож, которым пользовались для разрезания бумаг, он лежал на гримерном столике, – и ударил Штута.

Ошкорн расхохотался.

– Вы слишком малы ростом, мой друг, слишком малы ростом для этого! Вы не смогли бы убить даже сидящего человека!

– И все-таки я его убил!

– И потом один перенесли Штута в коляску.

– Он был уже в коляске, когда я ударил его ножом.

– А Бержере тоже вы убили?

– Нет! Бержере – нет!

– Мы считаем, что оба преступления совершены одним лицом, и пока ничто не опровергает этой версии. А что вы сделали с перстнем, Мамут?

– С перстнем? Я взял его, чтобы подумали, будто убийство совершено ради кражи. Потом я его выбросил.

– В Сену, естественно?

– Да, в Сену. А что здесь такого?

– Мадемуазель Преста тоже выбросила его в Сену! Вот я и думаю: если допустить, что Преста невиновна, что она взяла на себя чью-то вину, значит, она хочет кого-то спасти. Это должен быть человек, которого она очень любит, любит страстно. Следовательно, она солгала, чтобы спасти вас, Мамут?

Лилипут бросил яростный взгляд на полицейского, потом схватил пепельницу и с силой швырнул ее об пол.

– Я не стану отвечать на такой глупый вопрос! Естественно, тем человеком, о котором вы говорите, не могу быть я! Но я не нуждаюсь в том, чтобы мне без конца напоминали, что я урод и калека! Я и сам достаточно часто думаю об этом. Я не нуждаюсь в том, чтобы мне без конца протягивали зеркало!

Он вытер платком лоб и губы. И вдруг совсем успокоился, поднял к Ошкорну свое гротескное личико и устремил на него умоляющий взгляд.

– Преста взяла на себя вину потому, что она убеждена: убийство совершил другой, тот, кого она любит. Кто – я не знаю! Но она заблуждается, убил я!

Ошкорн повернулся к Жану де Латесту, с улыбкой спросил его:

– А вы, месье де Латест, не хотите ли вы тоже сделать рыцарский жест и объявить себя преступником?

Жан де Латест побледнел, потом коротко рассмеялся:

– Право слово – нет! Голова человека – вещь настолько ценная, что с ней не стоит играть с такой легкостью. Преста не нуждается в том, чтобы кто-нибудь жертвовал собой ради нее, вы очень скоро убедитесь в ее невиновности…

– Не уверен, – ответил Ошкорн. – Ее признание было весьма категорично, и к тому же оно лишь подтвердило версию, которая у нас уже была…

Он говорил это главным образом для Людовико, надеясь заставить его нарушить свое молчание. Воздушный гимнаст стоял, словно чего-то выжидая, с тенью презрительной улыбки на губах.

Чех Рудольф, в синем доломане, тоже стоял молча, глубоко задумавшись.

– А что думаете о признании мадемуазель Престы вы, месье Рудольф? Вы верите в это?

– Конечно, нет! Меньше, чем кто-либо другой, потому что я знаю, кто убил!

По-французски Рудольф говорил довольно чисто, но голос у него был низкий, с хрипотцой.

– Кто убил? Я! Я убил Штута! – спокойно сказал он.

– Уже третий! – усмехнулся Патон. – Значит, Преста взяла вину на себя, чтобы спасти вас?

– Нет! Как сказал Мамут, мадемуазель Преста взяла вину на себя, чтобы спасти того, кого она считает виновным. Но она ошибается, убил я!

Преста, которая только что вернулась в кабинет, с удивлением посмотрела на Рудольфа. В глазах ее светилась нежность.

– Бедный Рудольф! – сказала она. – Я благодарна вам за ваше стремление спасти меня, но это бесполезно. Уж вы-то прекрасно знаете, что виновна я. Я убила Штута, вы же знаете, его убила я!