День саранчи - Натанаэл Уэст

Тод не сразу пошел обедать. Сначала он отправился к шорной лавке Ходжа в надежде, что там ему удастся разузнать об Эрле, а через него - о Фей. Там стоял Калвин с морщинистым индейцем, длинные волосы которого были перехвачены на лбу бисерной повязкой. На груди у индейца висела рекламная доска:

ФАКТОРИЯТАТЛА

ПОДЛИННЫЕ РЕЛИКВИИ СТАРОГО ЗАПАДА

бусы, серебро, ювелирные изделия, мокасины, куклы, игрушки, редкие книги, открытки

ЗАПАСИТЕСЬ СУВЕНИРОМ на

ФАКТОРИИТАТЛА

Калвин всегда был дружелюбен.

- Здоров, - приветствовал он подошедшего Тода. - Познакомься с вождем, - ухмыляясь, прибавил он. - Вождь Киш Мин Тохес.

Индеец от души засмеялся шутке.

- Жить-то надо, - сказал он.

- Эрл сегодня появлялся? - спросил Тод.

- Ага. Проходил тут с час назад.

- Мы вчера были в гостях, и я…

Калвин перебил его, звонко шлепнув себя по ляжкам:

- Да, как Эрл рассказывал, видно, крепко погуляли. Скажи, вождь?

- Ды был дам, Шарли? - согласился индеец, показывая черную полость рта, малиновый язык и щербатые оранжевые зубы.

- Я слышал, там была драка, когда я ушел.

- Да уж, была, видать, у Эрла под каждым глазом по фингалу - во!

- Вот что бывает, когда хороводишься с желтопузой сволочью, - взволнованно проговорил индеец.

Между ним и Калвином завязался долгий спор о мексиканцах. Индеец сказал, что все они гады. Калвин утверждал, будто ему приходилось встречать и хороших. Индеец привел в пример братьев Хермано, убивших одинокого старателя из-за пятидесяти центов; Калвин возразил ему длинной историей про человека по имени Томас Лопц, который поделился с незнакомцем последней кружкой воды, когда они оба заблудились в пустыне.

Тод попытался навести разговор на интересующую его тему.

- Мексиканцы умеют обходиться с женщинами, - заметил он.

- Больше с лошадьми, - сказал индеец. - Помню, раз на Брасосе я…

Тод попробовал еще раз:

- Они подрались из-за подруги Эрла - верно?

- Про это он не говорил, - сказал Калвин. - Он говорит - из-за денег, говорит, мексикашка обчистил его, когда он спал.

- Грязный, паршивый ворюга, - сказал индеец и плюнул.

- Говорит, он завязал с этой девкой, - продолжал Калвин. - Такая вот, дорогой, картина - как он рисует.

Тоду было достаточно.

- Пока, - сказал он.

- Рад был познакомиться, - сказал индеец.

- Будь здоров, не кашляй, - крикнул ему вслед Калвин.

Тод подумал, не ушла ли она с Мигелем. Но решил, что скорее

она вернулась на работу к миссис Дженинг. Так или иначе, ничего страшного с ней не случится. Ей ничто не может повредить. Она как пробка. Как бы ни бушевало море, она будет плясать на тех же волнах, которые топят стальные корабли и взламывают пирсы из армированного бетона. Он вообразил ее скачущей по бешеному морю. Вал громоздится за валом, обрушивая на нее тонны плотной воды, а она только весело отскакивает от них.

Придя в ресторан Муссо Франка, он заказал бифштекс и двойную порцию шотландского виски. Сначала подали виски, и он прихлебывал его, не сводя внутреннего ока с танцующей пробки.

Это была очень красивая пробка, позолоченная, с блестящим осколком зеркала, вставленным в макушку. Море под ней было прекрасно - зеленое в подошвах волн и серебристое на гребнях. Но, при все своей луногонной мощи, они могли лишь опутать ее на миг тонким кружевом пены. Наконец ее прибило к неведомому берегу, где дикарь с пальцами-сосисками и прыщавым задом подхватил ее и прижал к отвислому пузу. Тод узнал счастливца: то был один из клиентов миссис Дженинг.

Официант подал еду и застыл с согнутой спиной, ожидая его отзыва. Напрасно. Тод был слишком занят, чтобы разглядывать бифштекс.

- Устраивает, сэр? - спросил официант.

Тод отмахнулся от него, как отмахиваются от мухи. Официант исчез. Тод попробовал применить тот же жест к своим чувствам, но изводивший его зуд не проходил. Эх, если бы у него хватило смелости подкараулить ее как-нибудь ночью, оглоушить бутылкой и изнасиловать.

Он мог представить себе, как это будет - как он притаится ночью на пустыре и будет ждать ее. И птица - какая там поет по ночам в Калифорнии - будет выворачивать душу в оперных руладах и трелях, и прохладный ночной воздух будет пахнуть гвоздикой. Она подъедет, заглушит мотор, посмотрит вверх на звезды, так что груди встанут торчком, потом тряхнет головой и вздохнет. Она бросит ключ зажигания в сумочку, защелкнет ее и выйдет из машины. При первом же длинном шаге ее узкое платье задерется, обнажив мерцающую полоску бедра над черным чулком. Когда он тихо двинется к ней, она будет обдергивать платье, оглаживать его на боках.

- фей, Фей, минутку, - окликнет он.

- А-а, Тод, здравствуй.

Она протянет ему длинную руку, грациозно сбегающую с округлого плеча.

- Ты испугал меня!

Она будет похожа на лань у дороги, застигнутую вылетевшим из-за поворота грузовиком.

Он ощущал в руке холод бутылки, спрятанной за спиной, и уже ступил вперед, чтобы замах…

- Что-нибудь не так, сэр?

Официант-муха был тут как тут. Тод отмахнулся, но на этот раз человек продолжал виться над ним.

- Прикажете забрать его на кухню, сэр?

- Нет, нет.

- Благодарю вас, сэр.

Но он не исчез. Он желал убедиться, что гость действительно намерен кушать. Тод взял нож и отрезал кусок. Но официант не ушел, пока он не набил рот еще и вареной картошкой.

Тод хотел возобновить изнасилование, но не осязал бутылки, которой замахивался. Пришлось отставить.

Официант опять вернулся. Тод поглядел на бифштекс. Мясо было очень хорошее. Но ему совсем расхотелось есть.

- Пожалуйста, счет.

- Десерта не нужно?

- Нет, спасибо, прямо счет.

- Сию секунду, - радостно сказал официант, выуживая карандаш и книжку.

27

Очутившись на улице, он увидел десяток лиловых лучей, суматошно обметавших вечерний небосвод. Завалившись почти горизонтально, огненная колонна высвечивала на миг розовые купола и точеные минареты кинотеатра «Персидский дворец Кана». Целью этой иллюминации было оповестить мир о премьере новой картины.

Отвернувшись от прожекторов, он направился в противоположную сторону - к дому Гомера. Пройдя совсем немного, он увидел часы, показывавшие четверть седьмого, и решил повременить. Пусть бедняга поспит еще часок, а он убьет время, разглядывая толпу.

Еще за квартал от театра он увидел высоко над мостовой громадную электрическую рекламу. Трехметровыми буквами она объявляла:

ЧЕРТОГ ЗЕМНЫХ СОБЛАЗНОВ

ВЕЛЕЛ ВОЗДВИГНУТЬ КАН

Хотя до съезда знаменитостей оставалось еще несколько часов, тут уже собрались тысячи людей. Они стояли лицом к театру, спиной к мостовой, в плотной шеренге, вытянувшейся не на одну сотню метров. Большой наряд полиции удерживал свободным проход между фасадом и передним рядом зрителей.

Тод вторгся в проход, когда охранявший его полисмен был занят женщиной, у которой лопнул пакет и раскатились апельсины. Другой полисмен крикнул, чтобы он убирался к чертям на ту сторону улицы, но он рискнул пойти дальше. Сейчас им было не до того, чтобы гоняться за Тодом. Он заметил, как они встревожены и как осторожно себя ведут. Если им надо было кого-нибудь арестовать, они добродушно подтрунивали над нарушителем, обращая дело в шутку, - пока не выводили его за угол, где начинали охаживать дубинками. Им приходилось быть вежливыми только до тех пор, пока человек оставался частью толпы.

Тод был еще в самом начале узкого прохода, а ему уже стало страшно. Люди выкрикивали что-то насчет его шляпы, его походки, его одежды. За ним волной катились улюлюканье, гогот, рев, изредка перерываемые визгом. За визгом обычно следовало внезапное движение в плотной массе людей, и часть ее накатывалась на полицейскую цепь - там, где она была пореже. Как только этот вырост заталкивали обратно, толпа вспучивалась в другом месте.

Когда начнут появляться звезды, полицейские силы придется удвоить. При виде своих героев и героинь толпа станет бесноватой. Какой-нибудь незначительный жест - не в меру лестный или не в меру вызывающий - приведет ее в движение, и тогда ее не остановишь ничем, кроме пулеметов. По отдельности, каждому, может быть, просто захочется получить сувенир, но стадом они будут рвать и крушить.

Молодой человек с микрофоном вел репортаж. Своим захлебывающимся истерическим голосом он напоминал проповедника на радении, взвинчивающего паству до экстатических судорог.

«Какая толпа, друзья! Какая толпа! Здесь, у „Персидского Кана", собралось, наверное, десять тысяч взволнованных, шумных кино- любов. Полиция не может их сдержать. Вот, вы слышите этот рев?»

Он протянул микрофон, и ближайшие к нему с готовностью заревели.

«Вы слышите их? Это бедлам, друзья. Настоящий бедлам. Сколько волнения! Из всех премьер, какие я видел, эта - самая… самая… бесподобная, друзья! Сдержит ли их полиция? Сможет ли сдержать? Кажется мне - нет, друзья…»