Тэмуджин. Книга 1 - Алексей Гатапов

– Воины! Вот знамя вашего нойона! – в следующий миг раздался ее срывающийся голос. – Защищайтесь, не давайте в обиду жен и детей!

Тут же из ближней к Оэлун юрты решительно вышли шестеро или семеро стариков. От них отделился Сарахай, безбоязненно выйдя вперед, махнул рукой:

– Беритесь за оружие!

По айлам неуловимо прокатился глухой ропот, будто над дальними холмами раздался запоздалый гром. В лицах подданных подавленность и покорность мгновенно сменились злобой и решительностью. Многие, уже зануздав своих лошадей, сидели на них без седел. Их было втрое больше, чем нукеров Таргудая. Из юрт быстро выходили женщины и подростки с луками и стрелами наготове, брали пришельцев под прицел. Другие стремглав бежали к своим мужчинам и передавали им оружие. Сарахай, резко взмахивая руками, отдавая короткие приказы, быстро выстроил их цепью, заградив от пришельцев юрты и семьи.

Нукеры Таргудая, видя свое меньшинство, съехались к своему нойону, плотно окружили его, прикрывая, и настороженно смотрели на вставших против них людей, не решаясь вынимать оружия из чехлов. Тот натягивал поводья беспокойно пляшущего под ним жеребца, медленно отступал к айлу Есугея. Приблизившись к Оэлун и зло косясь на нее, он прохрипел сквозь зубы:

– Ты, глупая женщина, думаешь что делаешь? Ты за это ответишь!

– Вы сами в ответе за это, Таргудай-нойон! – голос Оэлун зазвенел, доходя до самых крайних юрт. – Кто вам дал право творить такое беззаконие в своем племени? Кто тут перед вами виноват, что вы велели своим нукерам избивать людей? Это не ваши рабы, а семьи нукеров Есугея и вот их знамя… Вы сами совершили грех и вам лучше поскорее уехать отсюда.

По-бычьи пригнув голову, Таргудай красными от злобы глазами оглядывал толпу. Взгляды людей были непримиримы, будто говорили: будет приказ, и мы первым убьем тебя. Он наткнулся на твердый взгляд старика Сарахая.

– А ты, старик, чего это вдруг так расхрабрился, – зло усмехнулся Таргудай. – Волю почуял, когда нет нойонов?

– Почему же это нет нойонов? Вот они стоят, – с достоинством отвечал тот, поведя рукой в сторону Тэмуджина с братьями. – И расхрабрился я не вдруг, а всю жизнь честно нес службу им своим оружием. Если будет приказ, то и сейчас не замедлю поднять его…

– Вон как вы тут научились разговаривать с нойонами, – расширив ноздри, Таргудай толкнул коня вперед. За ним поспешили нукеры.

– Говоришь, любой приказ готов выполнить? – он остановил коня прямо перед Сарахаем и, склонившись к нему, спрашивал: – И руку сможешь поднять на меня?

– Недостойно ведете вы себя, Таргудай-нойон, а мне, старому человеку, даже разговаривать с вами об этом неприлично, – Сарахай повернулся, показывая свое презрение, собираясь уходить.

– Что-о?.. А ну, стой! – Таргудай, искривив в злобе лицо, выхватил копье у своего нукера. – Стой, старая собака!

Сарахай, с отвращением сжимая губы, неторопливо уходил от него. Таргудай отпустил поводья и, догнав старика, ткнул его острием в спину.

– Стой, кому говорят!

Тот качнулся, но устоял на ногах. С острия копья в руках Таргудая капнула кровь. Толпа ахнула, возмущенно переглядываясь, зашевелилась, вновь поднимая оружие, готовясь к мести.

– Остановитесь! – строго сказал им Сарахай, будто ничего не случилось. – Не губите себя из-за этого…

Обернувшись, он спокойно оглядел побледневшее от бессильной злобы лицо Таргудая, на котором под безумными глазами мелко дергались темные веки и мясистые щеки.

– Уезжайте, Таргудай-нойон, пока не вывели людей из себя.

Тот, кусая нижние губы большими желтыми зубами, играя желваками скул, с силой отбросил копье в сторону и, на месте повернув коня, поскакал прочь на восток. За ним устремились нукеры.

Люди со всех сторон бросились к Сарахаю и, поддерживая его под руки, повели к юрте…

* * *

Тэмуджин подошел к приземистой, покрытой залатанным войлоком юрте, перешагнул порог и оказался в темном, тесноватом жилище. Сарахай лежал у стены на сложенном вдвое, слежавшемся куске войлока, покрытом сверху куском истертой козлиной шкуры. Увидев Тэмуджина, он попытался подняться, привстал, опираясь на локоть, но тут же, потемнев от боли, откинулся на спину.

– Впервые в жизни встречаю гостя, лежа в постели. Проходи, Тэмуджин-нойон, садись на хоймор… – слабым, срывающимся голосом произнес он и, с усилием повернув шею, повел глазами по юрте. – Эй, кто там есть, оживите огонь и примите гостя.

Тэмуджин прошел к очагу, но сел не на хоймор, а с краю стола, поближе к изголовью Сарахая. Старуха, сидевшая на женской половине, засуетилась, растерянно оглядываясь на мужа.

«Нечасто заходят к ним нойоны, – глядя на нее, подумал Тэмуджин. – А может быть, никогда не заходили и теперь она не знает, как меня принять».

Старуха налила в потрескавшуюся по краям деревянную чашу молока и, не решаясь подавать в руки, с поклоном поставила перед ним. Порывшись в ветхом мешочке, она достала два куска сушеной молочной пенки, положила в другую чашу и поставила рядом. Еще раз поклонилась и, смущенно потупив взгляд, отошла.

Тэмуджин взял чашу с молоком и, собираясь отпить, увидел двухгодовалого мальчика, выглядывавшего из-под облезлой медвежьей шубы в ногах у Сарахая. Мальчик, поблескивая из-под своего укрытия черными глазами, следил за ним, то и дело переводя взгляд на угощение на столе. Тэмуджин улыбнулся ему и движением головы позвал к столу. Тот обрадованно вскочил на колени, откинув доху, вопросительно посмотрел на деда. Старик нахмурился, отведя взгляд, но, чуть помедлив, разрешающе кивнул головой. Мальчик подошел, левой рукой придерживая сползающие штаны из старой телячьей шкуры, и присел рядом. Тэмуджин отломил маленький кусочек пенки, положил себе в рот, остальное отдал мальчику. Тот по-мышиному быстро прожевал и съел оба куска и снова посмотрел на него. Тэмуджин отпил молоко из чаши и так же передал ему. Мальчик бережно принял чашу черными от солнца и грязи, по-детски пухлыми руками и, жадно припав к ней, долго пил мелкими, звонкими глотками, блаженно прижмуривая глаза. Наконец, он допил до дна и, громко отдышавшись, не вытирая белую от молока верхнюю губу. Он с радостной улыбкой посмотрел на Тэмуджина и, донельзя осчастливленный, проворно юркнул обратно под полу медвежьей дохи и выглядывал оттуда, словно зверек, следя за каждым его движением.

Помолчали.

– Завтра на рассвете айлы уйдут от вас, – сказал вдруг Сарахай. – Не удивляйся и ни о чем не расспрашивай. Таргудай теперь не оставит нас в покое. Раз уж такое случилось, он просто так не отступит. В пути его люди догонят нас и всех перебьют. Если уж меня, старика, он не уважил и ударил копьем, то других и подавно не пожалеет… А народу надо их спасать, – он кивнул в сторону мальчика, испуганно выглядывавшего из-под дохи. – Им надо выжить, чтобы продолжить наше потомство. Ты, Тэмуджин, парень умный и должен понять людей. Ничего не поделаешь, если к власти приходят дурные нойоны, они не только сами не живут по-человечески, еще и людям достойно прожить не дают… Вы, нойоны, привыкли считать нас низкими людьми, а я вот что тебе скажу: и среди нойонов попадаются гнилые души, и среди харачу можно найти светлых людей. Я знаю, что предрекли большие шаманы при твоем рождении, поэтому говорю тебе это сейчас. Если будешь ханом, получше оглядывай простой народ: там ты всегда сможешь найти и надежных и честных людей. Даже сейчас можешь сравнить своих дядей, братьев родного отца и этих подданных, которые остались вместе с тобой встречать голодную зиму, хищных зверей и дурных людей. Они ведь могли уйти и с другими нойонами, ведь там хоть какая-то защита и кров, а остались… Но сейчас ты пойми их и не проклинай. Они беззащитны и не вольны выбирать свою долю, их судьбы решаете вы, нойоны. Придет хороший нойон – они и живут хорошо, придет плохой, как этот Таргудай – тогда спасайся, как сможешь. Но если вы еще и воевать начнете между собой и делить подданных как скот, то черному человеку совсем плохо… Ты будешь хорошим нойоном, я это знаю и потому завещаю своим внукам ждать, когда ты окрепнешь и поднимешь свое знамя. И многие будут этого ждать. В народе уже узнали и говорят про тебя. Но теперь ты сам должен встать на ноги, тогда люди пойдут за тобой…

Домой Тэмуджин возвращался со смешанным чувством. Сарахай завещает ему своих внуков, лишь бы он сам поднял свое знамя. Есть и другие, которые пойдут за ним. Значит, выбор он сделал верный, когда отказался отдавать знамя Даритаю. «В главном я прав! – посветлело у него на душе, но тут же вмешалось другое: – Утром нас покинут все, и мы останемся одни в голой степи».

Подходя к своему айлу, он оглянулся по окрестностям, еще недавно таким родным и знакомым, а теперь будто затаившим угрозу и месть.

XXIV

Утром в предрассветных сумерках на опушке западного леса долго выла волчица. Тэмуджин проснулся, сквозь уходящий сон послушал далекую песню зверя и вспомнил, что сегодня должны укочевать от них айлы подданных. Вскочил, быстро оделся под светом догорающего в очаге огня. Матери в юрте не было. Он оглянулся на лежащих тесным рядом братьев, посапывающих под широким бараньим одеялом, и вышел в холодную утреннюю полумглу.