Огнепад (Сборник) - Питер Уоттс

Я видел страх в его графах, слышал в его голосе. Застывшее лицо оставалось мертвенно-спокойным.

– Надо бы прямо сейчас их грохнуть, – прошептал он.

– Если это шпионы, они не смогли узнать много. Постоянно находились в клетках, если не считать… взлета. И всю обратную дорогу были рядом с нами.

– Эти существа живут и дышат электромагнитным излучением. Даже увечные и изолированные. Кто знает, сколько они выведали о нашей технике, просто читая ее сквозь стены?

– Надо сказать Сарасти, – выпалил я.

– О, Сарасти знает. Как думаешь, почему он отказался их отпускать?

– Он никогда не упоминал о…

– Надо быть сумасшедшим, чтобы ляпнуть такое. Ты забыл – он же отправляет вас туда раз за разом. Как можно рассказать вам все, что ему известно, а потом швырнуть в лабиринт с кучей минотавров-телепатов? Он знает и уже просчитал все до последнего волоска, – глаза Каннингема маниакально сияли на бесстрастной маске. Он поднял глаза к оси вертушки и не повысил голос ни на децибел: – Правда, Юкка?

Я проверил активные каналы через КонСенсус.

– Роберт, по-моему, он тебя не слышит.

Губы Каннингема растянулись в чем-то, что сошло бы за жалостную улыбку, если бы к ним присоединилось остальное лицо.

– Ему не надо слышать, Китон. И не надо за нами шпионить. Он просто знает.

Дыхание вентиляторов. Почти неслышный гул подшипников. Затем по вертушке разнесся бесплотный голос Сарасти:

– Всем в кают-компанию. Роберт хочет поделиться информацией.

* * *

Каннингем сидел по правую руку от меня. Его резиновую физиономию снизу подсвечивал стол. Биолог уперся взглядом в сияющую поверхность и слегка покачивался. Его губы шевелились, повторяя какое-то неслышное заклинание. Напротив нас уселась Банда. Слева Бейтс одним глазом следила за ходом совещания, другим – за разведданными с передовой.

Только Сарасти присутствовал астрально: его кресло во главе стола пустовало.

– Рассказывайте, – потребовал он.

– Надо уносить но…

– Сначала!

Каннингем сглотнул и начал по новой:

– Эти их расползающиеся нейроны, которые я не мог раскусить, бессмысленные перекрестные синапсы – на самом деле логические вентили. Шифровики таймшерят. Их чувствительные и двигательные узлы во время простоев работают ассоциативными нейронами, поэтому любая часть системы может использоваться для мыслительных процессов, если не занята другим делом. На Земле не возникло ничего даже отдаленно похожего. Это значит, что даже как индивидуумы они располагают изрядными вычислительными мощностями без специализированной ассоциативной нервной ткани.

– Их периферические нервы мыслят? – Бейтс нахмурилась. – А помнить они могут?

– Безусловно. По крайней мере я не вижу причины, почему бы нет, – Каннингем вытащил сигарету из кармана.

– Так что, когда они растерзали того шифровика…

– Не мятеж, а передача данных. Скорее всего, о нас.

– Радикальный способ вести беседу, – заметила Бейтс.

– Для них это не оптимальный вариант. Думаю, каждый шифровик служит узлом распределенной сети, по крайней мере, когда они на «Роршахе». Но эти поля должны стыковаться до ангстрема, и когда мы спускаемся туда со своими машинами и экранами, то пробиваем дыры в проводниках – обрушиваем им сеть, забиваем сигналы. Поэтому они прибегли к разведке.

Сигарету биолог так и не зажег, катал фильтр в пальцах. Его язык шевелился между губами точно червь за маской.

Инициативу перехватил скрывавшийся в своей палатке Сарасти:

– Кроме того, шифровики используют ЭМ-поле «Роршаха» для метаболизма. Некоторые биохимические пути достигают протонного переноса через туннелирование тяжелых атомов. Возможно, радиационный фон является катализатором.

– Туннелирование? – переспросила Сьюзен. – В смысле квантовое?

Каннингем кивнул.

– Что заодно объясняет проблемы с экранированием. По крайней мере частично.

– А такое вообще возможно? Я хочу сказать, квантовые эффекты наблюдаются только при низких те…

– Забудь, – отрезал Каннингем. – О биохимии можем потом поспорить, если выживем.

– А о чем нам спорить, Роберт? – вкрадчиво поинтересовался Сарасти.

– Для начала, самая тупая из этих тварей способна заглянуть человеку под череп и увидеть, какие участки его зрительной коры работают в данный момент. Если есть разница между этой способностью и телепатией, она не очень велика.

– Пока мы не на «Роршахе»…

– Птичка улетела. Вы там уже бывали, и не раз. Кто знает, что вы там внизу творили по указке «Роршаха»?

– Погоди минутку! – возмутилась Бейтс. – Никто из нас не превращался в марионетку. Мы видели галлюцинации, слепли и… с ума сходили, но в одержимых не превращались.

Каннингем покосился на нее и фыркнул.

– А ты думаешь, что смогла бы разглядеть ниточки и почувствовала бы их? Да я прямо сейчас могу приложить тебе к затылку транскраниальный магнит, и ты покажешь средний палец, или пошевелишь пальцами ног, или пнешь Сири в пах и будешь клясться могилой матушки, что сделала это исключительно по собственному желанию. Ты будешь плясать марионеткой и божиться, что действуешь по своей воле, а ведь это лишь я, пограничный ананкаст с парой магнитов и шлемом для MPT[71]. – Он махнул рукой, обведя неведомую бездну за переборкой. За его пальцами поплыл след из табачных крошек. – Хочешь погадать, на что способны они? Откуда нам знать, что мы не передали им технические спецификации «Тезея», не предупредили их об «Икаре» и не решили по собственной доброй воле вычеркнуть все это из памяти?

– Мы можем вызывать такие же эффекты, – спокойно возразил Сарасти. – Как вы и говорите. Такие эффекты появляются из-за опухолей. Инсультов. Несчастных случаев.

– Несчастных случаев? Это были опыты! Вивисекция! Они впустили вас, чтобы разобрать на части и поглядеть, как у людей внутри все тикает, а вы этого даже не заметили.

– И что с того? – рявкнул невидимый вампир.

В его голосе слышалось что-то голодное и недоброе. Вокруг стола затрепетали пугливые людские графы.

– В центре вашего поля зрения находится слепое пятно, – напомнил Сарасти. – Вы его не замечаете, как не замечаете саккады в потоке зрительной информации. Только две уловки мозга, о которых вам известно. Но их множество.

Каннингем закивал:

– Вот об этом я и говорю. «Роршах» может…

– Не о конкретном примере говорю. Мозг – инструмент выживания, а не детектор лжи. Там, где самообман способствует приспособлению, мозг лжет. Перестает замечать… неважные вещи. Истина не имеет значения – только приспособленность. Прямо сейчас вы не воспринимаете мир таким, какой он есть, – лишь модель, построенную на догадках. Реконструкции и ложь, весь вид по определению поражен агнозией. «Роршах» не делает с вами ничего такого, чего бы вы не делали сами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});