Командировка - Борис Михайлович Яроцкий

помочь и помогу, как смогу, но твои украинцы и без Америки обречены. За каких-то последних десять лет они спились, изворовались, отравили себя наркотиками, а главное, разучились работать. Украина, чтоб она заявила о себе как европейская держава, нуждается в новой популяции.

— А как быть с этой?

— Можно, папа, поступить, как англо-саксы поступили с индейцами. Но менее болезненный путь указан Конгрессом. По отношению к животным это называется усыпить. Украинцы, как и русские, все-таки люди, к ним необходимо проявить сострадание — усыпить не за месяц-полтора, применив биологическое оружие, в частности, различные модификации гриппа, а дать возможность сойти на нет в течение двух-трех десятилетий…

Иван Григорьевич слушал сына и, казалось, инеем обрастала его душа. Непосвященный сказал бы: бред, но он, советский разведчик, отдавший свои лучшие годы работе в Исследовательском центре Пентагона, за каждым словом видел их зловещий смысл, и даже ему, многоопытному нелегалу, было не по себе.

Он знал, что сын всего-навсего озвучивает убеждения своего деда, влиятельного сенатора. Но разделяет ли сын убеждения этого могущественного конгрессмена? Согласен ли с тем, что Россия вместе со всеми остальными славянскими государствами, даже если они станут искать спасение в НАТО, должна будет исчезнуть?

На планете немало деятелей, которые верят, что всемирная история повторяется. В свое время не без давления древнеримских сенаторов исчез Карфаген. Тогда был момент — Ганнибал уже вплотную подходил к столице Римской империи, уже дрогнула римская знать, но положение спасли плебеи: сенаторы им поклялись, что после победы будет много хлеба и зрелищ, конечно, для свободных граждан Рима.

Полвека назад Россия вышла в центр Европы, разгромив самого сильного на планете противника. Дрогнула Америка — русские могли дойти до Ла-Манша. Но господство Америки спасли ученые-ядерщики. Эхо Невады заставило Россию, как посчитали американцы, отказаться от Западной Европы. Америка выиграла время, как в древности выиграл время Рим, когда Карфаген отказался от повторного похода. Четыре десятилетия «прохладной войны» позволили богатому Риму развратить и купить аристократию Карфагена. Римляне высадились на побережье Африки, и отцы Карфагена открыли им ворота города. Разгром некогда могучей африканской империи довершили мечи центурионов. Тех карфагенян, которые отступили в огнедышащую Сахару, задушили зной и голод. Русские же могут отступить разве что в тундру, там их задушат холод и голод. Всемирная история повторяется. Правда, на новом витке спирали.

— Что ж получается? — спросил Иван Григорьевич. — Америка, навязав России «холодную войну», сумела развратить и купить кремлевскую знать?

Сын сдержанно ответил:

— Так ли, нет, но руководители страны широко распахнули ворота для всяких, кто стремился разрушить великую евразийскую державу. Первой среди «всяких» стали Соединенные Штаты Америки, живущие по принципу: конкурента — уничтожай. Руководители великой евразийской державы знали этот принцип, но до последнего момента надеялись, что Соединенные Штаты не применят его в буквальном смысле…

Слушая сына, Иван Григорьевич чувствовал себя душевно обворованным. Если б эту историческую параллель: богатый Древний Рим — сегодня это богатая Америка, разрушенный Карфаген — сегодня это разрушенная Россия, проводил не Эдвард, а какой-либо другой капеллан-проповедник, он назвал бы этого капеллана людоедом.

Но эти страшные мысли изрекал родной сын, которого он учил добру. Видимо, современная семья, на каком бы континенте она ни проживала, уже бессильна воспитать человека благородных побуждений. Кто располагает орудиями влияния на умы и сердца, тот и воспитывает.

Напрасно Мэри усердно посещала церковь, напрасно просила Святую Деву Марию быть заступницей и наставницей ее сынов.

Джон Смит посвящал своим мальчикам все отпуска. Семьей они отдыхали во Флориде, на ее лазурных берегах. Он научил сынов плавать, водить машину, управлять яхтой. Но двойная жизнь — тайная и явная — не позволяла в должной мере уделять им внимание.

С годами все усерднее Мэри приобщала Эдварда к церковной службе. Не без ее влияния он увлекся изучением деяний отцов католичесгой церкви, но настольными стали книги об отважных миссионерах, проповедовавших: истинный бог — только наш, заставь туземца поверить в могущество нашего бога — и вся Туземия будет принадлежать нам.

Любил своих внуков дед-сенатор. Несмотря на занятость государственными делами, он находил время бывать с ними на рыбалке, приучил охотиться на акул. Дочери не мешал приобщать Эдварда к церкви. По его рекомендации внук поступил в христианский колледж, затем в военном колледже получил офицерское звание, стал капелланом. Младшему внуку в день совершеннолетия подарил стартовый капитал. С миллионом долларов Артур стал соучредителем посреднической фирмы, торгующей стрелковым оружием.

Раньше тесть-сенатор и в зяте души не чаял. Зная, чем в Исследовательском центре он занимается, напоминал дочери:

«Мэри, твой Джон нуждается в полноценном отдыхе. Он не меньше нас, конгрессменов, трудится на государство». Потом, когда узнал, на какое государство многие годы трудился зять, слег на целый месяц в госпиталь.

Эдвард не осуждал отца, рассудив трезво: если разведчик не «засветился» по своей опрометчивости, значит, он хороший разведчик. А те, кто его «засветил», кто его предал, должны были умереть мучительной смертью.

Осудил Артур, почувствовав к себе неприязнь компаньонов: способен ли сын русского разведчика торговать оружием с пользой для Америки? Репутация Артура как бизнесмена чуть было не рухнула. Но могущественный дед сказал свое слово: «Запомните, парни: это не сын русского шпиона, это внук американского сенатора». И чтоб никто не усомнился, что звезда младшего Смита закатилась, дед организовал ему деловую поездку на Кавказ, где тот заключил две важные сделки, связанные с продажей оружия: одну с абхазами и одну с грузинами.

Крепко думал отец, слушая старшего сына: как он стремительно повзрослел! Но больно было сознавать, что его деятельность противоречила той, которую вел отец.

— Эдвард, — говорил отец с горечью, — ты ли это?

— Я, папа, — отвечал сын. — Тебя шокирует категоричность моих высказываний. Но они помогут тебе усомниться в истинности пути, по которому ты шел все эти годы. Твой интерес — ложный.

— Мой интерес, Эдвард, в преданности своей Родине. Как же я могу в этом усомниться? И я скорблю, что на тебя все большее влияние оказывает дед.

— Нет, папа, — горячо возразил Эдвард. — Я живу своим рассудком и поступаю как гражданин Америки.

— Но почему?

— Почему? Сегодня Америка сильна как никогда, и потому она права, что бы ни делала.

— А ты не замечал, что с твоей правотой не все согласны? — раздумчиво произнес отец, все отчетливей понимая, насколько далеко от него ушел сын.

Понимал и сын, что тревожило отца, и чтоб его до конца не разочаровать, сказал примирительно:

— Прости, папа, за откровенность. По отношению к украинцам я поступаю, как примерно два столетия назад поступали американские гуманисты, оценивая перспективы выживания