Граф Соколов — гений сыска - Валентин Лавров

Три окна с раздвинутыми портьерами выходили в заросший кустами сирени и орешника сад. В простенке стоял секретер. Он был открыт, а пол густо усеян какими-то бумагами. Возле стены с распахнутой дверцей находился большой сейф. Здесь тоже были брошены бумаги. Ящичек для ценностей оказался пустым.

Главное же, что сразу бросилось Соколову в глаза и даже несколько поразило его, это была фигура самого Доброво. Он сидел в глубоком кресле, стоявшем возле стола, и, словно безмерно утомившись, лбом упирался в массивную крышку. Можно было подумать, что Доброво мирно дремлет. И лишь руки безжизненно свешивались вниз.

Соколов заглянул ему в лицо и увидал леденящую кровь картину, глаза покойника были вытаращены, из полуоткрытого рта выглядывал кончик языка, а на бритой щеке застыло несколько капель темной крови, скатившейся из уха.

Доктор Павловский показал на шею убитого:

— Задавлен полужесткой петлей! Смотрите, Аполлинарий Николаевич, странгуляционная полоса равномерно глубокая и расположена горизонтально — на уровне щитовидного хряща.

— А петлю обнаружили?

Павловский кивнул в сторону Жеребцова, производившего обыск с двумя ассистентами-помощниками. Жеребцов бодро ответил:

— Ищем, Аполлинарий Николаевич! Главное, что убийца выгреб все ценное.

Джунковский грустно покачал головой:

— Есть непосредственный свидетель преступления — дворник Еремей Прошкин.

Высокий гость

Соколов припомнил последнюю свою встречу с начальником губернской канцелярии. В кабинете Джунковского недели полторы назад собрались важные лица. Был приглашен и Соколов.

Из Петербурга прибыл большой гость — товарищ министра внутренних дел Александр Иванович Лыкошин. Лыкошин был высокого роста, с громадной залысиной, открывавшей чистый лоб, с тяжелым взглядом умных серых глаз. Товарищ министра был поразительно похож на Императора Александра III, что давало повод острякам для закулисных шуток.

Глухо откашлявшись, Лыкошин всех обвел свинцовым взглядом и медленно произнес:

— Мой приезд, не скрою, вызван единственной целью: хочу лично удостовериться и доложить правительству, что у вас, господа, обстоит все успешно в подготовке к прибытию в Москву Государя Николая Александровича с его Августейшей супругою.

Лыкошин пристально вглядывался в лица присутствующих, словно давая возможность каждому поглубже проникнуться теми мыслями, которыми он делился. Затем еще медленнее произнес:

— Этот приезд в столь тревожное для великой России время накладывает на всех нас громадную ответственность. Более смутного и беспокойного времени, чем нынче, Россия не переживала ровно триста лет. Мы во все века гостеприимно открывали двери каждому, кто стучался в наш дом. В силу природной сердечности мы предполагали: тот, кому мы дали приют, заплатит нам добром, будет честно трудиться и не расшатывать устои этого самого дома. Увы, мы жестоко просчитались! Иноземцы и иноверцы подобно опасным паразитам, попав в здоровый организм стали для нас смертельно опасными. Анархиста, фанатики, психически больные, — а их число катастрофически увеличивается, — всякие неудачники и бездельники, именующие себя “революционерами”, могут пойти на самые страшные преступления, чтобы вызвать в государстве кризис, чтобы создать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли.

Лыкошин остановил свой взгляд на Джунковском:

— Преступность разрастается с ужасающей скоростью. Убийства стали обыденным явлением. Армия ослаблена враждебной пропагандой. Чиновники, словно крысы, растаскивают казенное добро. Чуждые духу Отечества, пастыри ложными учениями запутывают наш простой народ, разлагают православие. Вы согласны со мной, Владимир Федорович? Вас волнует то, о чем я говорю?

Тревожные ожидания

Джунковский поднялся, словно собрался говорить длинную речь. Но ограничился несколькими фразами:

— Очень волнует, Александр Иванович! Полвека, скажем, назад в Москве тяжкие преступления были крайней редкостью. Я нарочно просматривал статистику: в иные годы при покойном Императоре Николае I в Белокаменной убийства случались два-три раза в год. Редко, — пять! И совершали их, как правило, случайные люди, пришлые. Каждый дом, каждый обыватель находился под благодетельным покровом полиции. А как отменили крепостное право, чуть дали послабление с паспортной системой — так и началось. Грабежи, убийства, разбои — каждую неделю случаются у нас. Да и как им не быть, если в старую столицу всякий сброд стекся со всех окраин!

Лыкошин недовольно поморщился:

— Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать социальные непорядки двадцатого столетия. Министерство внутренних дел своей сметой доходов и расходов предусмотрело все ваши проблемы. Государь утвердил смету, составленную, господа, исключительно в ваших интересах.

Немного подумав, собрав морщины на громадном открытом лбу, Лыкошин, щеголяя блестящей памятью, начал перечислять:

— Вы просили содержание на четыреста восемьдесят околоточных надзирателей и на три тысячи четыреста шесть городовых? Просили! И мы назначили на их жалованье и на наем квартир без малого полтора миллиона рублей. Начальник вашей сыскной полиции, — Лыкошин бросил взгляд на Кошко, — получает чуть меньше, чем вице-директор Департамента российской полиции — четыре тысячи годового содержания. Большие суммы отпущены на все полицейские службы — от участкового управления — а в нем двести сорок служащих! — до адресного стола и архива. Всего на денежном довольствии состоит пять тысяч три полицейских! Я не ошибся? А еще армия секретных сотрудников, платных агентов! Так что, господа, не будем жаловаться на тяжелую жизнь. Будем дело делать.

Лыкошин выпил зельтерской, платком вытер со лба пот и взглянул, на полицмейстера Яфимовича:

— Владимир Михайлович, доложите, какие меры вы принимаете для наведения в городе порядка?

Поправив генерал-майорский мундир, устало глядя сквозь седые лохматые брови, нависшие над глазницами, Яфимович долго и обстоятельно докладывал о деятельности “Комиссии по выработке мер охраны во время пребывания в Москве Государя”

— Впрочем, — добавил Яфимович, — у господина Доброво я вижу сейчас в руках перечень мер, который мы составляли при участии всех заинтересованных служб. Огласите, пожалуйста, Михаил Сергеевич!

Доброво, весь лощеный, дородный, вечно жизнерадостный и остроумный, бодро стал докладывать — почти на память, лишь изредка заглядывая в свои бумаги:

— Уже теперь установлено усиленное наблюдение за деятельностью существующих в Москве преступных политических партий и организаций, в особенности партии социал-революционеров и других с террористическим направлением. Ликвидация таковых должна быть подготовлена до приезда Государя — в течение ближайших трех недель. Далее: усилено выяснение неблагонадежного элемента, находящегося в столице.

Лыкошин выразительно поднял палец:

— Это в первую очередь! И что делается с этой целью?

— Целая система мер! — резво откликнулся Доброво. -— На каждом из вокзалов учреждено непрерывное дежурство полицейских надзирателей и филеров. Причем подобраны самые опытные и осведомленные люди, имеющие опыт политического сыска. Все они не только знают в лицо возможно широкий круг революционных преступников, проходивших по наблюдению, но и способны распознавать революционера на основании специфических особенностей последнего, его поведения.

— Тут, безусловно, следует обратить особое внимание на приезжих инородцев, — заметил Джунковский.

— Да, конечно! Полицейские надзиратели обязаны следить за всем, что делается в общих залах вокзала, буфете, парикмахерских и уборных. Ведь именно тут — мы это знаем по прошлому опыту! — подрывные элементы устраивают конспиративные свидания, переодеваются, приклеивают бороды.

Лыкошин вновь помахал пальцем:

— Не упустите из виду багажные отделения! Именно сюда порой сдают на хранение оружие и динамит. Весной этого года в Петербурге на Финляндском вокзале багажный кондуктор обратил внимание на небольшой чемоданчик, который сдавал какой-то молодой еврей. Чемоданчик был неподъемным. Чемоданчик вскрыли: в нем, как вы, коллеги, догадались, находился динамит! Установили наблюдение, но загодя динамит заменили кусками простого мыла. Еврейчик по фамилии Лакшин через день вернулся, взял чемоданчик. Его проследили. И что же? Лакшин привел филеров на Гончарную. Сделали обыск, обнаружили целый арсенал взрывчатки и оружия. Более того, тут же находилась известная психопатка Блажнова. Вот что такое сугубое внимание! Правда, Блажнова бежала из клиники судебной психиатрии Сербского. Есть агентурные сведения, что она сейчас в Москве — готовит теракт на Государя. Учтите это!