Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

Добря глянул на левый берег Днепра. К тому уже приставали один за другим струги, чтобы отогнать степняков, зазевавшихся в самом конце хазарской колонны. Но далеко, не разглядеть. И то хорошо, стрела не достанет.

— Добря! Мать твою! — рявкнул Розмич, сбрасывая показавшегося над бортом хазарина в кровавые воды секущим ударом.

Лодью снова развернуло, лопнул перебитый канат. Повинуясь течению, корма начала описывать окружность, грозя столкновением с прочими судами.

— Плотник! Руби второй! Разумеешь?

Добродей кивнул и стал пробираться к носу. Новгородцы, избавившись от стрел, теперь уже все исправно орудовали копьями и топорами направо и налево. Стоны и крики, предсмертные хрипы хазаров тонули средь дикого ржания обезумевших лошадей и плеска взбешенных вод.

Наконец он добрался до цели:

— Держись, братва!

Изловчился и хватанул по другой якорной веревке. Лодью отпустило и стало сносить вниз, да так быстро, что следовало бы поторопиться:

— Весла на воду, к берегу править!

Отложив оружие, взялись за весла.

— Не к левому! К правому пойдем.

— Но на левом обоз хазарский! — возразил кто-то Розмичу.

— А на другом — князь. Он там первым бой принял. Слава князю Олегу!

— Слава! — грянули все, кроме Добри.

Теперь и течение, и ветер были против них. Но кормщик ловко вывернул лодью из-под надвигавшегося на неё судна. На весла налегли со всей силой и злостью, и чем ближе подходили к правому берегу, тем яростнее ими работали. Все же одной-другой тысяче степняков удалось переправиться без помех. И кровавая схватка там не утихала…

Из воды на прибрежный песок выбрались тяжело. Кабы без щитов и копий, то легче бы пришлось. Но супротив жгучих стрел хазарских броня не спасет, а всадника пеший мечом не достанет. Добродей оглянулся. Златан, Живач, Розмич… все здесь. Ни одного на Днепре не потеряли.

Не успел он о том подумать, Златан, пораженный точно в око, повалился назад. Живач успел прикрыться, выглядывая — откуда стрелы.

«Эх, Златан! Не целовать тебе боле Синеоку!» — с горечью подумал Добродей.

— Чего встали! А ну, все за мной! — крикнул Розмич, устремляясь туда, где ещё кипела сеча.

Спешенные хазары, из тех, что потеряли скакунов, но на берег выбрались, ринулись навстречу. Сшиблись, первых насадили на копья. Со вторыми рубились не на жизнь, а на смерть, теряя лучших друзей и товарищей.

— Спина к спине! — прорычал Розмич Добродею, тот немедля прикрыл старшего и завидел новых набегавших с противоположной стороны врагов.

— С-спина к спи-ине! — задыхаясь, проговорил Живач, но упал, порубанный хазарскими саблями.

— Не выдай, плотник! — захохотал Розмич, принимая на щит хазарский клинок.

— Ты паши себе, а я уж не выдам! — откликнулся Добродей, поражая степняка в шею расчетливым ударом.

Тот повалился к ногам победителя, да наскочил ещё один, за ним и третий. Добря снова рубанул, отсекая хазарину кисть, отводя выпад другого краем щита.

Мимо брел новгородец, через все лицо багровела кровью длинная рана от сулейманова железа. Вот он упал поверх степняка и затих.

— Сколько же вас наплодилось?! — воскликнул Розмич, отбрасывая в сторону иссеченный щит. — А ну, посторонись! — пригрозил он, подхватывая выщербленный меч павшего Живача.

— Мне тоже посторониться? — весело крикнул Добродей, укладывая на песок очередного хазарина широким ударом по хребту.

— Тебе особливо! Зашибу ненароком, — сообщил новгородец и тут же, приподнимаясь, вогнал хладное железо под ребра набежавшему степняку едва ли не на целую ладонь, второй меч Роськи описал красивую дугу, но рассек только воздух.

Добродей отскочил в сторону, дабы не попасть ненароком под удар соратника, затем клинок снова встретился с хазарской плотью. Враг каркнул что-то и повалился к ногам.

* * *

Обеирукий ратоборец врубается в наседающих степняков и проходит сквозь них, как раскаленный нож в масло, погружается в гущу схватки. Каждый его удар приносит смерть. Каждое движение сверкающего железа собирает жатву и справа, и слева.

Право же, Добродей уже любуется земляком, да самому быть бы живу…

Смазанное стремление железа рассекает хазарина от плеча до пупа. Розмич рычит и вертится волком, отражая чужие удары, нанося свои. Клинки, чуя податливую плоть, входят в неё, смакуя миг…

И одна за другой пристают к брегу славянские лодьи. Бегут, бегут хазары и валятся наземь под дружным напором варягов да словен, новгородцев и киевлян. Избивают степняка северяне. Лес одолевает Степь.

Покончив наверху, со склонов стекаются Олеговы вои, первыми отведавшие вражьей крови. Средь них мощный всадник, точно сам бог войны — в ярком алом плаще.

— Никого не щадить! — рокочет он.

«Это Вельмуд, князь ильменских русов», — понимает Добря.

— Вещий приказал. Пленных не брать — истребить до единого! — добавляет всадник и сечет с размаху степняка, вздевающего руки к самому Небу.

С расколотой головой хазарин падает на мокрый и без того рудый песок.

— Боже милосердный! Прости ему грехи! — шепчет Добродей и опускает выщербленный меч и стирает кровавый пот со лба. — Он не ведает, что творит.

— Слава князю! — грохочет берег.

— Слава Олегу! — ликующе отзываются с Днепра.

— Великий Боже! — молится Добря.

— И ты молодец! — вдруг хлопают его по плечу.

Добродей непонимающе смотрит на Розмича, тоже покрытого кровью с ног до головы, но радостного и удалого…

— Ловко нас с якоря снял, да и врага порубил немало. Надолго запомнят.

— Мы тоже — иные уж не встанут. Вот Живач, а он меня в дружинники посвящал, — молвит в ответ, склоняясь над трупом.

— Это, брат, война. Говорят, тысяч десять положили… Хвала богам, не обделившим нас Удачей!

— Не стало милосердных на земле, нет правдивых между людьми; все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть… — бормочет Добря, вздыхает и кладет крест. — Но, человек, сказано тебе, что — добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим… — продолжает он, прикрывая Живачу очи, и снова крестится.

— Прах Чернобогов! — бранится Розмич, возвращая клинок в узилище. — Снова за свое!

— Надо бы и Златана подобрать да в Киев отвезти.

— За тризною веселой помянем! Кончай хандрить! Победа! Твоя и моя! Наша общая.

Глава 8

Добродей даже вообразить не мог, что город, со всеми своими пристанями, домиками, двориками, сарайчиками и конюшнями, может ликовать как один человек.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});