Шаг из тьмы (СИ) - Марс Остин

Вера улыбалась и кусала губы, пытаясь сдержаться, теребила в руках книжку, опускала глаза и опять поднимала, Рональд смеялся и казнился, но больше напоказ, вздохнул и шутливо погрозил пальцем:

— Это всё вы, Вера. В вашем присутствии я глупею. Из-за этого, похоже, женщин и не пускают на корабли — они же тогда будут плавать куда попало!

Она смеялась, хоть и ощущала, что он не совсем искренен, он просто хочет ей понравиться. Не так надрывно и отчаянно, как министр Шен в своём дворце, а спокойно, почти по-деловому, он наводит связи, и у него большой опыт.

«Пора начинать ценить по-настоящему деловые отношения. Это, оказывается, приятно и безопасно, надо же.»

Рональд посмотрел на часы и встал:

— Пойдёмте, уже скоро танец. — Она встала и пошла за ним, поняла, что он ведёт её в другую сторону, он объяснил: — Пройдём через восточное крыло, покажу вам галерею, там много достойных полотен. Сюда временно перевезли то, что удалось спасти из старого дворца. — Рональд посмотрел на неё с каким-то странным сочувствием, тихо спросил: — Вы правда не пострадали при взрыве?

Она опустила глаза и улыбнулась:

— Я в порядке.

— Это хорошо. Взрыв был ужасный. Я думал, Шеннон вскроется по-цыньянски после такого провала, на него страшно смотреть было.

— Он не имеет права, — шутливо качнула головой Вера, — у него слишком много незаконченных дел.

— И то правда, — солидарно рассмеялся Рональд, и начал рассказывать о картинах, которые ей вот-вот покажет. Для них открыли двери в небольшой холл, выходящий на лестницу на второй этаж, Рональд свернул вправо и они медленно пошли по коридору с картинами на стенах, он рассказывал, Вера изображала восторг. На самом деле, полотна её не особенно впечатлили, до лучших работ её мира они не дотягивали ни по уровню исполнения, ни по сюжетам, или, может быть, Рональд просто не знал тонкостей и не мог объяснить как следует. Парадные портреты каких-то мужчин, чьих имён она не знала, а должности ей ни о чём не говорили, батальные полотна, смакующие ужас врагов и доблесть защитников, даты и географические названия, не находящие отклика в её памяти.

«Министр рассказал бы лучше.»

Ей хотелось избить себя за эту мысль.

У декоративной колонны с фонтаном они остановились, здесь скульптура была другая — пышнотелая кудрявая хохотушка закрывала лицо от брызг воды, которую лил на неё смешливый купидон с хвостом и рогами, сидящий на виноградной лозе. Девушка была вся мокрая, тонкое платье прилипло к телу, это выглядело эротичнее, чем если бы она была голой. Рональд указал на неё:

— Лейла, богиня любви.

— Карнская?

— Да. У ридийцев любая богиня — богиня любви. А у цыньянцев нет богини любви, там любви не существует.

Вера перевела на него недоверчивый взгляд, он усмехнулся и кивнул:

— Они только рассуждать горазды. Там есть богиня утешения, к которой ходят замужние, но ещё не беременные. Есть богиня материнства, она сосредоточена на производстве детей, больше ни на чём. Есть боги семьи, которые хранят детей, пока они не вступят в брак. А потом всё, опять по кругу — утешение, материнство, семья, утешение. Там девушек берут в дом как щенков, как только они научатся самостоятельно ходить и есть, потом оплодотворяют, как только они станут для этого пригодны, а это опасно, все нормальные врачи Карна уже об этом писали, сто лет назад, ранняя беременность увеличивает риски для матери. Цыньянцам плевать, если жена умрёт при родах, это будет облегчением, тогда можно будет следующую взять, породнившись со следующей влиятельной семьёй.

«Как же его зацепило. Вот только министру это говорить надо было, а не мне. Но министру, по ходу, страшновато такое в лицо отвечать.»

Вера молчала и смотрела на богиню, чтобы не смотреть на Рональда — боялась отвлечь. Он говорил как будто сам с собой, или с кем-то важным, кого здесь не было.

— Ничего они о любви не знают. У них стихи "о любви" — это описания природы, всяких цветов и рассветов, смакующие хрупкую недолговечность женской красоты. Конечно, она недолговечна — полюбоваться, оплодотворить и забыть. И это ещё не худший вариант, на самом деле, потому что если женщина выживет, она обречена всю жизнь терпеть отношение к себе как к вещи, муж будет ею распоряжаться, а она будет выполнять, и безвылазно сидеть дома, как на цепи, в то время как он будет вкушать недолговечную красоту других женщин, помоложе и посвежее. Дикари.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Рональд опустил глаза, как будто сам внезапно обнаружил себя высказавшимся, осторожно посмотрел на Веру, она обхватила двумя руками его руку, сделала суровое лицо и кивнула, шёпотом поддерживая:

— Дикари.

Он рассмеялся, с шутливым смущением прикрыл глаза рукой, выглянул из-под ладони и шепнул:

— Да что ж я творю, а? Вроде не пил ещё. Вы на меня странно влияете, вызываете, — он задумался, как будто ища слово, или пытаясь поймать ощущение, пощупал свою грудь, решился и кивнул: — Вызываете желание говорить правду! Возмутительно. Мы же во дворце, имейте совесть! Здесь так себя не ведут, ай-яй-яй, Вера.

Она смеялась, утыкаясь лбом в его плечо, он успокаивающе гладил её по спине, указал в сторону танцевального зала:

— Пойдёмте, уже звонок.

Они пошли в сторону музыки, он шутливо отчитывал её за правду, она смеялась, отбивалась и требовала прекратить, или она сейчас задохнётся. На них смотрели со всех сторон, ей уже стало наплевать — дразнить женщин надоело, а к раздевающим взглядам мужчин она привыкла и уговорила себя их игнорировать.

Начался танец, в центре закружился Артур с какой-то красоткой, они с Рональдом оказались близко к оркестру, там было очень громко и говорить почти не получалось, приходилось либо кричать, либо наклоняться ближе, либо общаться жестами и мимикой, они перепробовали всё, сойдясь на том, что лучше помолчат.

Рональд не особенно хорошо танцевал, а учитывая, что Вера сама танцевала этот танец впервые, у них получалось кое-как, они сбивались и смеялись, но всё равно остались довольны. Танец закончился, Вера изобразила свой реверанс, вызвав очередную вспышку внимания, Рональд взял её за руку и увёл в сторону безалкогольного бара, вокруг которого общались юные девушки, порхая от стайки к стайке. Вера открыла книжку и записала Рональда на предпоследнюю страницу, он вздохнул с облегчением:

— Ну наконец-то, прямо легче стало. Надеюсь, вас никто не похитит? — его взгляд с намёком указал на потолок, как будто там притаился среди скульптур кое-кто с акцентом и безграничной наглостью, она прищурила один глаз и замотала головой:

— Вряд ли. Но могут отвлечь. Ищите и найдёте. — Обязательно найду, — кивнул Рональд, наклонился к её руке, но одумался и выпрямился, улыбнулся с извиняющимся видом: — Забыл. Давайте я представлю вас дамам? Вы же не знакомы, — он подозвал пару подружек, за ними тут же подтянулись ещё, через минуту он оставил её в окружении десятка юных, шумных, перевозбуждённых и жадно поедающих её глазами девушек.

«Спасибо, Рональд, мо-ло-дец.»

5.38.30 Юные девушки и Фредди

— Вероника, дорогая, как приятно, что тебя нам наконец-то представили! — барышня в голубом ловко пристроилась на банкетку рядом с Верой, положив руку ей на колено и заглядывая в лицо с неприлично маленького расстояния. — Рассказывай скорее, мы сгораем от любопытства!

— Что рассказывать? — вежливо улыбнулась Вера, девушка шутливо закатила глаза, ироничным шёпотом простонала:

— Ну не о Шенноне же, и его цыньянских штучках! Об аукционе, Вероника, о лотах! Что ты привезла? Скажи мне, что там будет то, что так восхитительно сверкает на твоих веках, а? Да?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, — медленно кивнула Вера, прикрывая глаза и позволяя всем полюбоваться, — мне настоятельно рекомендовали продать всё, так что, да, косметики будет много.

Девушки заахали, окружили её плотнее, засыпали вопросами, она отвечала максимально доброжелательно, но мечтала сбежать поскорее. Эти посиделки напоминали ей вечера в летнем лагере, где она почему-то всегда становилась центром развлечений и справочным бюро. Она каждое лето пыталась вести себя сдержанно и поменьше умничать, но всё равно рано или поздно палилась, и от неё потом начинали каждый вечер буквально требовать весёлых историй и мастер-классов, это утомляло, а грубо послать всех ей не позволяла вежливость. С возрастом она научилась контролировать эту всеобщую агрессивную жажду Веры, но сейчас опять ощутила себя в младших классах — она недостаточно знала эту конкретную социальную среду, чтобы мягко давить на новых знакомых, а вести себя грубо было опасно.