The Мечты. Весна по соседству (СИ) - Светлая Марина

- До суда, Женечка, нам лучше общаться с этим господином только через адвокатов! И прими во внимание, что я желаю тебе добра!

- Я полагаю, Евгении Андреевне лучше с вами вообще не общаться, - рявкнул Рома и коснулся Жениной ладошки: - Я разберусь, ты иди...

- Я устала от вас от всех! – дернулась от его руки Женя и, выдерживая характер, которым сегодня всецело верховодило Женькино альтер эго, ретировалась на кухню. В конце концов, и правда – ну сколько можно?! Или он сегодня вошел во вкус и решил на уже свершенных подвигах не останавливаться? Во всяком случае, видеть этого ей точно не хотелось.

А он не то чтобы прямо вошел во вкус. Просто расставив все по местам, уже никак не мог бросить как есть. Потому буравил взглядом вконец спутавшего реальности биологического родственника и ожидал, когда тот догадается, что пора делать ноги, иначе ему их выдернут. Тот же пока не определился, упорствовать или нет, и потому с неменьшим вызовом глядел на Моджеевского, и эта коррида имела бы все шансы окончиться поножовщиной, не будь Уваров в действительности несколько трусоват.

- Вот что, уважаемый, - наконец разлепил губы Моджеевский, двинувшись к Марату Валерьяновичу одновременно с тем, как сам Марат Валерьянович немного попятился назад, к двери, - у вас есть буквально полминуты на то, чтобы принять самое правильное решение в вашей жизни. Или вы сегодня же оставляете меня и мою семью в покое, или я звоню по одному-единственному номеру, и завтра ваше тело будут колыхать волны нашего замечательного теплого моря где-нибудь в районе Ивановки, а может, еще дальше. Обнаружат его приблизительно через полгода, не раньше. Наполовину съеденное рыбами. Вид у вас будет очень так себе, хоронить придется в закрытом гробу. Причиной вашей смерти назовут самоубийство. Вы оставите по себе прощальную записку, а следствие найдет свидетелей, что в последнее время вы пребывали в состоянии глубочайшей депрессии из-за… ну причины сообразят. Есть умельцы, которые очень чисто работают, не подкопаешься. Потому связываться со мной не рекомендую, вы и без того меня порядком утомили.

- В-вы мне угрожаете? – побелевшими губами и едва заметно заикаясь, спросил Уваров, на что Роман пожал плечами и усмехнулся:

- Я? Боже упаси. Обрисовываю ваше ближайшее будущее. Действие человеческого выбора в этом смысле – самый поразительный алгоритм. Закономерный, хоть и непредсказуемый. Но вам повезло, что у меня есть возможности пояснить, что будет дальше в зависимости от того, на что именно вы решитесь.

- Вы соображаете, что я этот разговор запросто записывать могу?

- Ну раз вы задаете этот вопрос, значит, едва ли. Но даже если и так… не вижу в этом большой для себя проблемы, а вот для вас – это может послужить отягчающими обстоятельствами. Ясно?

Куда уж яснее. Уваров икнул и стал будто бы меньше ростом. А потом наткнулся спиной на входную дверь.

- Да Евгения сама меня просила с вами связаться! – воскликнул он. – Иначе я б в жиз…

Договорить он не успел. Моджеевский ухватил его за грудки и решительно перебил, лишая последнего слова. Потому что у самого слова тоже рвались наружу, а отказывать себе Роман не привык. О том, какая витиеватая речь прозвучала впоследствии из уст этого уважаемого всеми крупного бизнесмена, нашему читателю знать совсем не обязательно, да и цензура обязательно вырежет, потому авторы спешат заверить, что когда господин Уваров под действием Ромкиного усилия в придании ему скорости вылетал на лестничную площадку, бросив пакет с выпечкой на полу прихожей Маличей, его словарный запас если не пополнился, то по крайней мере слегка освежился. А со словарным запасом у Марата Валерьяновича как у журналиста дела обстояли не самым худшим образом.

Выбор же его был очевиден. Уже вечером этого же дня ближайшим поездом он спешно покидал родной Солнечногорск теперь навсегда, а затем, несколько лет спустя, участвовал в паре ток-шоу, посвященных жизни родственников богатых людей, называя себя тестем господина Моджеевского. Но это все будет потом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А сейчас было совсем не важным. Важно было другое.

Закрыть за ушедшим дверь. Развернуться на сто восемьдесят градусов. Выдохнуть. И отправиться наконец за Женей, скрывшейся на кухне. В конце концов, когда их так грубо прервали, они вели самый важный для него разговор. И Роман смел надеяться, что и для нее тоже.

- Он ушел, - сообщил Моджеевский, оказавшись в одном помещении с Женей. – Больше не придет, я думаю.

- Мне просто интересно, - она подняла на него злые глаза, - тебе нравится устраивать вокруг себя кавардак и неприятности?

- А я тут при чем?! Он же сам явился! Он и ко мне ходил несколько раз! – заявил победитель всех злодеев и защитник всех обиженных Роман Моджеевский, невольно улыбнувшись ее тону.

- А я почти уверена, что если бы не ты, он бы никогда не вспомнил обо мне!

- Да какая разница? Ушел же! Ну ты чего? Он что? Реально твой отец?

- Ты меня не слышишь? – закричала Женя. – Пока тебя не было, у меня была тихая и спокойная жизнь. А теперь я уже целый год живу в постоянном дурдоме! Я не могу так! И не хочу!

До Романа не сразу дошло то, что она сейчас имела в виду. Сначала все заглушил ее вскрик. Женин крик – это что-то из прошлой жизни, далекой, давней, когда он сдуру ушел спасать Нину, а оказалось, надо было спасать его с Женей отношения. От этого Роман чуть заметно вздрогнул, а потом шагнул к ней ближе.

- Но было же и хорошее, - хриплым голосом сказал он. – И есть.

- Ты умудряешься все перечеркивать! Как тебе это удается?

- Иногда люди ошибаются. Я же пытаюсь исправить, Жень!

- Исправить? – вскрикнула она. Схватила чашку, приготовленную для чая. И шарахнула ее о пол. Какой чай, когда живешь, как на минном поле. – Как это исправить?

У Романа даже ухо дернулось от неожиданности.

- Не порежься! – гаркнул он.

- Ну это же ты собираешься исправлять! – и на пол полетела вторая чашка. Любимая. С котом. Моджеевский подпрыгнул и заорал:

- Жека! Прекрати!

Она на мгновение остановилась и посмотрела на Романа. Лицо ее было сердитым и несчастным одновременно. И отправив на пол сахарницу, разлетевшуюся по полу не только осколками, но и сладкими крупицами, выкрикнула:

- Не указывай мне!

- Ты сейчас всю посуду перебьешь, сама поранишься и еще и… ребенку своими психами навредишь! Буду указывать, ясно? – рявкнул он.

- Права не имеешь!

- Да мне похрен! Где у вас капли, я тебе накапаю!

- Отстань от меня, пожалуйста, а!

- Вообще?

Женя, не отвечая, остановилась посреди устроенного ею побоища, и руки ее безвольно опустились. Она всхлипнула, отвернулась и быстро вышла из кухни. А Ромка, недолго думая, рванул за ней. Ну какие у него варианты? Разве они есть?

- Значит, вообще?! – выкрикнул он ее затылку. В ответ ему громко хлопнула дверь Жениной комнаты. Но закрытой ей оставаться никто не позволил. Роман дернул ручку вниз, та открылась и в мгновение он оказался на пороге ее спальни, в которой сейчас царил полумрак и лишь угадывалась Женина фигура на кровати.

- Я тебя люблю! – проорал Моджеевский со всей дури. – Что хочешь со мной делай, но я никуда не уйду!!!

И тут же осекся, услышав явственное рыдание. Внутри все в один момент – в момент ее всхлипа – скрутилось в узел.

- Женя, - вместе с выдохом вырвалось у него, и он шагнул внутрь. – Жень, не надо, а…

Но она продолжала всхлипывать и натягивала на голову покрывало, прячась от всего мира, в котором ей который уж месяц было отчаянно плохо. Моджеевский снова хапанул ртом воздух и сам не понял, как оказался прямо на полу возле Жени. Его ладонь со сбитыми костяшками пальцев, подрагивая, коснулась ее головы через плед, он сам склонился ниже и срывающимся голосом что-то сказал, не узнав самого себя. После чего обессиленно сглотнул и начал сначала, шепотом:

- Женя… Женечка, ну не плачь… я не хотел, я не знал, что ты так… прости меня, Женя. Не надо было приходить, у меня совсем крышу срывает! Я тогда вообще неправду говорил, что лучше б не забрал тебя из-под дождя. Прости… Я сейчас уйду, только не реви… Я … давай хотя бы тебе какую-то таблетку, Жень? Ну нельзя же так… хорошая моя…