Мой галантный враг - Рексанна Бекнел

День был в разгаре, когда они покинули башню. Проснувшись очень поздно, Лиллиана узнала, что Корбетт уже ушел, чтобы проследить за приготовлениями к отъезду. Однако у нее не было времени для разочарований, ибо, едва она открыла глаза, рядом сразу возникла служанка, призывающая ее подняться и приступить к сборам. Она даже не видела Корбетта до тех пор, пока не спустилась к Тауэр-Грин, где седлали и запрягали лошадей. Но даже от одного вида его высокой мускулистой фигуры на Лиллиану мгновенно обрушились воспоминания минувшей ночи.

Он пришел очень поздно, что ее немало раздосадовало. Но хотя он и заставил ее ждать, он добросовестно оказал ей все признаки супружеского внимания. На этот раз в их телесной близости совсем не было оттенка радостной игры, которую предвещала забавная перепалка. Напротив, Корбетт был странно серьезен и, по-видимому, намерен доставить ей всяческое наслаждение, почти не заботясь о собственном удовольствии. Их соединение было пылким и молчаливым, и когда миновало мгновение их общей завершающей вспышки, они оба были измотаны и опустошены. Все это выглядело так, словно Корбетт задался целью как-то поглотить ее — и тело, и душу. А потом он всю ночь удерживал ее, тесно прижимая к себе.

Но теперь, окруженный своими воинами и слугами, которые нагружали вьючных животных, он не выказал ни малейшего признака привязанности к ней — или хотя бы намека на близость. Но Лиллиана уже научилась немного лучше понимать его и знала, что в его взгляде — пусть даже беглом — не было недостатка внимания к ней. Она терпеливо ждала около своей серой в яблоках лошади, наблюдая, как он проверяет мельчайшие детали их готовности к путешествию. И только когда все было сделано как надо, он приблизился к ней в сопровождении священника.

— Брат Клавери благословит нас в дорогу, — объявил Корбетт.

Он не обратился к ней с приветствием, но его глаза пожирали ее так откровенно, что она залилась краской. Для нее пришлась очень кстати возможность благонравно склонить голову и выслушать многословные речи брата Клавери о благополучном путешествии. Все молились о ясной погоде, ровных дорогах, безопасности от нападений и, как всегда, о добром здравии короля.

Однако, когда священник удалился, Корбетт тихо заметил:

— Да, всем нам надлежит усердно молиться о добром здравии короля.

— Так что же, он действительно тяжело болен?

— Почему ты думаешь, что он болен? — спросил Корбетт, провожая Лиллиану к ее лошади. — Кто заронил такую мысль тебе в голову?

Лиллиана заколебалась. Конечно, она это услыхала от Уильяма. Но прошлым вечером он не показывался в залах Совета, и теперь, когда они покидали Лондон, было бессмысленно называть его имя.

— Я… я не помню точно, кто об этом упоминал. Может быть, просто услышала чей-то разговор… — Она беспечно махнула рукой. — Я тут перезнакомилась с таким множеством людей, что, по-моему, это вообще чудо, если я припомню их имена, не говоря уже о том, кто именно сказал какой-то обрывок сплетни…

— Да, конечно, это так легко — забыть, кто что говорит… и чьим словам можно верить при дворе, — согласился Корбетт.

В его голосе прозвучала странная нотка, и на какой-то момент Лиллиана испугалась: может быть, он ей не поверил? Однако, насколько она могла судить, он вполне удовольствовался ее объяснением. Она испытала огромное облегчение, когда он проследил, чтобы она должным образом устроилась в седле, и сам сел на своего коня. Она была слишком счастлива оттого, что их пребывание в Лондоне подошло к концу, и надеялась, что ее присутствие здесь больше не понадобится, во всяком случае, в ближайшем будущем.

День выдался довольно погожий, хотя и холодный, с резкими порывами ветра. Перепаханные поля отдыхали: урожай был давно снят, а до нового посева оставались долгие месяцы. Пастухи, охраняющие своих овец, переходили с места на место на просторных лугах, а их неостриженные подопечные отыскивали скудеющий корм. В глубине лесов трудились дровосеки, спеша воспользоваться благоприятной погодой, прежде чем налетит следующая зимняя буря; то тут, то там виднелись их повозки, запряженные волами. Дети, собирающие хворост и щепки для растопки, возбужденно выбежали к дороге, когда заметили, что приближается рыцарский отряд. Сначала они робко прятались за кустами и стволами деревьев, пока не увидели, что Лиллиана улыбнулась им и дружелюбно помахала рукой. Тогда они поспешили поближе подпрыгивая, обгоняя друг друга и толкаясь локтями, чтобы лучше рассмотреть благородную леди и грозных рыцарей.

Корбетт ехал молча, погруженный в свои мысли. Лиллиана все еще чувствовала себя виноватой, что солгала ему — пусть и по пустяку; и она была почти рада, что ей не приходится смотреть ему в лицо.

Они остановились на лугу близ Сент-Олбенс, чтобы немного подкрепиться; затем снова двинулись в путь, рассчитывая успеть в Уоберн до наступления сумерек. День близился к концу; на западе начали собираться тучи. Ветер становился все более резким, и казалось, что небо темнеет быстрее, чем обычно.

Отряд вступил под своды леса. Лиллиана вспомнила, что сразу же за поворотом дороги должен находиться древний каменный мост через ручей, а там недалеко и до Уобернского аббатства. Ее мысли невольно обратились к таким приятным предметам, как горячая еда и мягкая постель, когда послышались крики и началась какая-то суматоха.

Все произошло так быстро, что она едва успела понять, что случилось. Она услышала громогласный приказ Корбетта: «К оружию! К оружию!» Потом кто-то выдернул у нее из рук поводья, и она оказалась окруженной кольцом из рыцарей. Чья-то мускулистая рука пригнула ее голову к холке испуганной лошади, и сквозь мешанину седел, колен и щитов она вообще ничего не могла разглядеть.

— Пригнитесь, миледи! Держитесь пониже! — приказал кто-то.

Но Лиллиана была слишком ошеломлена, чтобы повиноваться. Она была в относительной безопасности в окружении охранников и понимала это. Но Корбетт был не здесь. Слышен был его чистый громкий голос, выкрикивающий короткие команды. Потом и эти звуки стали неразличимы; их заглушил звенящий лязг ударов металла по металлу, клинка по клинку, меча по щиту. Тщетно пыталась она увидеть Корбетта, убедиться, что он невредим. Но ничего не могла разглядеть, кроме скопища сражающихся всадников. Поднявшаяся пыль делала их неузнаваемыми — каждый мог в равной мере оказаться другом или врагом.

Потом она увидела его — высокого и грозного; он бился в самой гуще схватки. В одной руке у него был длинный стальной клинок, которым он орудовал с дьявольской точностью, в другой — щит, столь же послушный ему. Какой-то всадник в латах атаковал Корбетта сбоку, но прежде чем он успел нанести удар, огромный жеребец Корбетта толкнул могучим плечом в грудь вражеского коня. Одним смертоносным ударом Корбетт отсек по плечо руку противника, потерявшего равновесие, и тот с воплем упал под копыта коней.