До поворота (Кровавый Крым) - Кирилл Якимец

Порнографию Слава смотрел давно, два года назад. Брат притащил две трехчасовые кассеты, называл почему-то «собачатиной». Славу надолго не хватило — стало грустно и противно, брат гнусно хихикал, а то и открованно ржал во всю глотку. Оставшись с утра один, Слава пересмотрел первую попавшуюся — немецкую, почти до конца. Гадость все это! Гадость… Жирные тетки трясли сиськами и крутили себе соски, неестественно виляя жопами. Они закатывали глаза и высовывали язык. Потом мужики, которые до этого просто смотрели со стороны, тоже разделись и, грубо поставив телок раком, стали их шкиндиферить по очереди. Сначала одну, потом другую. Менялись местами. С юридической точки зрения Слава мог бы классифицировать это зрелище, как групповое изнасилование. Даже срок и статью примерил по УК издания 1978 года, но смотрел. Возбудился и выключил. Вот и теперь, от всех этих звуков поплыли перед глазами мерзкие тетки с накрученными сиськами. За стеной последний раз стукнулась кровать, и все стихло. Сон не шел. Что делать?

«Только я глаза закрою… Только я глаза открою…» Кто это написал? Омар Хайям? Нужно просто переключиться, не думать. Думать, но о другом. О чем? О чем остальные мужики думают в эти моменты? Темные стройные ноги. Выше? Перегнуть через перила вторго этажа виллы «Ксения», чтобы свисала вниз и не рыпалась, накинуть черную футболку… Нет!!! Пришлось открыть глаза и опять глядеть в потолок. Слава повернулся и перевел взгляд на соседнюю кровать:

— Мил! А, Мил! — позвал тихо, чтоб за стенкой не услышали. Но за стенкой все уже спали.

Привстав на локте, Слава протянул руку. Близко. Пальцы сразу коснулись пушистых волос, утонули в них. Запах! Нежный запах, пряный — полынь под солнцем или лимонная мята? Скрипнули пружины, девочка что-то пробормотала и повернулась. Волосы проскочили между пальцев, его дрожащая ладонь замерла над ее лицом, едва касаясь теплой кожи. Ровное дыхание, Мила спит. Слава убрал руку. О чем он думал? Чего он хотел от нее? Стало стыдно и обидно одновременно. Вспомнил Симеиз, ее дрожащее тельце, такое хрупкое и сильное одновременно… М-да.

Стоп. Надо сменить тему. О чем-бы таком подумать? нельзя же вот так всю ночь промаяться! Может, встать и походить? Не помогло. Слава осторожно сел на край своей постели, прислушался к милиному дыханию. Через стенку было слышно, как дышат соседи. Слава почувствовал себя полным идиотом. Артемон! Верный и преданный своей хозяйке Артемон — носить в зубах всю жизнь ей тапочки и кофе в постель. Сами собой сжались кулаки, Слава скрипнул зубами. Эта стерва, небось, уже и с Беком переспала, и с остальными, и с

… С кем еще, Слава боялся даже представить. Что себе может позволить такая вот в четырнадцать лет?! А все! Слава посмотрел ей в лицо: приоткрытые полные губы, чуть подрагивавшие ресницы. Что она видит сейчас во сне? Кого? Невольно Слава зарычал, тихо так, почти про себя.

Мила замотала головой:

— Мама, — еле-еле позвали в тишине ее губы, — не уходи! Мамочка…

Сразу горячей волной нежности обдало сердце. Несчастный ребенок! А он? Просто грязная свинья!

Серые предрассветные сумерки наполнили комнату. В прямоугольнике окна светлым пятном выделялся кусочек вечного неба.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В дверь стучали. Еще не проснувшись как следует, Слава приготовился к следующей драке.

— Восемь часов! — сердито вопил за дверью женский голос. Стучали не только к ним, но и в соседнюю дверь. Мужской голос в ответ сипло матерился.

Прохрипевшись, динамик под окном принялся орать какую-то чушь про «доброе утро, дорогие друзья», но почему-то заткнулся. Наверное передумал, решил Слава. Мила уже была одета и сидела, завернувшись в одеяло.

— Чего так рано? — удивился Слава.

— Холодно. — она слабо улыбнулась, — замерзла. Я покурю?

Слава слегка смутился:

— Отвернись, я оденусь.

Мила отворачиваться не стала, со смаком затянулась, разглядываю его фигуру.

— А ты ничего!

— Да? — он порылся в кровати, разыскивая носки, — Скажи, лучше, что делать-то будем?

Задумавшись, Мила пустила колечко в потолок:

— Сядем в машину и поедем.

— Куда? — спросил Слава.

— В Бахчисарай, маму искать. — Мила смотрела на него как на идиота.

Слава решил не спорить. В Бахчисарай, так в Бахчисарай. Вперед, верный Артемон!

Всю дорогу Слава нервно оглядывался, ждал «рыбок» на мотоциклах, охранников или еще чего-нибудь похуже. Не хватало летающих тарелок и атомной войны. Вывод напрашивался сам собой и весьма неутешительный. Слава был разбит, уничтожен морально и физически. Внутри поселились странная пустота и отрешенность. И грусть: он, Слава Зарайский, стал монстром-убийцей, готовым насиловать маленьких детей! Испугавшись такого открытия, Слава посмотрел на Милу. Боже, он вчера чуть…! Ее. А ведь мог. И даже очень. По спине полез холодный пот. Раньше он такого не чувствовал, не то, что не хотел. А просто ТАКОГО не чувствовал.

— Ты почему на меня так смотришь? — Мила устала, под глазами разко очертились темные круги.

— Неважно выглядишь.

— Знаю. Кошмары всю ночь снились, — она поправила волосы.

— Про маму? — слабо ухмыльнулся Слава, получилось не очень естественно.

— Нет. Как будто я убегаю, а меня ловят и насилуют. И по кусочкам, на полосочки, острой бритвой. Чирк! И перья во все стороны летят, а я — подушка. К чему перья снятся?

— Не знаю, — этого Слава действительно не знал.

Доехали до развилки — Севастополь налево, Бахчисарай направо. Повернули направо.

— Слушай, Мил! — от неожиданного открытия Слава чуть не врезался в дерево. — А ведь я того парня не убивал!

— Которого? — Мила сердито растирала ушибленную коленку.

— Ну, этого — Петрушеньку, — полез в карман Слава.

— Какого Петрушеньку? — девочка подозрительно нахмурилась. — Знаешь, ты сегодня, в обшем-то, выглядишь тоже не фонтан.

Пока Слава рылся по карманам, Мила осторожно приоткрыла дверцу. Чуть-чуть, едва заметно. Но Слава не обиделся, развернул листок и хотел прочитать ей письмо, которое его так мучило.

— Ты это где нашел? — переспросила Мила.

— В штанах, котрые ты мне дала, — Слава слегка замялся, — тогда, помнишь в Планерском?

— Ну!

— Баранки гну! Я не убивал его!

— Да кого же?! — Мила приоткрыла дверь пошире.

— Этого Петрушеньку, чьи штаны! Помнишь парня, который к нам в Симеизе, в ресторане, пристал? — он ухватил ее за руку.

— Помню, — попыталась вырвать руку Мила, — и парня помню и штаны… Да отпусти же меня!

Слава разжал пальцы:

— Извини. Я все думал, — стал объяснять Миле, — думал, как его родителям сообщить…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});