Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

Виталий долго и старательно вытирался, потом вернул джинсы. Виктор Васильевич вновь посмотрел на них и сказал вдруг зло:

– Подарок… Цветы им надо дарить, цветы! Остальное – взятка!

И бросил джинсы подальше в воду. Они поплыли бесформенным комком и скоро пропали за изгибом реки, за низким густым кустарником.

Виталий глянул на Виктора Васильевича, шмыгнул носом, но ничего не сказал.

– Знаешь, а давай костер разведем! – предложил неожиданно Виктор Васильевич. – Посидим, погреемся, давай?

Виталий кивнул.

Виктор Васильевич выпрямился, поискал в карманах спички, но не нашел.

– У тебя спички есть?

Виталий пошарил по карманам.

– Нету, потерял, наверно, – сказал он тихо.

– Ну и ладно, без костра обойдемся! – бодро произнес Виктор Васильевич.

– Сейчас… – Виталий пошел вдоль берега, поглядывая по сторонам.

– Тут пацаны маленькие днем костры жгут, – объяснил он, наконец, непонимающему Виктору Васильевичу и, присев над большим кострищем, стал осторожно разгребать рукой сизый разлетающийся пепел, отбрасывать в сторону черные холодные головешки.

В самом низу, под пеплом, мерцал и вздрагивал огонек величиной с ноготь мизинца.

– Траву сухую давайте скорей, – зашептал он громко, встал перед огнем на четвереньки, тихонько дуя на него, не давая загаснуть.

Виктор Васильевич оборвал сухую редкую траву и, набрав в кулак, принес, торопясь, сыну.

Виталий положил немного травы, снова стал дуть. Головешка задымила, но огня не давала. Виктор Васильевич сидел рядом на корточках, похожий на большую чудную птицу: полы пальто разлетелись и лежали на земле, вроде крыльев. Он молча и терпеливо смотрел на сына и на дым без огня, но все же заговорил, улыбаясь:

– У нас в детстве спичек не было, кто ж даст… Ну и мы так же точно костры разводили… Это «по-деревенски» называлось…

– Да у нас тоже, – переводя дух, сказал Виталий.

– Давай я, – предложил Виктор Васильевич. Он поправил траву, встал на четвереньки и, вытянув шею, набрал в легкие воздуха, надул щеки, став вдруг от этого смешным, дунул, но слишком сильно, так, что трава разлетелась в разные стороны.

– Не так сильно-то, – проворчал недовольно Виталий, подбирая траву и укладывая ее на тлеющую головешку. – Вместе давайте…

И они стали вместе дуть с двух сторон, и наконец первый малюсенький язычок пламени превратил единственную травинку в огонь, и от нее занялись остальные.

Костер был большим и жарким. Они сидели на бревнах друг напротив друга, смотрели в живой, звучащий огонь.

– И сигареты потерял, когда бежал, – невесело сказал Виталий. – Закурить бы…

– Курильщик… – проворчал Виктор Васильевич. – Курить не будешь, будешь лучше бегать. – Он обернулся, посмотрел на Виталия. Тот не обиделся.

– Я завтра Огурца поймаю… А потом мы всех остальных подловим… Японца… Сову… Коляна… – говорил он спокойно и чуть устало.

– Ладно, – прервал его Виктор Васильевич. – На вот лучше, погрызи… – Он поднял прутик, который держал над огнем. На конце его был насажен кусочек свиного уха.

Виталий снял его, перебросил несколько раз с ладони на ладонь и стал грызть с аппетитом, наклоняя голову набок, боясь обжечь больную губу. Он оставил половинку, молча протянул ее Виктору Васильевичу, но тот отказался.

– Ты ешь, ешь… Ну как, вкусно? – спросил он, улыбаясь.

Виталий кивнул.

– А ты говоришь…

Виктор Васильевич помолчал и громко спросил с чуть хитроватой улыбкой:

– А вот скажи, Виталь, нас сейчас сколько?

– Как сколько? – не понял Виталий.

– Ну, сколько нас сейчас здесь? – еще больше улыбаясь, спросил Виктор Васильевич.

– Как сколько? – пожал плечами Виталий. – Двое… вы и я…

– А вот и нет! – довольно засмеялся Виктор Васильевич. – Трое! Ты, я… и костер…

Виталий посмотрел на огонь, потом на Виктора Васильевича и сказал неожиданно:

– Тогда четверо.

– Почему? – удивился Виктор Васильевич.

– А луна… луна – четвертая…

Виктор Васильевич поднял голову, увидел неполную еще, остролицую луну и посмотрел удивленно на сына.

Потом было молчание. А потом Виктор Васильевич заговорил решительно:

– Знаешь, я тебя об одном деле попрошу… Я тебя вот о чем попрошу… Не называй меня на вы, хорошо? На ты меня называй…

Виталий молчал. Он поднял с земли щепку, бросил в огонь.

– Хорошо? – повторил Виктор Васильевич.

Но Виталий молчал. Смотрел в огонь.

– Хорошо?

Виталий поднял на него глаза.

– Ты… – Он замолк на мгновение. – Ты мо-а… мо-а… ма… – неожиданно стал заикаться он и снова замолк, переводя дух. – Ты мо-а… мо-а… Ты мой отец?

Потрескивал и дышал костер, а в остальном мире было тихо.

– Да, – давясь, ответил Виктор Васильевич.

– Приехал… – тихо заговорил Виталий. – Я знал, что приедешь… Я тоже, когда первый раз увидел – показалось, что видел тебя уже, только давно очень… А потом, знаешь, показалось, что это было у нас уже… Ну вот прямо знаю, что сейчас будет, будет, что сейчас будет… Понимаешь? – Он посмотрел на отца и заговорил громче: – Я знаешь когда первый раз подумал? Когда тебе про отца сказал… Ну, наврал все… Я специально придумал… Разозлился чего-то… Гляжу, а ты как-то сразу… Ну не знаю… я тогда подумал – отец… А это я наврал все. Нету у матери никого. Был один, давно уже… Алкаш-ханыга… Она его выгнала. Я и не помню его почти. А так нету… И не водит она никого, честно…

Виталий замолчал, посмотрел на огонь, потом на луну, потом на отца.

– Ты пойдешь домой сегодня?

Виктор Васильевич не отвечал, смотрел в огонь.

– Да я понимаю, – вздохнув, произнес Виталий. – Сразу трудно… А она пустит, вот увидишь… – Он снова замолчал, покачал головой, соглашаясь с какими-то своими мыслями. – У тебя правда сын был другой?

Виктор Васильевич помотал головой:

– Не, соврал я тебе, извини… Слышал, как рассказывали… А как бы ты со мной пошел?.. Не было у меня никого… И нету… Ты один…

Сын помолчал и улыбнулся виновато:

– А я думал, ты из‑за него меня Виталием зовешь… Я и молчал… Тогда и подавно… Ты теперь меня моим именем зови, хорошо? А то все – Виталь, Виталь… Хорошо?

Костер затихал. Виктор Васильевич молчал, не двигался.

– Хорошо? – повторил паренек, глядя на Виктора Васильевича, и прибавил, показав пальцем: – У тебя кровь на щеке, обцарапался где-то…

Виктор Васильевич провел ладонью по щеке, медленно поднялся и пошел к речке. Там он присел на корточки, зачерпывал горсть за горстью воду и с силой прижимал ладони к лицу.

Виктор Васильевич сидел у костра с мокрым уставшим и безразличным лицом. Он съежился как-то, стал вдруг маленьким и жалким, почти таким же, каким был совсем недавно этот паренек.

А паренек, нагнувшись, подбирал с земли мелкий горючий сор и бросал его в огонь.

Шальной холодный ветер вырвался из‑за поворота реки, зашумел в кустах, поднял старые листья, взъерошил волосы на голове паренька. Он поежился.

Виктор Васильевич медленно покосился на него, стянул с головы шапку, закрыл ею свое лицо.

– Ты чего? – спросил паренек, выпрямившись.

По вытянутой шее Виктора Васильевича катнулся и гукнул кадык.

– Чего ты? – повторил паренек встревоженно.

Виктор Васильевич с силой провел шапкой по лицу так, будто хотел содрать кожу, посмотрел на паренька и неожиданно нахлобучил шапку ему на голову.

Тот отпрянул, хотел тут же снять ее, но Виктор Васильевич остановил.

– Попробуй сними! – пригрозил серьезно он.

И паренек так и остался сидеть, смирный и тихий, в этой явно великоватой ему шапке.

Было тихо, совсем тихо.

– Пойдем? – спросил паренек.

– Пойдем, – согласился Виктор Васильевич.

Но не вставали. Было тихо…

И вдруг все ожило, заволновалось: где-то поезд загудел и застучал, отсчитывая торопливо рельсовые стыки, ветер зашумел по пустым огородам, поднимая холодную пыль; чей-то пронзительный и тревожащий душу долгий свист возник ниоткуда, а луна, половина ее лица, одни глаза, не прикрытые невидимой тучей, забегали нервно и раздерганно по серому рябому телу реки…

И в это мгновение они подались почти незаметно друг к другу и прижались плечом к плечу. Так было теплее.

Костер взмахнул мгновенно возникающими языками, как ладонями, и словно сказал что-то шепотом.

И тут же все стихло. Поезд затаился где-то, ветер пропал, луна очистилась и стала прежней, усталой и скорбной, река остановилась. Они сидели рядом, плечом к плечу, смотрели в костер.

Ладони пламени тоже сразу пропали. Костер покойно затихал, серел. Лишь иные места на его теле были еще довольно яркими, они мерцали, дрожали мелко, успокаиваясь от недавней боли, – тише, тише, тише…