Князь Лавин - Ольга Погодина

Из многословных объяснений следовало, что это голова Фуай Чи, командующего гарнизоном Чод и принявшего решение держать оборону города, нарушив волю наместника. Илуге принял ужасный подарок, распорядившись похоронить голову с почестями по куаньлинскому обряду: мужественного врага следует уважать. На следующий день безупречно построенный куаньлинский гарнизон в полном составе вышел из распахнутых ворот Чод, упал перед Илуге на одно колено и поклялся в верности новому командующему. Во главе гарнизона на прекрасном сером с белыми бабками коне шел Ли Чи. Сын казненного полководца.

Это было удивительно и не поддавалось объяснению с точки зрения Илуге, – если только сын убитого командующего не был трусом. Они с Джурджаганом долго обсуждали вероятность ловушки, когда их с великими почестями проводили во дворец наместника. Илуге принял решение рискнуть.

Именно там, в невиданно роскошном зале, вымощенном плитами красного, белого и зеленого камня,с причудливо украшенными колоннами Ли Чи, встречавший своего нового господина вместе с наместником, зарубил его прямо на глазах Илуге одним плавным неуловимым движением, бросил меч и остался ждать со склоненной головой.

Стражники Эн Вэя бросились было к убийце, однако тут же застыли, ожидая приказаний. Глава стражи бросился на колени, обращаясь к Илуге:

– Разреши нам казнить убийцу!

Илуге переглянулся с Джурджаганом и медленно произнес:

– Вначале я хочу выслушать его. Говори!

Ожидавший немедленной смерти Ли Чи поднял голову.

– Мой господин, – хрипло сказал он, – Господин Эн Вэй приказал казнить моего отца за его якобы измену, хотя он только исполнял долг полководца. Однако, в силу принесенной мной присяги я дал клятву выполнять беспрекословно все его приказы, хранить его тело и дом, жизнью и смертью. Убить его – означало нарушить клятву – а воин, не умеющий соблюдать принесенную им присягу, и не воин вовсе. Приказав же мне перейти на службу к тебе, наместник освободил меня от присяги ему. Но, как говорят, сын не может жить под одним небом с убийцей своего отца. Я выполнил то, что требовала от меня честь воина. Теперь ты можешь сделать со мной все, что захочешь, мой господин.

Илуге медленно кивнул. Ему понравилась бесстрашная отстраненность в глазах куаньлина.

– И по нашим обычаям смерть отца требует отмщения, – произнес он на куаньлинском языке, на котором уже выучился говорить довольно неплохо, – Освободите его!

Так Ли Чи занял свое место рядом с ним. И, признаться, Илуге не пожалел об этом. Даже если предположить, что куаньлинский военачальник не говорил всего, Илуге все равно узнал о том, что его интересовало, – а интересовало его государственное и военное устройство куаньлинов, – немало удивительного.

Из объяснений Ли Чи Илуге уяснил, что вся система куаньлинов подразумевает службу не племени, роду или конкретному человеку, а некоей "должности". Завоевав себе " должность" (а наместник Западной Гхор фактически передал ему свои полномочия), Илуге автоматически становился во главе иерархической военной цепочки и теперь командовал не только гарнизоном Чод, но и гарнизонами всех городов провинции. То есть почти семью тысячами куаьлинских воинов, для которых правильным проявлением чести воина является безоговорочное подчинение командиру, кем бы и каким бы он ни был. Еще более удивительным было, что куаньлины не воспринимали его приход в Шамдо как плен или поражение. Для них просто один начальник заменил другого, пояснял ему Ли Чи, и до того момента, кода не поступит непосредственный указ императора, им надлежит подчиняться ему, Илуге.

Окончательное решение насчет того, как следует относиться к Ли Чи, помог ему принять не кто-нибудь, а маленький повар, которого Илуге еще раньше велел доставить из родного становища, чтобы тот обучал его языку и обычаям куаньлинов. На осторожные вопросы Илуге тот только пожал плечами:

– Мой господин, в этом нет ничего удивительного. Ли Чи и его отец возводили свой род к древним правителям этой земли, князьям Го. А династия Го, как и все княжество, были завоеваны куаньлинами всего триста лет назад. Поэтому в его глазах служить куаньлинам и служить варварам практически одно и то же. Кроме того, его войско почти полностью набрано из гхорцев, которых все эти годы весьма притесняли непомерными налогами. Облегчи их бремя – и гхорцы пойдут за тобой.

Илуге провел бессонную ночь, размышляя об этом. А наутро его вестники, загоняя коней, отправились в каждый из захваченных городов с приказом угэрчи принять присягу сдавшихся крепостей и немедленно прекратить все вооруженные столкновения. Следом Илуге выехал сам, предварительно приказав Ли Чи поднять все старые архивы за последних пятнадцать зим, и разыскать всех служивших в это время при дворе наместника людей.

И вот теперь он вернулся. Выслушав короткий отчет Джурджагана, а также длинный и витиеватый, – нескольких куаньлинских сановников, обеспечивавших сохранность приказов, укрепление стен, учет оружия и прочая, Илуге с нескрываемым раздражением позволил проводить себя на на " скромный ужин", устроенный в честь его присутствия вездесущими куаньлинскими льстецами. Куаньлинские застолья, в отличие от джунгарских, где ценилась сытная еда, крепкая арха, дружеское застолье и соленая шутка, были чудовищно долгими. Он уже покорно смирился с этой церемонностью, с тем, что везде ему, кланяясь, подносили бесконечные маленькие тарелочки с чем-то, что он вообще не мог определить на вкус, цвет и запах. Илуге откусывал каждый кусок с твердым ощущением, что его травят, и только маленький повар удерживал его от того, чтобы не выплюнуть еду. Он пробовал блюда, подающиеся угэрчи, кивал с невозмутимым и важным видом, и это означало, что можно есть. Илуге ел.

Вина куаньлинов тоже были, на его вкус, слишком сладкими и тягучими, от них тело делалось расслабленным, а голова – пустой и легкой. А потом, еще приходилось слушать, вглядываясь в непривычную мимику, осваивая незнакомый язык. Иногда после таких церемоний Илуге всю ночь до утра держал у себя своего маленького куаньлина, пытливо выспрашивая:

– Почему какой-то человек выкрикивает имена входящих? Они что, не знают друг друга? Почему они так часто кланяются? Что означает " Великая Девятка"? Почему они пришли в такой ужас, когда я одел желтый халат?

Женщины куаньлинов, которых ему тоже предлагали в каждом городе, (это вроде как входило в ритуал торжественной встречи) обычаю, тоже были странными: тоненько пищали неестественно высокими голосами и не давали себя раздеть до конца. Ему даже за этим пришлось обратиться за разъяснениями. Оказалось, куаньлинские представления о красоте не оставляют места полной наготе. Это было, по мнению Илуге, совершенно необъяснимо. Сегодня он отослал их без всякого сожаления.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});