Курский перевал - Илья Маркин

Васильцов пристально смотрел на ее разгоревшееся лицо, и какое-то гнетущее предчувствие охватило его. Он отпустил ее руку, отвел свой взгляд от ее наполненных счастьем сияющих глаз и встревоженно подумал:

«Нельзя тебя на задание сегодня пускать. Ты взволнована, и это может погубить тебя».

— Тебе, Нина, отдохнуть нужно, — мягко сказал он, опять беря ее руку, — ты столько пережила, столько ожидала этого…

— Нет, нет, — с обидой и мольбой перебила его Нина. — Мы же идем сегодня. Я пойду, обязательно пойду. У меня сейчас столько сил, — спокойнее и тверже продолжала она, глядя на Васильцова уже совсем другими — требовательными и решительными — глазами. — Мы готовились. Все идут. Я понимаю, что будет трудно, но это нужно, это важно. Там, — резко взмахнула она рукой, показывая на восток, — на фронте, наше задание, может, не одну жизнь спасет. — Она смолкла, сурово сдвинув брови, и вдруг улыбнулась, до наивности просто и бесхитростно, и с дочерней откровенностью воскликнула: — Да что вы, в самом деле, Степан Иванович! Все пойдут, а я останусь. Да ни за что на свете!

Этот откровенный, искренний порыв победил Васильцова. С нежной радостью смотрел он на нее и думал о своей дочке.

— Только, Степан Иванович, вот это разрешите с собой взять, — показывая письмо, умоляюще попросила она, — я понимаю, я знаю, нельзя это. Идешь на задание — ничего личного. Но это… Это я не могу оставить.

* * *

Группа Артема Кленова из партизанского лагеря ушла первой. В прозрачных июльских сумерках безмолвно шагали позади Артема Сеня Рябушкин, Нина и Кечко. Узкая лесная просека глухим коридором скатилась к тихому и задумчивому ручью с обильной россыпью белых лилий, поднялась на взгорье и, пропетляв километров шесть по чахлому мелколесью, оборвалась у кочкастого болота.

— Передохнем, — остановился в густом кустарнике Артем и мягко опустил на мшистую землю мешок с толом, — да и покурим последний раз.

— И мне, что ль, задымить? — деловито сдвинув жиденькие брови, с озабоченной серьезностью проговорил Сеня. — Где наша не пропадала!

Улыбаясь, Нина ожидала строгого окрика Артема, никогда не позволявшего пареньку баловаться куревом, но тот молча подал Сене кисет и свернутую гармошкой газету. С видом заправского курильщика Сеня оторвал клочок газеты, захватил щепоть табаку и худенькими пальцами начал неумело мастерить самокрутку.

— Брось щас же! — гневно выкрикнул всегда равнодушный Кечко. — Брось, тебе говорят!

— Пусть побалуется, — ласково вступился за своего питомца Артем, — табачишка-то дрянненький, трофейный. От него и дите малое не закашляется.

— Да нет, я так просто, попробовать, что за курево фрицы применяют, — равнодушно сказал Сеня и, едва коснувшись губами самокрутки, презрительно отбросил ее. — Ух, и дрянь же! Вот бы нашего, елецкого, самосадика! Хватнешь — и душа в пятки!

Ни Артем, ни Кечко, казалось, не слышали его слов. Они лежали на траве, подложив под головы свои мешки, и раз за разом часто затягивались табачным дымом.

— Знаешь, Сеня, — поймав тревожный взгляд паренька, посмотревшего на сурового Кечко, сказала Нина. — Вот кончится война, я тебе целый набор самых хороших папирос подарю. И «Казбек», и «Беломор», и эти, как их, видела я в магазине до войны…

— Нет! — решительно прервал ее Сеня. — Ни дым этот противный, ни горилку и в рот не допущу. Это же яд, отрава. Заживо организм сжигает. А я спринтером буду.

— Кем, кем? — оживясь, повернулся к нему Кечко.

— Сприн-те-ром! — явно желая рассчитаться с Кечко за окрик, с дерзким вызовом ответил Сеня и, помолчав, снисходительно пояснил: — Бегуном, понимаешь, спортсменом. Только не обычным, так это, шаляй-валяй, а особенным, таким, что пулей бегает. Во! А что, сомневаешься? — возмутился он ехидной усмешкой Кечко. — Да я уже лет пять готовлюсь. Во! Глянь, — протянул он худенькие ноги в стоптанных ботинках, — одни мускулы и ни кусочка мяса!

— Ну ладно, спринтер, — вздыхая, поднялся Артем, — готовься рекорды ставить, а пока что забрасывай котомку за спину, и пошли. Да смотри только сухари и сахар не подмочи. А то на целый месяц сладочного довольствия лишу, и будешь пустой водичкой с воздухом вприкуску чаевничать.

Стало уже совсем темно. Над болотом поднимался промозглый туман. Со всех сторон неслись противные перехрипы лягушек. Известная только одному Артему вихлявая тропинка тянулась томительно долго. Сеня часто спотыкался, попадал в воду, натыкался на кочки.

— Иди за мной шаг в шаг, — сердито прошептал Артем. — Что ты какой-то разболтанный сегодня! Впервой, что ли, по болотам бродить?

Вскоре едва уловимо потянуло запахом хвои, сырость заметно уменьшилась, и, наконец, под ногами приятно зашуршала твердая земля.

— Вы с Сеней здесь посидите, — войдя в густую темь леса, сказал Нине Артем, — а мы с Иваном пройдем осмотримся.

— Нина, — робко прошептал Сеня, — у тебя нет хоть какой-нибудь тряпочки?

— Зачем тебе? — удивилась Нина.

— Ногу, понимаешь, стер, тогда еще, помнишь, немецкий обоз перехватывать ходили. И вот болит и болит.

— Почему же ты Артему не сказал?

— Боялся, не возьмет.

— Ну, знаешь!.. — возмутилась Нина.

— Что «знаешь»? — обидчиво перебил Сеня. — Все идут: кто рельсы рвать, кто стрелки. Нам самое труднее задание, а я сиди, как инвалид? Артем же, он чуть скажи, и враз подпаском к этому Круглову.

— Ты просто невозможен. У меня бинты есть, лекарства, хоть сказал бы. Ну, снимай ботинок.

Щиколотка правой ноги была так растерта, что, бинтуя, Нина дивилась терпению Сени.

— Скорее, Нина, скорее, — умоляюще шептал он, — Артем вернется, увидит…

— А ты что, и сейчас скроешь от Артема? — возмущенно воскликнула Нина.

— Нельзя говорить… Назад отправит… Он же такой, я вытерплю… И совсем ничего особенного… Других вон ранят смертельно, а они все равно воюют.

По-детски наивное бормотание паренька и возмущало Нину и вызывало жалость к нему. Артем, конечно, ни на шаг не пустит его, и это сильнее тяжелой раны поразит простодушного и до безрассудства восторженного Сеню. На всю жизнь повиснет на его совести этот нелепый случай. Но нельзя и скрывать. По плану Сеня должен идти с Артемом взрывать переезд, а Кечко и Нина остаются в прикрытии.

— Ниночка, дорогая, прошу тебя, молчи, не говори, — поняв раздумье Нины, жарко шептал Сеня. — Клянусь всем, всем, что есть: ни разу в жизни ничего больше не скрою, ни самой малости.

— Нет, — сурово проговорила Нина. — Артем должен все знать. И ты ему сам скажешь.

— Не могу… Нельзя.

— Прекрати! — оборвала Нина его жалобные вздохи. — Мы не на прогулку идем, а задание важное выполнять.

Сеня испуганно отстранился от Нины, торопливо надел и зашнуровал ботинок и вдруг, приблизясь прямо к ее лицу, с убийственным презрением зашептал:

— Сухарь! Вобла копченая! Лягушка у тебя вместо сердца! Говори, передавай! Я тебе как самой, как самому дорогому человеку открылся. А ты… Эх!.. — Он, весь дрожа, гневно отвернулся, сорвал с головы кепчонку и, швырнув ее на землю, опять резко повернулся к Нине. — Пусть, пусть я пропаду, но тебя и после смерти ненавидеть буду!

— Сеня, глупенький, — обняла паренька Нина, — я же тебе только хорошего хочу.

— Ну, молчи тогда, молчи, ладно?

— Да нельзя этого делать! Ты же нездоров.

— А там всякое может случиться. Ну, как ты будешь?

— Выдержу, вытерплю. Пусть все сотру, на одних костях останусь, а задание выполню. Молчи, ты ничего не знаешь, — заслышав шаги, с отчаянной мольбой простонал он и так стиснул руку Нины, что она чуть не вскрикнула от боли.

— Пошли, — махнул рукой подошедший Артем, — все спокойно. Фрицы, кажется, и знать не знают и чуять не чуют о наших планах.

— Вот видишь, спокойно все, — обдало жаром Нинино ухо.

— Ты что там шушукаешь? — прицыкнул на Сеню Артем.

— Да так я, — с неподражаемой беззаботностью ответил Сеня, — пока вы ходили, я один случай про детство про свое рассказал.

— Нашел время. Выбрось глупости из головы, — рассердился Артем, — ты что-то сегодня, как назло, развинтился. Смотри, парень! Сейчас не до шуток. Пошли.

«Сказать или не сказать?» — раздумывала Нина. Сеня шел впереди нее уверенно и спокойно, ничем не выказывая боли. Нина не сводила глаз с него и, когда прошли лес, решила: «Не буду и Артема тревожить и Сеню губить. Он парень терпеливый, если и разболится, выдержит».

Впереди, сплошь заросшее буйными сорняками, пласталось обширное поле, за которым и начиналась та глубокая ложбина с булыжниковым шоссе внизу и перекинутым через нее небольшим железнодорожным мостом. Взрыв этого моста и был целью похода группы Кленова. Все это Нина знала из рассказов Артема, уже побывавшего вблизи моста и изучившего службу немецкой охраны. Теперь до моста оставалось всего менее двух километров. Ночная темнота словно расступилась. Луны не было, но мерцающие звезды висели над самой землей.