Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова - Владимир Хрусталев

Если и прежде мне было трудно видеться с человеком, уничтожение которого я считал необходимостью, то тем мучительнее становились для меня встречи с ним после того, как приговор наш был произнесен уже в окончательной форме.

Пуришкевич предложил нам принять в участники еще одно лицо – доктора Лазоверта. Мы согласились.

Вторичное наше собрание происходило в санитарном поезде Пуришкевича.

На этом совещании были выработаны все подробности наших совместных действий.

Наш план, окончательно утвержденный, состоял в следующем:

Я должен был по-прежнему видеться с Распутиным, усиливая его доверие к себе, и однажды пригласить его в гости, с тем чтобы его приезд в мой дом был обставлен строжайшей тайной.

В день, когда Распутин согласится у меня быть, я должен заехать за ним в двенадцать часов ночи, и в открытом автомобиле Пуришкевича, с доктором Лазовертом в качестве шофера, привезти его на Мойку. Там, во время чая, дать ему выпить раствор цианистого калия.

После того как моментальным действием яда Распутин будет уничтожен, его труп, завернутый в мешок, увезти за город и сбросить в воду.

Для перевозки тела нужно было иметь закрытый автомобиль, и великий князь Дмитрий Павлович предложил воспользоваться своим. Это было особенно удобно: великокняжеский стяг, прикрепленный к передней части машины, избавлял нас от всяких подозрений и задержек в пути. Распутина я должен был принять у себя один, поместив остальных соучастников заговора в соседней комнате, дабы в случае необходимости они могли прийти мне на помощь.

Какой бы оборот ни приняло задуманное нами дело, мы условились во что бы то ни стало отрицать нашу причастность не только к убийству Распутина, но даже к покушению на убийство.

Место, куда мы сбросим труп Распутина, решено было отыскать уже по возвращении в Петербург великого князя и Пуришкевича.

Через несколько дней после нашего совещания оба они уехали на фронт.

В Петербурге оставался только поручик Сухотин, с которым я виделся почти ежедневно.

В этот период времени я вторично посетил Маклакова. Перед своим отъездом Пуришкевич просил меня сделать все возможное для того, чтобы привлечь Маклакова к самому близкому участию в нашем деле.

...

Как показал В.А. Маклаков (уже находясь в Париже) на допросе судебному следователю Н.А. Соколову, расследовавшему убийство большевиками Царской семьи, что князь Ф.Ф. Юсупов-младший готовил убийство Григория Распутина:

«Юсупов приехал ко мне. Он рассказал мне в общих чертах, как он думает организовать это убийство. На это я сказал ему, что становясь на его точку зрения, которую он развивал мне в нашу первую беседу, нельзя устроить так, чтобы Распутин пропал бесследно, как это предполагалось, и чтобы труп его не был найден; необходимо, чтобы смерть его была очевидна, иначе Императрица будет надеяться, что он когда-нибудь разыщется, какие-нибудь его друзья симулируют его бегство и будут продолжать его дело. Поэтому необходимо, чтобы труп был найден. Но с другой стороны, также необходимо, чтобы виновные имели возможность не быть обнаруженными». (Допрос В.А. Маклакова 10 сентября 1920 года // Н.А. Соколов. Предварительное следствие 1919–1922 гг. / Сост. Л.А. Лыкова. «Российский архив». Т. VIII. М., 1998. С. 252)

По другим свидетельствам депутат Государственной Думы, известный масон В.А. Маклаков имел свидание с князем Ф.Ф. Юсуповым: «Позже, уже находясь в эмиграции, Маклаков признался, что дал заговорщикам вместо яда аспирин, поэтому выпитое Распутиным вино (две рюмки) не убило его, зато эпизод с аспирином породил медицинский миф о демоническом здоровье крестьянина Григория Ефимовича». ( Фалеев В. За что убили Распутина? // Дорогами тысячелетий. Вып. 4. М.: Молодая гвардия, 1994. С. 161)

При новом свидании с Маклаковым я был приятно поражен происшедшей в нем переменой. Вместо уклончивых ответов, я услышал от него полное одобрение всему нами задуманному, но на мое предложение действовать с нами сообща он ответил, что ему, быть может, придется в половине декабря по важным делам отлучиться на несколько дней в Москву. Тем не менее, я посвятил его во все подробности нашего заговора.

Прощаясь со мной, он был любезен, пожелал нам полного успеха и, между прочим, подарил мне резиновую палку.

– Возьмите ее на всякий случай, – сказал он, улыбаясь....

Как показал В.А. Маклаков (находясь в Париже) на допросе судебному следователю Н.А. Соколову, что князь Ф.Ф. Юсупов-младший по поводу Распутина «обратился ко мне с просьбой во время убийства быть у него в доме, чтобы я и тут мог дать ему нужный совет в случае осложнения <…>. Я обещал Юсупову сделать попытку отложить свой доклад <…>.

Таким образом, я в день убийства читал лекцию в Москве и о подробностях его слышал только после от участников. Они Вам могут это лучше рассказать, но в описании этого убийства меня поразила все-таки необычайная живучесть Распутина. <…>

Таким образом, мотивируя необходимость убить Распутина, Юсупов ничего мне не говорил про связь Распутина с немцами» . (Допрос В.А. Маклакова 10 сентября 1920 года // Н.А. Соколов. Предварительное следствие 1919–1922 гг. /Сост. Л.А. Лыкова. «Российский архив». Т. VIII. М., 1998. С. 252–253)

X

Тем временем мои занятия в Пажеском корпусе шли своим чередом. Полковник Фогель, который готовил меня к репетициям, по-прежнему приходил ко мне и часами объяснял мне военные науки.

Изредка бывал я у Распутина, подчиняясь необходимости поддерживать с ним отношения. Как ни был гадок мне этот человек, но еще более гадко было сидеть у него, разговаривать с ним.

Эти посещения были для меня самой настоящей пыткой.

Однажды я зашел к нему за несколько дней до возвращения в Петербург великого князя Дмитрия Павловича и Пуришкевича.

Распутин был в самом радостном настроении.

– Что это вы так веселы? – спросил я его.

– Да уж больно хорошее дельце-то сделал. Теперича не долго ждать: скоро и на нашей улице будет праздник.

– А в чем дело? – заинтересовался я.

– В чем дело, в чем дело? – старался передразнить меня Распутин. – Вот ты боишься меня, – продолжал он, – и перестал ко мне ходить, а много кой-чего интересного есть у меня тебе порассказать… А вот и не скажу, потому боишься меня, опасаешься всего, а коли бы ты не боялся, – рассказал бы.

Я объяснил ему, что готовился все время к репетициям в корпусе, очень был занят и никак не мог вырваться, потому только и не приходил к нему. Но на все мои доводы Распутин твердил свое:

– Знаю, знаю, боишься меня, да и родные тебе не дозволяют. Мамаша твоя небось заодно с Лизаветой… [264] Обе только и думают, как бы меня отсюда спровадить. Да нет, не удастся им, не послушают их. Уж так-то меня любят в Царском, так любят. И что больше напротив меня говорят, то больше и любят… Вот как!

– Григорий Ефимович, – сказал я, – ведь вы в Царском себя иначе ведете: вы там только о Боге и разговариваете, оттого вам и верят.

– Что ж, милый, мне о Боге с ними не говорить? Они все люди благочестивые, любят такую беседу… Все они понимают, все прощают и меня ценят… А насчет того, что им худое про меня наговаривают, – это все ни к чему; все одно они худому не поверят, что ни говори… Я им и сам рассказывал: будут, говорю, на меня клеветать, а вы вспомните, как Христа гнали. Он тоже за правду страдал. Ну вот они всех и выслушивают, а сделают по-своему, как им совесть велит.

С «ним» [265] вот бывает подчас трудно; как от дома далеко уедет, так и начнет слушать худых людей. Вот и теперича сколько с «ним» намучились. Я ему объясняю: довольно, мол, кровопролитий, все братья, что немец, что француз… А война эта самая – наказание Божье за наши грехи… Так ведь куды! Уперся. Знай, свое твердит: «Позорно мир подписывать».

А какой такой позор, коли своих братьев спасаешь? Опять, говорю, миллионы народу побьют.

Вот «сама» – мудрая, хорошая правительница… А «он» что? Что понимает? Не для этого сделан, Божий он человек – вот что. Боюсь одного, – продолжал Распутин, – как бы Николай Николаевич не помешал, коли узнает. Ему-то все только воевать, зря людей губить. Да, теперича далече он, руки коротки – не достанет. Подальше его и угнали затем, чтобы не мешал, да не путался.

– А по-моему, большую ошибку сделали, – сказал я, – что великого князя сместили. Ведь его вся Россия боготворила, самый популярный человек.

– За это самое и сменили. Возгордился больно, да высоко метил. Царица-то сразу поняла, откудава опасность идет.

– Неправда, Григорий Ефимович, великий князь Николай Николаевич совсем не такой человек: никуда он не метил, а исполнял свой долг перед Родиной и царем. И с тех пор как он ушел, ропот в стране увеличился. Нельзя было в такой серьезный момент отнимать у армии ее любимого вождя.

– Ну, уж ты, милый, не мудри: коли было сделано, так, значит, и надо, – правильно.