Хороши в постели - Дженнифер Вайнер

мозолят мне глаза. Может, этого и хватит.

Затем я вернулась наверх и открыла новый дневник: красивую тетрадь в бумажной обложке с мраморным рисунком и плотными разлинованными страницами.

«1999, – написала я. Нифкин вскочил на подлокотник дивана рядом со мной, посматривая на слова с одобрением. – Моему малышу, которого я уже очень люблю».

* * *

Большую часть января шел дождь, а в феврале почти постоянно валил снег, превращая все в белое минут на десять, пока выхлопы городских автобусов и люди, харкавшие соплями на улице, снова все не возвращали к серому. Я старалась не смотреть на красные сердечки из фольги в витринах аптек. Я пыталась избегать красно-розового выпуска «Мокси» ко Дню святого Валентина, для которого Брюс, как сообщалось на обложке, написал статью под названием «Заставь его кричать: десять новых сексуальных трюков для эротической авантюристки».

Одним злополучным днем я таки открыла эту колонку, стоя в очереди круглосуточного магазина, и мои глаза изнасиловала фотография Брюса во всю страницу: он, в шелковых трусах-боксерах оттенка алой помады и с выражением крайнего блаженства, валялся на кровати с женщиной, которая, я искренне надеялась, была моделью «Мокси», а не таинственной Э. Я сунула журнал обратно на стойку, как будто обожглась, и после индивидуальных консультаций с Самантой («Кэнни, просто отпусти и забудь!») и виртуальных дебатов по электронной почте с Макси («Могу заказать его убийство, если хочешь») решила, что проще игнорировать. И радоваться, что февраль – короткий месяц.

Время шло. Я приобрела новый и весьма любопытный набор растяжек и начала жаждать импортного сыра «Стилтон», который продавали по шестнадцать долларов за полкило. Пару раз даже была близка к тому, чтобы сунуть ломоть в карман пальто и выскользнуть из магазина. Но, пожалуй, будет слишком неловко объяснять причину такой страшной тяги к сыру тому, кто придет внести за меня залог после неизбежного ареста.

На самом деле я чувствовала себя вполне хорошо, именно так описывали второй триместр большинство безжалостно оптимистичных книг о беременности, которые я читала. «Вы почувствуете себя сияющей и живой, полной энергии!» – гласила одна под фотографией сияющей и жизнерадостной беременной женщины, идущей по полю, усыпанному цветами, рука об руку со своим преданным супругом.

Не то чтобы это было прямо настолько здорово. Со мной случались непредсказуемые приступы непреодолимой сонливости, и временами грудь болела так, что я фантазировала, как она отваливается и откатывается, а однажды ночью я слопала целую банку мангового чатни под клипы на «Эм-Ти-Ви».

И иногда… ну, может быть, чаще, чем просто иногда, мне становилось так жаль себя, что я плакала. Во всех книгах были фотографии беременных женщин с мужьями (в более прогрессивных – со спутницами) – с теми, кто мог втирать какао-масло в живот, кто приносил мороженое и соленые огурцы, кто был рядом, чтобы подбодрить, и поддержать, и помочь выбрать имя.

А рядом со мной никого, хандрила я, благополучно игнорируя Саманту, Люси, ежевечерние прозвоны от матери и еженедельные ночевки у нее же. Некого отправить ночью в круглосуточный магазин. Не с кем допоздна обсуждать преимущества имени Элис над Абигейл, некому убеждать меня не бояться боли и будущего и заверять, что все будет хорошо.

Мне казалось, что становится только сложнее. Во-первых, люди на работе начали замечать. Никто пока не подошел и не спросил в лоб, но я время от времени ловила на себе чей-нибудь пристальный взгляд или слышала, как все резко замолкают, когда заходила в дамскую комнату или кафетерий.

Однажды Габби зажала меня в углу у моего стола. Она копала под меня с осени, когда на радость редакторам в воскресном номере появилась моя полуметровая статья о Макси. Они пришли в восторг от того, что мы стали единственной газетой Восточного побережья, которая добилась интервью с Макси, и еще больше возбудились от того, что только у нас вышла такая история, где она так откровенно рассказывала о своей жизни, планах и неудачных романах. Я получила небольшую, но приятную премию и грамоту с пламенной похвалой от главного редактора, которую повесила над рабочим столом на самом видном месте.

Все это шло на пользу мне, но повергало Габби во все более дурное расположение духа. Особенно с тех пор, как мне поручили писать о «Грэмми», а ей – составить некролог для Энди Руни на случай, если его все-таки подведет здоровье.

– Ты набираешь вес? – начала допрос Габби.

Зная, что повсюду уши, я попыталась отзеркалить вопрос по совету из статьи «Десять советов, как себя вести с проблемными людьми».

– Какой необычный вопрос, – произнесла я, едва шевеля губами. – И почему это тебя интересует?

Габби уставилась на меня, отказываясь заглатывать наживку.

– Ты выглядишь по-другому, – заявила она.

– То есть ты хочешь сказать, – продолжала я следовать инструкции, – что тебе важно, чтобы я всегда выглядела одинаково?

Она одарила меня долгим сердитым взглядом и возмущенно фыркнула. Меня это вполне устраивало. Я так и не решила, что сказать людям и когда. Я носила легинсы и широкие рубашки навыпуск, надеясь, что набранные килограммы (три в первом триметре и еще два со Дня благодарения) спишутся на праздничные излишества.

Отчасти все так и было. Я хорошо питалась. Каждые выходные я завтракала с мамой и раз или два в неделю ужинала с друзьями, которые как будто сменялись по какому-то сверхсекретному расписанию. Каждый вечер кто-нибудь звонил и предлагал зайти выпить кофе или встретиться утром за бейглом. Каждый день на работе Энди спрашивал, не хочу ли я разделить с ним блюда из потрясающего места, где он ужинал накануне вечером, или Бетси вела меня в крошечную, но превосходную вьетнамскую закусочную в двух кварталах от редакции. Они как будто боялись оставить меня одну. И меня даже не волновало, что я была для них объектом сочувствия или особым проектом. Я впитывала все, пытаясь отвлечься от тоски по Брюсу и одержимости тем, чего у меня не было (а именно безопасности, стабильности, отца для будущего ребенка, одежды для беременных, которая не делала бы меня похожей на маленький горнолыжный склон).

Я ездила на работу и на приемы к доктору Патель, записалась на все занятия и курсы, какие могла бы пожелать будущая мать: «Основы грудного вскармливания», «Сердечно-легочная реанимация младенцев», «Родительство для чайников».

Мать бросила клич, и все ее подруги опустошили свои чердаки и чердаки дочерей. К февралю у меня имелся пеленальный столик, система утилизации для подгузников, детская кроватка, автокресло и коляска, которая выглядела роскошнее (и навороченнее), чем моя маленькая машина. А еще коробки, полные пижамок и