Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

различается по степеням греховности, стало быть, достаточно совершить один-единственный грех, чтобы оказаться навеки проклятым. Разве не к этому сводится смысл твоих слов? Если Бог есть и…»

«Я не знаю, есть ли он, – перебил я Армана. – Но судя по тому, что я видел… Бога нет».

«Значит, нет и греха и зла тоже нет».

«Это не так, – возразил я. – Потому что если Бога нет, то мы – высшие разумные существа во всей вселенной. Только нам одним дано видеть истинный ход времени, дано понять ценность каждой минуты человеческой жизни. Убийство хотя бы одного человека – вот что такое подлинное зло, и не важно, что он все равно умрет – на следующий день, или через месяц, или спустя много лет… Потому что если Бога нет, то земная жизнь, каждое ее мгновение – это все, что у нас есть».

Арман откинулся назад, словно решив на время прервать беседу. Щурясь, он смотрел на огонь. Впервые он отвел взгляд в сторону, и я смог спокойно рассмотреть его. Он долго сидел молча, и я как будто видел движение его мыслей, они словно плыли по воздуху, как кольца табачного дыма. Я не мог их прочитать, но чувствовал их мощь, их силу. Мне даже виделось свечение вокруг его головы; его лицо казалось молодым, но это ничего не значило, потому что он был бесконечно старый и мудрый. Вряд ли я смогу это описать: чистые, юные черты лица и глаза, невинные, но полные многовекового опыта.

Он поднялся из кресла, непринужденно сцепил руки за спиной и обратил взгляд на Клодию. Я понимал, почему она все время молчала. Наш разговор был не для нее. Но я знал, что и она оказалась во власти могущественных чар Армана. Она ждала своего часа, слушала и запоминала. Их взгляды скрестились. Он владел каждой клеточкой своего тела, поднялся на ноги так легко, без суетливых жестов и движений, рожденных необходимостью, или привычкой, или неуверенностью в себе. Глядя на Клодию, он застыл в сверхчеловеческой неподвижности, и то же самое произошло с ней: она стала похожа на каменное изваяние, она тоже умела владеть своим телом. Они смотрели друг другу в глаза, и между ними возник контакт, некое высшее понимание, недоступное мне. Я сейчас для них был всего лишь суетным и вечно колеблющимся существом, как любой смертный для меня. Арман повернулся ко мне, и я понял: он уже знает, что она не согласна с моим пониманием зла, хотя они не произнесли ни слова.

Он заговорил, глядя на огонь: «Значит, есть только одно зло».

«Да», – отозвался я, и этот главный вопрос снова заставил меня забыть обо всем.

«Да, это так», – ответил он, и это было как удар, ввергнувший меня в пучину отчаяния и безысходной тоски.

«Значит, Бога нет… тебе ничего не известно о Его существовании?»

«Ничего!» – подтвердил он.

«Ничего!» – ошеломленно повторил я, даже не пытаясь скрыть свою наивность и жалкий человеческий страх.

«Ничего».

«И никто из здешних вампиров ничего не знает про Бога или дьявола?»

«Ни один из тех, кого я знаю, – задумчиво протянул он. Отблески пламени отражались в его глазах. – И насколько могу судить, я самый старый вампир на земле. Ведь живу уже четыреста лет».

Я изумленно смотрел на него.

Мир вокруг меня померк. Случилось то, чего я всегда так боялся. Я остался один, и не было у меня надежды. «Что ж, пусть будет так, – подумал я, – до самого конца света». Многолетние поиски закончились ничем. Я облокотился на спинку кресла, безразлично глядя на языки пламени в камине.

Я понимал, что бесполезно уезжать от Армана, предпринимать новое путешествие только затем, чтобы еще раз услышать тот же ответ.

«Четыреста лет, – шепотом повторил я его слова. – Четыреста лет».

Я не сводил глаз с раскаленных углей. Одно полено разгоралось с трудом, но огонь побеждал сырое дерево, оно медленно оседало в глубине камина, испещренное крошечными дырочками, через которые выступала смола. Она быстро выгорала, и на месте каждой такой дырочки плясал маленький огненный язычок. И мне показалось, что эти огоньки – лица людей с черными отверстиями ртов, что это огромный хор поет неслышными голосами.

Вдруг Арман резко поднялся, зашелестели складки плаща, он встал на колени у моих ног, обхватил мою голову руками, и горящие глаза смотрели мне в лицо.

«Зло – само понятие о нем – происходит от разочарования и горечи! Неужели ты не понимаешь? – воскликнул он. – Дети Сатаны! Дети Бога! Неужели это единственный вопрос, который привел тебя ко мне? Неужели это единственная сила, которая заставляет тебя превращать нас в богов или чертей? Единственно подлинная сила заключена в нас самих. Как ты можешь верить во все эти лживые сказки?»

Он сорвал со стены гравюру так стремительно, что я успел заметить лишь оскаленную пасть дьявола. Она промелькнула передо мной и через мгновение исчезла в огне камина.

Что-то сломалось внутри меня, точно в душе открылись шлюзы, бурный поток чувств вырвался наружу и заставил напрячься каждый мускул моего усталого тела. Я вскочил на ноги и поспешно отступил назад, подальше от него.

«Ты сошел с ума? – спросил я, изумленный собственным гневом и отчаянием. – Мы оба, ты и я, бессмертны, вечны; каждую ночь мы черпаем наше бессмертие в человеческой крови; здесь, на столе, среди заключенной в толстые тома многовековой мудрости лежит ребенок, такой же демон, как и мы сами. И ты еще спрашиваешь, почему я стараюсь понять смысл нашего существования, почему обращаюсь к сверхъестественным силам, почему ищу их! Я видел свое превращение и могу поверить во что угодно! Да, я запутался, я готов принять даже самую невероятную истину из всех когда-либо слышанных мною: в нашем существовании вообще нет никакого смысла!»

Я попятился к двери, прочь от его удивленного лица, руки, парящей в воздухе возле неподвижных губ, пальцев, сжатых так сильно, будто он хотел пронзить ногтями собственную ладонь.

«Не уходи! Вернись», – прошептал он.

«Нет, не сейчас, – сказал я. – Позволь мне уйти. На время… позволь мне уйти… Ничто не изменилось. Просто я должен переварить твои слова…»

На пороге я оглянулся. Клодия смотрела на меня, сложив руки на коленях. Потом нежно и печально улыбнулась, махнула рукой: уходи.

Мне хотелось выбраться из театра на старинные улицы и просто брести куда-нибудь, чтобы прийти в себя. Но у меня не было сил; двигаясь на ощупь в темноте по каменным плитам коридора, я совершенно растерялся. Наверное, просто не мог собраться с духом и сделать над собой усилие, моя собственная