Зумана - Е. Кочешкова

— Знаешь, как у нас говорят? — тихо прошептал ей шаман. Его теплое дыхание отдавало запахом табака. — Говорят, что когда человек умирает, на небе загорается звезда. У того, кто жил славно, она будет сиять ярко-ярко… — он вздохнул. — Прижмись ко мне крепче, тогда мороз не доберется до тебя. Мое имя значит «огонь». Мне дал его дед, когда из мальчика меня нарекли мужчиной. Дед всегда знал, что я буду шаманом. И что сила моя — в огне…

Его чуть хрипловатый голос звучал так напевно, и от него становилось словно бы легче…

— Знаю, что томит душу твою, — промолвил Кайза, заставив Элею замереть. — Знаю… Не просто так я оставил тебя в этой степи. В ином месте ты не обрела бы свободы, которой так ищешь. Ты многое уже поняла, но окончательно сбросить эти оковы сможешь только, когда отпустишь себя… на волю. Знаешь, как еще у нас говорят? Не разбудив волчицы, не отыщешь женщину. В каждой девушке из Диких Земель живет волчица. Волчица защищает очаг и детей, держит мужчину за холку, она говорит с силами природы и понимает их язык. Она слышит, как бьется сердце степи, и жизнь свою ведет ему в лад. Такая женщина не боится злых языков да завистливых глаз и слушает не то, что говорят другие, а свое сердце. "Сердце волчицы" — так называют в степи добрую мать и преданную жену. А ты… полна страхов.

Элея зажмурилась изо всех сил, чтобы не уронить горячих слез. Обида и боль поднялись со дна души и утаить их не было никакой мочи.

— Кайза!.. Да что ты знаешь обо мне?! Что ты знаешь? А тебе известно, как воспитывают наследницу? Какие истины вкладывают в ее голову? Знаешь ли ты, что мои гувернантки называли любовь глупостью для простолюдинок, а страсть — погибелью, которую насылают демоны? У королевы не должно быть чувств! Любовь к мужчине не имеет смысла и не несет пользы народу! От нее один только вред и метание ума! — Элея чувствовала, как годами накопленная боль рвется наружу и не в силах была сдерживать ее. — Это у вас все просто! Полюбил, схватил в седло, уволок в свое становище… Сошлись характерами — и прекрасно, не понравилось — разбежались… У нас — не приведи боги лишиться невинности до свадьбы! Это же такой срам — хоть сразу головой вниз со скалы… И никаких лишних улыбок, никаких прогулок без пригляда, а то мало ли! — она сердито дернула головой, вспоминая все эти постоянные морали и наставления. И их безрадостные последствия. — Меня учили быть королевой, Кайза. Королевой, а не женщиной. И уж подавно не волчицей…

Она закрыла лицо руками. Боги, как же трудно было потом жить с этим всем… Учиться чувствовать, признавать за собой право на простое удовольствие от мужской ласки, которая всегда было чем-то ужасно запретным, постыдным. Первая брачная ночь запомнилась ей болью и страхом, да и последующие были не лучше. Сколько прошло времени, прежде чем в этой их с Руальдом сфере отношений появилась хоть какая-то гармония…

— Бедная маленькая волчица… — Кайза обнял ее еще крепче и, тихо смеясь, сказал: — Я знаю. Все это видно в тебе. Но… ты совсем, как твой шут… думаешь, что такие вещи даны раз и навсегда, что с ними надо жить до старости, — он отнял ее ладони от лица и крепко сжал, глядя прямо в глаза: — Элея… снежная ты принцесса… да в тебе столько огня и дикости, что на десятерых хватит и еще останется. Твои оковы давно потрескались и готовы рассыпаться от малого толчка. Только позволь это. Сама. Пожелай этого по-настоящему, без оглядки на твоих людей, на все законы и приличия. Отпусти себя на волю. И тогда ты увидишь, что все так просто… что есть только один верный путь.

Часть четвертая

Возвращение

1

— Плохо, малыш… совсем плохо, — Дейра вздохнул и помог Шуту подняться. — Опять боишься. Опять земли не чувствуешь.

Шут, сердито выпятив губу, стряхивал с ладоней налипшие хвоинки. Все-то он знал, все понимал, но… это ведь так трудно — удержаться на руках. Уж сколько раз пытался — а все без толку. Пока Дейра помогал — выходило замечательно, а как сам… Он второй день бился и никак не мог заставить свое тело стоять ровно, не заваливаясь.

А вокруг звенело лето… Жаркое, яркое… лето душистых трав, сверкающих речек, долгих пыльных дорог… И больше всего Шута пугала мысль, что эта новая жизнь отвергнет его за неумелость, что акробаты сочтут, будто новый член их труппы никуда не годен, и вернут глупого в монастырь.

— Не бойся, — сказал Дейра, подталкивая Шута обратно к коврику. — Не бойся упасть. Прекрати вставать на руки. Начни просто падать, кувырком через голову. И тогда поймешь, что в этом нет ничего страшного. У тебя сзади будут ноги, на которые всегда можно опереться. Или, в крайнем случае, мягкая задница, на нее и вовсе не страшно брякнуться! — он весело ухмыльнулся. Но Шуту было не смешно. Он уже успел несколько раз ощутимо брякнуться и оттого совсем растерял весь свой первоначальный задор.

Ковыряя наполовину вышелушенный подсолнух, к ним подошел Виртуоз. Как всегда хозяин показался Шуту таким большим, грозным… Он был коричневый от загара, в черных лохматых волосах блестели редкие бусины, куртка небрежно распахнута на голой груди. Хозяин постоял, поглядел на Шутовы потуги. Хмыкнул, сплевывая лузгу от семечки:

— Да парень, падать — это первое, чему ты должен научиться. В падении — весь фокус любого представления. Если Дейра станет просто ходить по канату, люди быстро решат, что дело его — пустяшное. Не-е-ет… Обязательно нужно упасть. Упасть красиво, так чтобы зрители поверили, будто ты сейчас разобьешься ко всем демонам! И в последний миг сделать что-нибудь эдакое. Вывернуться покрасивей. Дать им понять — мол, ты нарочно их пугал. Вот тогда твой труд оценят. Увидят, что ты и в самом деле рискуешь! — он отбросил подсолнух и подошел к Шуту. — Ну-ка давай! Пошел!

Шут, наверное, все-таки понял. Он снова упал, но на сей раз мягко, поскольку был к этому готов.

— Вот так, — удовлетворенно улыбнулся Виртуоз. — А теперь делай это до тех пор, пока не научишься падать как кошка. И руки! Руки прямей держи, тверже. Да не расставляй ты их так широко! Толку в этом нет. Пошел!

— Пошел! Нуу! — Шут услышал, как тонкий длинный бич со свистом рассек воздух. Возница был хмурым неопрятным мужиком в плаще, заляпанном дорожной грязью. Но в его большой крытой повозке оказалось достаточно тепло, чтобы добраться до главного тракта и найти экипаж получше.

Степных лошадей они отпустили. Всех, кроме смирного невзрачного Кайзиного конька, который теперь трусил на привязи за повозкой. "Они свободные, — напомнил Шуту Кайза. — Они должны вернуться домой".

"А когда же мы будем дома? — думал Шут, сидя у края заднего борта фургона и глядя, как убегает вдаль дорога. — Да и где он, мой дом?"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});