Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой - Валерий Шамбаров

Врага задержали на четверо суток… Увы, они остались не использованными. Ведь в это же время, 2 мая, немцы нанесли удары по всему фронту — против 4-й, 2-й, 1-й русских армий, атаковали 10-ю, ворвались в Прибалтику. Внимание Ставки оказалось отвлечено, а Иванов и Драгомиров ничуть не обеспокоились. Именно тот факт, что корпуса 3-й армии стойко держатся, подтверждал их вывод: у противника на этом участке сил немного, проводится только демонстрация. В те самые дни, когда немцы и австрийцы пробивались на северном крыле фронта, на юге 9-я и 11-я русские армии были брошены в наступление! В штабе фронта были уверены, что они наступают на главную вражескую группировку, которая сосредотачивается в Буковине.

Спохватились лишь после того, как войска Радко-Дмитриева были отброшены за Вислоку. Начали перебрасывать к нему резервы, 3-й Кавказский корпус и кавалерию. Забрали у Брусилова и передали в состав 3-й армии 24-й и 21-й корпуса. Приказали контратаковать и выправить положение. Но Радко-Дмитриев растерялся. Даже собственные резервы он направил в бой, когда неприятель преодолел его позиции. Было уже поздно. Остатки 9-го и 10-го корпусов, принявших основной удар, больше не представляли реальной силы, отступали в полном беспорядке перемешавшимися батальонами и ротами. Немцы хлынули в прорыв и расширяли его, громили отходящих русских.

А вместо того, чтобы собрать прибывающие соединения в кулак и нацелить во фланг продвигающемуся неприятелю, командование армии и фронта бросало их в лобовые контратаки по частям, по мере того, как они подходили. Совершив форсированный марш, появился гвардейский кавалерийский корпус Хана Нахичеванского. На глазах отступающих войск он под бешеным огнем ринулся в конную атаку. Сам вид несущейся на врага массы всадников настолько воодушевил пехотинцев, что они повернули, поднимались с земли даже раненые. Вместе с конницей побежали на немцев и отбросили их к Вислоке. Но противник углублялся на соседних участках, обтекал, и успех свелся к нулю. Точно так же поодиночке выдвигались навстречу германцам дивизии 3-го Кавказского корпуса, шли в штыковые, задерживали врага. А немцы по очереди давили их таранными ударами.

Радко-Дмитриев молил о разрешении уходить за Сан. Верховный Главнокомандующий категорически запретил. Ведь тогда пришлось бы отводить назад и соседние армии, 4-ю, только что одержавшую блестящую победу, 8-ю, удерживающую карпатские перевалы. А по донесениям штаба Юго-Западного фронта, в 3-й армии войск теперь было предостаточно. Но Радко-Дмитриев уже утратил управление ими. Да еще и усугубил положение. Начал разъезжать на машине по дорогам или рассылать через адъютантов приказы тем, кого удалось найти — командирам полков, бригад, минуя их непосредственных начальников. А эти начальники отдавали другие приказы и безуспешно искали командарма. Пошла полная неразбериха, армия превратилась в сборные отряды, а где и толпы. Одни старались выбраться на восток, другие сдавались.

Горлицкий прорыв и его развитие

Но и командование противника проявило себя далеко не лучшим образом. Возможность добить 3-ю армию оно упустило. О каком-либо маневрировании даже не вспоминало. Гнало свои части на лобовые штурмы, и они несли очень ощутимый урон. Там, где немцы и австрийцы встречали сопротивление, они останавливались, пятились — хотя нашим воинам порой приходилось отбиваться только штыками. Неприятель подтягивал артиллерию, засыпал героев снарядами и лишь после этого снова атаковал. Наступление развивалось крайне медленно, русским позволяли беспрепятственно отходить на следующие рубежи. Однако к 11 мая беда коснулась уже всего Юго-Западного фронта. Прорыв углубился, противник обходил фланги 4-й армии Эверта, оборонявшейся севернее, и 8-й Брусилова, действовавшей южнее. Ставка дала команду на общий отход. Войска Эверта отводились на 50 км назад, к Ново-Мясту и Сандомиру, Радко-Дмитриева и Брусилова — на линию р. Сан, 11-я армия Щербачева на Стрый, 9-я Лечицкого к Днестру.

При этом попала в тяжелое положение 48-я дивизия Корнилова, одна из лучших. Она сражалась в горах на Дуклинском перевале. Когда 24-й корпус передали в 3-ю армию, оставалась там же, стойко отразила все атаки. А в хаосе отступления приказ об отходе ей прислали с запозданием. По равнине продвигались 2 германские дивизии и перекрыли выходы из гор. А через перевал следом за полками Корнилова уже выступили австрийские части. При 48-й дивизии находился санитарный отряд Николая Родзянко, сына председателя Думы. Персонал работал тут долго, успел изучить места, и Родзянко предложил Корнилову выйти из кольца окольными тропами. Но его войска отстали, растянулись на 20 км, и начдив не мог бросить их. Вернулся со штабом к полкам, а санитарному отряду приказал уходить.

Родзянко сумел вывезти к своим всех раненных, тыловые подразделения и часть обозов дивизии, был за это награжден орденом Св. Владимира с мечами. А неприятели обнаружили маневр санитаров, перерезали последние тропы. Корнилов организовал прорыв и сам прикрывал его с горстью храбрецов. Большинство его подчиненных пробились, вынесли знамена дивизии и ее полков. Но почти весь отряд прикрытия полег в неравном бою, Корнилов был ранен осколком. Он и офицеры его штаба, отстреливаясь, вырвались чуть ли не из рук врага и скрылись в горах. Несколько дней прятались, лесами пробирались к своим. Изголодавшись, вышли к селению за продуктами, и австрийцы захватили их в плен.

С 8-й армией противник пытался проделать то же самое, что с 48-й дивизией. На перевалах австрийцы наседали атаками, чтобы задержать русских в горах, пока Макензен не зайдет им в тыл. Но Брусилов оказался предусмотрительнее Радко-Дмитриева. Еще в начале сражения он отправил на восток лазареты, обозы. А отойти приказал скрытно. Солдаты до последнего момента вели работы по усилению обороны. В окопах остались подвижные команды с пулеметами, какое-то время вели огонь, остальные войска ночью снялись с позиций. Заранее были намечены пути движения, шли быстро и оторвались от врага, благополучно выбрались из ловушки.

А на левом фланге фронта по прежнему приказу Иванова 11-я и 9-я армии наступали, одерживали победы. Теснили Южную армию Линзингена, атаковали перевалы Лесистых Карпат, начали штурм крепости Черновицы. Австрийцы остановили русских огнем крепостной артиллерии, но Щербачев и Лечицкий не понимали, зачем же отходить, бросать занятую территорию? Брусилову пришлось созваниваться со Щербачевым и объяснять — если его войска замешкаются, им уже не дадут спуститься с перевалов. Да и спуститься-то было не просто. Корпуса 11-й армии втянулись на узкие горные дороги, им требовалось время, чтобы выбраться назад. Между тем, противник обнаружил, что 8-я армия отступила. Через оставленные перевалы на равнину выходили 2-я и 3-я австрийские армии, поворачивали на юг, нацеливаясь запереть в Карпатах армию Щербачева.

На стыке армий действовала 4-я Железная дивизия Деникина с двумя приданными полками. Она прикрыла отход соседей, приняла удар на себя. Отбивала атаку за атакой, враг подводил все войск, все больше артиллерии, поливал обороняющийся отряд снарядами. Задачу выполнили, 11-я армия успела проскочить. Но Железная дивизия понесла жестокие потери, приданный ей Архангелогородский полк был зажат в полукольцо и погиб почти полностью.

К 13 мая остатки 3-й армии заняли позиции на р. Сан к северу от Перемышля, 8-я армия к югу. Радко-Дмитриев был смещен, вместо него назначили командира 12-го корпуса генерала Леша (корпус принял Каледин). Оборону на Сане поручили Брусилову, ему подчинили и 3-ю армию. А Фалькенгайн как раз в это время собирался прекратить операцию! Поставленную цель достигли, русских от Карпат прогнали. Но Макензен и его начальник штаба фон Сект кое-как уговорили ставку продолжить наступление. Доказывали, что надо пользоваться моментом, пока Юго-Западный фронт разгромлен и не получил подкреплений.

Ставка согласилась с их доводами, и Макензен перегруппировал свой ударный кулак к г. Ярослав. Подступы к нему прикрывал 24-й корпус, а в нем осталась одна поредевшая 49-я дивизия. На него двинулись лавины немцев, отбросили за Сан и взяли город. Германский гвардейский корпус 17 мая форсировал реку и захватил плацдарм, вклинился между 24-м и 3-м Кавказским корпусами. Возобновились атаки и на других участках. А тот небольшой запас снарядов, который Брусилов сумел сохранить в своей армии, тоже иссяк.

Деникин писал о битве под Перемышлем: «11 дней жестокого боя 4-й Железной дивизии… 11 дней страшного гула немецкой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их… И молчание моих батарей… Мы почти не отвечали — нечем. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой — штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы… Когда после трехдневного молчания нашей единственной 6-дюймовой батареи ей подвезли 50 снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам; и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением». «В первый и единственный раз я видел храбрейшего из храбрейших Маркова в состоянии, близком к отчаянию». Марков выводил из шквала огня остатки 13-го полка, а рядом шел командир 14-го. Осколком снаряда ему снесло голову. Туловище, из которого хлестала кровь, стояло еще несколько мгновений. А Марков, залитый кровью соседа, зашагал дальше…