Одинокий путник - Ольга Денисова

Лешек без труда нашел свои вещи и робко спросил:

- А сапоги?

- А сапоги-то зачем? - удивился келарь.

- Ну как зачем? - Лешек смиренно опустил голову. - Сапоги людям очень нужны. Нехорошо все отдать, а сапоги себе оставить.

И тут Лешек не соврал - нехорошая примета оставить свою вещь там, куда не хочешь возвращаться. Оберегов, конечно, никто ему не вернет, но и в обители их хранить не станут - слишком уж богопротивная вещь.

- А… - согласился келарь и распахнул перед ним двери в маленькую каморку, - вообще-то сапоги мы для братии бережем, но если ты так решил, забирай.

Лешек осмотрелся в полутьме: его сапоги, которые сшил колдун, ни у кого таких не было! Да если бы кто-нибудь из братьев посмел их надеть! Он бережно взял их в руки и прижал к себе.

- Жалко отдавать-то? - сочувственно спросил келарь.

Лешек покачал головой - правдоподобно, - как и положено послушнику, отринувшему от себя мирскую жизнь навсегда.

- Хорошие сапоги, заметные: увидишь на ком - дом вспоминать станешь. Уж лучше с глаз долой, - келарь вздохнул.

Лешек не осмелился принести вещи в спальню, когда послушники собирались к вечерне, и долго ждал, спрятавшись в густых елях, отделявших кельи схимников от монастырского двора. От одежды пахло домом. У насельника обители была только одна собственность - нательный крест, кроме него ничего своего иметь не разрешалось. Лешек прижал к щеке жесткий сапожный мех - больше у него не осталось ничего, к чему прикасалась рука колдуна, ни одной вещи, которая бы напоминала о нем. И если замысел его провалится, он лишится и этой малости.

За опоздание к вечерне полагалось сорок поклонов Божьей матери, что Лешек и исполнил, едва войдя в церковь, не дожидаясь замечаний благочинного, и увидел его милостивый кивок. Лешек подумал, что неплохо изображает смиренного послушника!

Праздничные службы тянулись до полуночи, и чем ближе время подходило к решительной минуте, тем отчетливей Лешек понимал, как ему страшно. Настолько страшно, что язык присыхает к нёбу и мешает петь. Паисий даже взглянул на него несколько раз укоризненно. Настолько страшно, что не осталось сил для дрожи и волнения. Настолько страшно, что он не замечал духоты и головной боли.

- Устал? - спросил Лытка, когда они вышли из церкви.

Лешек покачал головой.

- Ты такой бледный, Лешек. Может, ты заболел?

- Нет, Лытка, просто душно было. Сейчас, я немного прогуляюсь, и все пройдет.

А он-то думал, как сможет обмануть друга, когда придет время выйти из спальни? Это хорошая отговорка - подышать свежим воздухом, разогнать туман в голове! У него промелькнула мысль, что он может уснуть и проспать все на свете, если ляжет в постель, но он тут же откинул ее: какое там уснуть! Главное, чтобы никто ничего не заметил!

Лешек тщательно притворялся, что спит. Вскоре послушники угомонились, засопели, Лытка встал на колени перед распятием (и не надоело ему сегодня молиться?), а Лешек обмирал от ужаса. Его поймают, в этом нет сомнений. Поймают и убьют. И, наверное, убивать его станут долго. Тело словно сковало морозом, руки и ноги не желали подчиняться, когда он понял, что пора идти.

- Лытка, зачем ты молишься? - спросил он шепотом и сел на кровати. - Мы же больше суток непрерывно молились?

- Мы пели хвалу Богу все вместе, а сейчас я говорю с ним наедине, - шепотом же ответил Лытка. - А ты куда?

- Голова болит. Я пойду погуляю немного, тут душно.

- Только недолго, ладно? - улыбнулся Лытка. - А то я буду за тебя волноваться.

Лешек кивнул и натянул подрясник. Тщательно завязывая онучи, он подумал, что в сапогах было бы удобней и тише, но решил не рисковать.

Пока он ждал, когда монастырь заснет, поднялся ветер, но не принес с собой тепла, как обычно. Напротив - он был ледяным, обжигающим, морозным. Лешек посмотрел на небо - его потихоньку затягивали тучи, и бежали они по небу быстро, как волны по озерной глади. Под монастырской стеной слышалось завывание, а посреди двора ветер гнал перед собой юркую поземку. Вот и хорошо. Его следы заметет, и никто их не увидит. Лешек ступил на крыльцо настоятельского дома и тут же шагнул обратно. Нет, в лаптях нечего и думать о том, чтобы пройти по деревянному полу бесшумно. Лешек снял их и оставил возле крыльца, слегка припорошив снегом.

Он не трус. Он не побоялся прыгнуть в колодец, а ведь мог умереть и знал об этом, когда нырял туда вслед за мальчиком. Почему же тогда ему не было страшно?

Потому что он не боится смерти, он боится Дамиана. Боится с детства, и страх этот не имеет ничего общего с трусостью. Лешек вдохнул: он не трус. Трус тот, кого страх останавливает, мешает действовать. А он ведь не остановится?

Глаза привыкли к темноте, когда он поднялся по лестнице и вошел в длинный коридор настоятельских келий. Он рассчитал точно: дверь Дамиана пятая от лестницы. Лешек прижал палец к стене и осторожно двинулся вперед. А если она заперта? Что тогда? Тогда он уйдет без крусталя? Или попробует ее открыть?

Пятая по счету дверь отворилась с тихим скрипом, и Лешек присел от испуга.

Архидиакон спал с оглушительным храпом. Лешек нарочно нагнулся над ним, чтобы убедиться в том, что не ошибся кельей. Нет, не ошибся, Дамиана трудно было с кем-то перепутать. И где находится крусталь, Лешек тоже понял сразу: в маленьком сундучке, около кровати. У колдуна он тоже хранился в сундучке. Лешек не дыша попробовал открыть сундучок, но тот был заперт. Ничего, колдун тоже запирал крусталь, и открыть махонький замочек труда не составляло. Лешек поковырял его ногтем и потянул крышку на себя - все очень просто. Дамиан не сомневался в своей безопасности - мимо его кельи иеромонахи боялись даже проходить, да ему и в голову не могло прийти, что кто-то посмеет его обокрасть!

Лешек взял крусталь в руки - в первый раз. Колдун никогда не давал его никому, даже подержать. Он оказался тяжелей, но меньше, чем Лешек думал. Лешек не стал закрывать сундучка. Злость заставила его скрипнуть зубами: пусть Дамиан и дальше презирает его, пусть считает подарком Паисию, словно он зверек, словно породистый щенок из хорошего помета. Пусть Дамиан проснется утром и сразу поймет, кто его обокрал.

Лешек стиснул крусталь в кулаке и, не сильно таясь, вышел из кельи, прикрыв за собой дверь и едва удержавшись, чтобы ею не хлопнуть. Все. Теперь переодеться - и бежать. Бежать куда глаза глядят!

Он забыл про лапти, оставленные у крыльца, но и в онучах добрался до дома послушников без приключений. Все. Теперь нет смысла таиться от Лытки. Лешек вошел в спальню, громко протопал к своей кровати и откинул тюфяк, под которым прятал одежду.

- Лешек? Ты чего шумишь? - Лытка оглянулся на него удивленно.

- Все, - радость кипела в нем. - Все, Лытка. Я ухожу.

- Куда? Лешек, ты сошел с ума?

Лешек рассмеялся, и довольно громко, так что из разных углов на него зашипели сонные голоса.

- Лытка, я ухожу насовсем, - он сел на кровать и размотал онучи, оставив на ногах только теплые портянки.

- Лешек! - Лытка вскочил с колен. - Куда! Что ты такое говоришь!

- Посмотри, - Лешек раскрыл ладонь и показал другу крусталь. - Они не поедут в Пельский торг после Крещенья.

Лытка опустился на кровать, от изумления раскрыв рот. Лешек спокойно натянул сапоги и потопал ногами по полу, проверяя, хорошо ли они сели.

- Лешек, - на глазах Лытки блеснули слезы, - и ты ничего мне не говорил? Ты… ты не доверял мне? Я же видел, что с тобой что-то происходит, но я и подумать не мог…

- Лытка, я боялся, что ты станешь меня отговаривать. А теперь все позади. Я ухожу.

- Погоди! Но куда же ты пойдешь? Зима, ты замерзнешь, тебя поймают, едва заметят исчезновение крусталя!

Над кроватями поднялось несколько голов, прислушиваясь к их разговору.

- Пусть попробуют! Метель начинается. Они даже не поймут, в какую сторону я ушел!

И тут Лешек впервые подумал: а в какую сторону он пойдет? Но тут же отбросил эту мысль - за воротами будет видно.

- Лешек… Я пойду с тобой.

- Нет, Лытка. Не надо. Я много лет жил в лесу, я умею прятать следы, я умею ходить неслышно, а ты? Вдвоем нас поймают быстрей, а один я как-нибудь выскользну.

- Что, бежать собрался? - раздался голос с кровати Иллариона.

Лешек посмотрел в его сторону и криво усмехнулся: Илларион-то точно его не остановит.

- Я всегда знал, что ты нашего Бога не любишь, - прошипел Илларион в ответ на его усмешку. - Миска, эй, Миска! Проснись! Алексий бежать собрался, а ты дрыхнешь!

В ответ на его слова проснулись все послушники, кроме Миссаила, и некоторые повскакали с постели. Лытка поднялся и неспешным шагом подошел к двери.

- Отсюда никто не выйдет до рассвета, вы поняли? Никто, кроме Лешека.

- Да? А если я сейчас начну орать? - захохотал Илларион. - Весь монастырь сбежится.

- А тебе я уже говорил - выгребные ямы будешь чистить. До конца дней, - Лытка угрюмо приподнял верхнюю губу.

Илларион скривился и изрядно толкнул Миссаила в бок: