Костер и Саламандра. Книга первая (СИ) - Далин Макс Андреевич

Я рассматривала гальку с мелкими ракушечками, подняла глаза — и встретилась взглядом.

И уронила корзинку.

Это полулежало грудью на валуне в полосе прибоя. Смотрело на меня. Громадные неподвижные глазища, исчерна-зелёные, — но на дне у них светилось золотое, будто огоньки свечей внутри головы. Без носа, маленький треугольный выступ только. Рот — щель без губ, и мне померещилась ухмылка. Голова и всё тело — тёмно-серые, с прозеленью, с влажным блеском, как дельфинья кожа, — местами покрыты чем-то…

Не знаю чем. Мхом поросли? Водорослями? Я не поняла.

Нечеловеческая голова, нечеловеческое тело. Шеи нет, плавный переход к плечам. Ушей нет, перепонки, как у ящерицы. Волос нет, но вуалевые какие-то наросты, длинные, полупрозрачные, как у некоторых рыб хвосты или щупальца медуз, не поняла я. Руки: локтями опирается о камень. Плавники от плеч, плавники от локтей, ладони с перепонками между когтистыми пальцами…

Если закрою глаза — увижу в подробностях. Врезалось в память.

Вот это. Нечеловеческое. Дико чуждое. Совершенно непонятное.

Может, я умерла бы от ужаса: бежать не могла, ноги вросли в гальку. Но оно бесшумно подалось назад, бесшумно, легко, тихо, без плеска ушло в прибой.

Может, русалка пожалела меня. А может, не хотела, чтобы я начала орать, позвала людей… Но она ушла — а у меня появились силы, чтобы бежать, и бежала я во весь дух, сколько сил хватило. Забыла там корзинку. Дворецкий за ней ходил, дед Хоут. Ворчал на русалку: тьфу ты, нечистая сила, испугала девчонку…

Но когда он забирал мою корзинку, никого не видел. Это я такая везучая.

Но Хоут видел их в молодости. Многие моряки видели, хоть мельком. Говорили о русалках разное: что увидеть тварь — плохая примета, что увидеть — отличная примета, особенно на пути в открытое море. Что русалки пожирают упавших за борт и потерпевших крушение. Что кого-то из знакомых спасла русалка. Что русалки страшно любят вино — и в обмен на бутылку вина можно получить горсть жемчуга. Что русалки умирают от человеческой еды. Много всего говорили — и всё казалось сказками.

Слухами.

А в столице любят изображения русалочек в виде милых девочек с рыбьими хвостиками. Совсем сказочных. И тритонов изображают в виде таких же милых мальчиков с хвостиками… а я даже не знаю, самку видела или самца. Русалка это была или тритон. Морская тварь это была. Поди определи по акуле, девочка она или мальчик.

В горах живут драконы. А в море — русалки. Отчего бы в лесу не жить чему-то этакому? Которое потом будет забираться в дымоход — и которое настолько омерзительно, что от одного отвращения можно умереть, бр-рр…

Где бы специалиста найти. Так ведь нет, похоже, по ним специалистов!

С тем я и заснула.

А на следующее утро мы с Виллеминой нанесли Рашу визит.

Взорванный флигель был закрыт парусиной, а в остальной части дома царил какой-то особый уют — даже тени ада я тут не почувствовала. Тяпка, кажется, принюхивалась, но не нервничала — и это нам с Вильмой понравилось.

Раш нас встретил почти весело, в очень светлой маленькой гостиной, украшенной живыми цветами — тоже тропическими, розовыми, не знаю, как они зовутся.

— Ваш дом похож на сад, дорогой мессир Раш, — сказала Виллемина. — Удивительно видеть эти цветы, когда за окном снег.

— Как раз в эту-то пору они и цветут, прекрасная государыня, — сказал Раш. — Моя жена очень любит их.

— Эти цветы, зорецветники, привозят с Чёрного Юга корневищами, — улыбнулась Гелида. Усталое же лицо у неё было… но она улыбалась очень приветливо. — Я сама сажаю их, государыня. В почву непременно нужно добавить немного углей и золы — тогда они цветут особенно пышно.

— Вы геройски держитесь, леди, — сказала я. — Вам хоть немного легче?

И у неё взгляд тут же стал отчаянным — но дама опытная, в руки себя взяла быстро:

— Они живы, чего ж ещё желать… Могло быть много хуже, леди Карла.

— Мы привезли подарки раненым, — сказала Виллемина. — Быть может, дорогие хозяева позволят их увидеть?

— Дочь у себя в будуаре, — сказал Раш и чуть улыбнулся. — А сын в библиотеке. Мессир Сейл запретил ему напрягать зрение, но он настаивает. Уверяет, что ему нестерпимо скучно терять время.

— Сын? — ну случайно у меня вырвалось. У Вильмы-то был такой вид, будто её это ни чуточки не удивило.

Раш улыбнулся заметнее:

— Некромант в доме Одинокого Утёса — это непривычно звучит, леди Карла? Впрямь удивительно, но если уж Вседержитель в неизбывной милости своей посылает мне сына с Даром, то кто я такой, чтобы оба эти дара не принять? Если бы дети ещё не страдали так…

Мне просто обнять его хотелось за эти слова.

Гелида нас проводила.

Мельда полулежала в постели, одетая в домашний капот и прикрытая пледом, очень бледная и с синяками под глазами. У неё глаза наполнились слезами, когда она нас увидела.

— Простите, государыня, — сказала она. — Мне так жаль, что я не могу встретить вас, как подобает хозяйке дома… Я рада вас видеть, леди Карла. Я знаю, что вы помогли моему отцу…

— Это мне жаль, что я пока не могу пригласить вас к себе, дорогая леди Мельда, — сказала Вильма.

— Ещё пригласишь, — сказала я. — У нас уже серьёзный опыт, мы сделаем Мельде такую ножку, что она танцевать будет.

Мельда печально улыбнулась:

— Жейнар рассказывал о юноше-некроманте с искусственными руками. Но у меня Дара нет, я буду на костылях, на деревяшке, как старый пират из романа. Попрошу маменьку выписать с Чёрного Юга говорящую райскую птицу, чтобы она поминала морских демонов и требовала рому…

— Между прочим, он прав, — сказала я. — Нога — это здорово проще, чем руки, чтобы двигать ногой, и Дара не надо. Серьёзно. Увидите, Мельда. Мы вообще многое умеем так-то. Ведь от микстуры Ольгера вам стало легче?

— О да! — Мельда даже чуть оживилась. — Мессир Ольгер сказал, что это не наркотик, что этот эликсир отодвинет боль от меня… и впрямь, леди Карла, мне снилось, что боль, как красный колючий зверь, сидит у моей ноги, скалится, но не смеет напасть. Мне и сейчас кажется, что она подкарауливает поблизости… но я отвлекаю себя.

Она показала ткань, натянутую на пяльцы, — с вышитыми розовыми цветами в голубом снегу.

— А я привезла вам образцов для вышивки, дорогая, — сказала Виллемина и положила книгу на одеяло.

У Мельды расширились глаза:

— Это «Цветы и листвие для света сердечного»? Государыня, ей ведь уже лет пятьсот! Это наалтарные вышивки, седая древность, я о таком только слышала… Невероятно! Я так благодарна!

Виллемина улыбнулась:

— Вот и я слышала, что вы любите реставрировать старые покровы и наалтарные покрывала, дорогая.

Мне показалось, что Мельда на секунду вообще обо всём забыла, кроме этой книги. Это же надо — так любить вышивать! Выше моего понимания.

И тут Тяпка радостно тявкнула. Мы обернулись и увидели Жейнара. Он мою собаку наглаживал и наглаживал — и смотрел на нас одним глазом из бинтов.

Всё лицо у него было в бинтах, шея — в бинтах, шёлковая домашняя рубашка надета поверх бинтов. Волосы торчали между бинтами клочьями, а низ лица был так основательно забинтован, что осталась только щель для рта. Но руки каким-то чудом остались совершенно целыми.

— Живой Жейнар! — закричала я и всех рассмешила.

— Жейнар, дорогой, — сказала Виллемина, — как вы себя чувствуете?

— Почти хорошо, государыня, — сказал Жейнар. — Смеяться вот больно, говорить пока тяжеловато. Но мы с Мельдой обсудили наши боевые раны и решили, что нам, пожалуй, повезло.

— Повезло⁈ — удивилась Вильма.

— У меня руки-ноги целы, Дар, работать я могу, даже читать, — сказал Жейнар. — А с лица не воду пить. В жизни я такого не видал, чтобы некромант был ослепительным красавцем.

Даже Мельда улыбнулась.

— Вот видите, — сказал Жейнар. — Ножку Мельды очень жаль, зато вся её невозможная красота при ней. Для девушек это страшно важно.

Он подошёл и присел на постель Мельды, а она его обняла.