Земля Жар-птицы. Краса былой России - Сюзанна Масси

Хотя сам Пушкин заставлял ревновать многих мужчин, открыто ухаживая за их женами, теперь поэт был взбешен признаками внимания, оказываемого его супруге. Его раздражали глупые выходки, и он реагировал на них резко, с жалящим остроумием, наживая себе множество врагов в высоких кругах. Это наносило вред литературной работе Пушкина. Вихрь светской жизни не оставлял места спокойствию и досугу. В 1833 году он сумел получить четырехмесячный отпуск в министерстве и удалился в Болдино, свое маленькое имение под Нижним Новгородом. За несколько месяцев, работая с неистовством, Пушкин написал «Медного всадника», «Пиковую даму», «Историю Пугачевского бунта» и две сказки.

Он постоянно страдал от безденежья. Карточные долги угнетали поэта. Легкомыслие Натали, необходимость постоянно оплачивать ее новые наряды и украшения также быстро истощали средства. Он давным-давно заложил свои небольшие имения и, если не считать невысокого жалованья, у поэта не было других средств существования, кроме доходов от литературного труда. Именно Пушкин создал профессию литератора в России. Ему первому пришлось защищать писательские права, к тому же он был первым, кто попытался жить, зарабатывая пером. Пушкина охватывала тревога, когда его книги не раскупались. Он закладывал в ломбард ценные вещи, одалживал деньги где угодно, ему случалось даже брать в долг у своего камердинера. Поэт попробовал отказаться от своих придворных обязанностей и просил царя об отставке, чтобы сосредоточиться на одном литературном труде. Николай I отказал ему, желая держать в поле своего зрения и поэта, и прекрасную Натали. В 1836 году Пушкин приступил к изданию журнала «Современник», взяв за образец английские литературные журналы. Он безумно надеялся, что это поможет ему поправить свои запутанные финансовые дела. В следующем году после рождения четвертого ребенка Пушкин писал: «Деньги, деньги, я так отчаянно нуждаюсь в этом, я бы не прекратил вопить об этом даже с приставленным к моему горлу ножом.» Однако тогда же, в 1836 году последнем году своей жизни, несмотря на необычайное напряжение, Пушкин, одинокий и гордый, сочинил звенящие строки, утверждающие присущую ему свободу духа:

Зависеть от царя, зависеть от народа —Не всели вам равно? Бог с ними.НикомуОтчета не давать, себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там,Дивясь божественным природы красотамИ пред созданьями искусств и вдохновеньяТрепеща радостно в восторгах умиленья.Вот счастье! Вот права…

В том же году Пушкин закончил работу над прекрасной повестью «Капитанская дочка», которую Лев Толстой считал пушкинским шедевром, а Гоголь по поводу этой прозы писал: «По сравнению с «Капитанской дочкой» все наши короткие рассказы и повести подобны каше на воде».

Все заботы супруга, казалось, не имели отношения к Натали. Она родила за пять лет четверых детей, но ничто, даже беременности и материнство, не могло оторвать ее надолго от водоворота светской жизни. Вскоре после рождения очередного ребенка она снова начинала возвращаться домой в четыре-пять утра, обедала в восемь вечера, поспешно одевалась и в сопровождении Пушкина отправлялась на новое празднество. И так месяц за месяцем.

В 1835 году на одном из нескончаемой череды балов Натали познакомилась с бароном Жоржем-Шарлем Дантесом, обаятельным французским эмигрантом из Эльзаса. Дантес приехал в Россию в поисках приключений, получил назначение офицером в гвардию и нашел покровителя в лице голландского посланника в России. В красно-белой военной форме Дантес производил в салонах ослепительное впечатление. В свои двадцать четыре года он был высок, красив и носил элегантные усы. Женщины не давали ему прохода. Легкий в общении, вызывающе обаятельный, замечательный танцор, он считался одним из самых популярных кавалеров в светском обществе и одним из самых красивых гвардейцев.

В следующий год красавица Натали и обольстительный Дантес все чаще встречались друг с другом. Они танцевали то на одном балу, то на другом, а Пушкин тем временем, по выражению одного из его друзей, сгорая от ревности, сверлил их взглядом дикого зверя.

Однажды утром Пушкин получил анонимное письмо, высмеивающее его как рогоносца. Разъяренный этим пасквилем, 5 ноября 1836 года поэт вызвал своего соперника на дуэль. Его убедили отказаться от вызова на поединок только после того, как Дантес неожиданно сообщил о своем намерении жениться на сестре Натали. Свадьба состоялась 10 января 1837 года, но не прошло и нескольких дней, как Дантес возобновил ухаживания за супругой поэта. Он делал это так страстно и так открыто, что по всему Петербургу поползли сплетни. Пушкин получил еще одно анонимное письмо, в котором сообщалось о встрече Натали наедине с Дантесом. Поэт пришел в ярость и повторил свой вызов. На этот раз уже никто не мог отговорить его от поединка.

Они встретились на месте дуэли после полудня 27 января 1837 года, в пронзительно холодный, снежный день. Дантес стрелял первым, он ранил Пушкина, попав в нижнюю часть живота. Пуля прошла в область таза. Поэт все же сделал ответный выстрел, но лишь слегка задел противника. Смертельно раненого, истекающего кровью Пушкина в санях спешно доставили домой. Когда жена увидела, как он, в пятнах крови на одежде, поднимается по ступеням, поддерживаемый плачущим камердинером, она вскрикнула и потеряла сознание. Поскольку в столь позднее время было трудно найти своего домашнего врача, Пушкина сначала осмотрел оказавшийся под рукой доктор. Когда наконец-то приехал семейный врач Спасский, Пушкин попросил, чтобы к нему позвали с улицы первого встречного священника. Он исповедовался и причастился Святых Тайн. Спасский нашел, что пульс слаб. Поэт устало проговорил: «Смерть идет, — а затем добавил, — Жду слова от царя, чтобы умереть спокойно». Около полуночи, когда пришел хирург Арендт, поэт повторил те же слова. Осмотрев раненого, Арендт поспешил во дворец и, узнав, что Царь Николай I в театре, попросил кого-то из слуг передать ему записку. Поэт Василий Жуковский, близкий друг Пушкина, был тоже у смертного ложа, и, услышав пушкинские слова, сам попытался найти Государя.

Не успел вернуться Арендт, как поступило известие, что Царь просит доктора срочно сообщить ему подробности. Николай велел сказать: «Я не лягу спать. Буду ждать от вас известий». Император прислал также Пушкину записку, написанную им лично карандашом, которую он просил вернуть ему после прочтения. В ней сообщалось: «Если Бог не приведет нам свидеться в здешнем свете, посылаю тебе мое прощение и последний совет: умереть христианином. О жене и детях не беспокойся; я беру их на свои руки». Пушкин, по свидетельству его близкого друга Вяземского, находившегося у постели поэта, был чрезвычайно тронут этими словами.

Тем временем Жуковский, прибыв в Зимний дворец, узнал, что Царь ждет известий. Он рассказал Николаю I о том, что Пушкин принял причастие и выразил беспокойство о судьбе своего секунданта Данзаса, так как дуэли считались нарушением закона, а с точки зрения церкви — грехом. По воспоминаниям Жуковского, в ответ Царь сказал: «Я не могу переменить законного порядка, но сделаю все возможное». Затем Николай I выразил удовлетворение тем, что Пушкин выполнил свой христианский долг, и повторил обещание позаботиться о его супруге и детях. Жуковский писал: «Я возвратился к Пушкину с утешительным ответом государя. Выслушав меня, он поднял руки к небу с каким-то судорожным движением и произнес: «Вот как я утешен! Скажи государю, что я желаю ему долгого царствования, что я желаю ему счастия в его сыне, что я желаю ему счастия в его России». Эти слова он говорил слабо, отрывисто, но явственно».

Два дня Пушкин, ужасно страдая, находился между жизнью и смертью. Когда ему становилось легче, поэт звал жену и утешал ее: «Будь спокойна, ты не виновна в этом. Не упрекай себя моей смертью: это дело, которое касалось одного меня». Пушкин просил сказать Дантесу, что прощает его. Дантес, который был лишь легко ранен, засмеялся в ответ и произнес: «Что ж, скажите ему, что я тоже его прощаю.»

Потрясенным горем друзьям, которые, сменяясь, несли постоянное дежурство у постели поэта, Пушкин сказал: «Жизнь кончена». Незадолго до смерти он попросил Натали покормить его с ложечки моченой морошкой, и это было последнее, трогательное напоминание о щедротах земли русской. Вскоре Пушкин вздохнул и промолвил: «Кончена жизнь». Тридцатисемилетний поэт скончался. Упав без сил на мертвое тело мужа, Натали в отчаянии истерически восклицала: «Прости меня! Прости меня!»

Когда известие о смерти поэта разнеслось по городу, началось нечто невообразимое, изрядно встревожившее власти. На улицах появилось и стало нарастать непредвиденное волнение. Один из современников описывал городские события так: «Весь Петербург был на ногах. Всех охватило страшное смятение. По мосту на Мойке, возле его дома, было не проехать и не пройти. Толпы людей и вереницы карет осаждали дом с утра и до самых сумерек. Извозчикам в разных уголках Петербурга приказывали просто: «К Пушкину», — и этого было достаточно. Казалось, каждый, включая тех, кто не умел ни читать, ни писать, считал своим долгом отдать последнюю дань уважения почившему поэту». В течение трех дней, пока тело Пушкина находилось в доме, множество людей — до 32 тысяч за день — беспрерывной вереницей шли мимо гроба; пришлось разобрать часть стены, чтобы все могли проститься с покойным. Приходили представители всех слоев общества — студенты, военные, дети, простолюдины в овчинных тулупах, извозчики, купцы. За три дня было продано две тысячи экземпляров «Евгения Онегина», и книгопродавец Смирдин за работы Пушкина в одну неделю выручил сорок тысяч рублей. Смерть поэта стала национальным горем; даже крестьяне говорили об этом на улицах. Один старик, всхлипывая, неподвижно стоял у гроба. Князь Вяземский спросил его: «Вы были знакомы с Пушкиным, не так ли?». Старик обратил к нему лицо, по которому текли слезы, и ответил просто: «Нет, но я русский».