Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"

Он поднимает взгляд. И размыкает губы, словно хочет говорить, но не может. Пять секунд — немой невыразимой просьбы. Потом он отступает — и скрывается за дверью.

Софья порывается — за ним, но теряет раньше, чем выходит в коридор.

II

Коля курит, усевшись на спинку скамейки рядом со своим домом. Всегда курит — после работы и перед тем, как забрать Эльку из садика. Из привычки — не возвращаться домой.

Маришка знает, где его ловить. И знает с тех пор, как увидела Тима, почему Коля остался. В гимназии и в этом классе. Хватит взгляда на его сестру — зашуганную косоглазую девочку.

Маришка забирается к нему, жмется коленкой в сетчатой колготке, отнимает сигарету. Он позволяет. Она затягивается и возвращает. Смотрит на него, толкает плечом.

— Привет.

Он кивает.

— Все еще дуешься?

Он молчит. Стряхивает пепел. Смотрит, как падает.

Маришка объясняет свои новые отношения так:

— Это из-за Тимми. Я хотела узнать… почему. Ты не знал. Нужен был кто-то еще.

Коля молчит и курит. Потом говорит ровно:

— Я думал, ты втрескалась в него.

— В кого?

— В Лаксина.

— Нет. Честно — нет, Коль.

— Да я уже понял, — он спокоен, кажется, что спокоен — уже, что перегонял тысячу раз мысли из стороны в сторону. — Любишь ты ущербных… пидовок, пидоров, лесбиянок…

— Сам ты ущербный, — она возмущается, наигранно, невсерьез. — Тебя колышит, кто с кем спит?

— Моя подруга детства — первая шалава в гимназии, ну даже не знаю. Сама себе ответь… — это без претензии, больше констатация факта.

Маришка, в общем-то, не очень расстроена. Бросает беззлобно:

— Ну и урод же ты, Шумгин.

— Я — урод, ты — шлюха, Лаксин — пидор. Вот и порешали, — он утомленно усмехается.

Маришка забирает у него сигарету и затягивается. Она привыкла к Коле. Он не задевает. В общем-то, она разрешает ему быть — таким. Собой. И не изменяет с ним себе. Поэтому она думает вслух, говорит:

— Тимми в Ариса влюблен, знаешь?

Коля теряет усмешку и затихает.

— Они поругались. Он все каникулы ходил заплаканный, а сегодня выглядел хуже всего. Виделись, наверное. Встретила сегодня Ариса: он тоже какой-то осунувшийся и бледный. И тихий… Дураки такие… Обидно будет, если так и не сойдутся. Я поняла еще на вечеринке. Ну, как поняла… Они все сидели в своем мирке. Ты видел, как они друг на друга смотрят? Как будто больше никого не существует. Я так думаю: у Ариса консервативные родаки, типа совсем отбитые. Тимми не очень-то про это говорит…

Коля молчит. Маришка затягивается — нервно, коротко и часто. Пепел стряхивает так же — быстро, не до конца. Все у нее в жизни поверхностно. Даже пагубные привычки.

— Уговаривала сегодня его поесть. Так и не уговорила…

Коля отнимает у нее сигарету, вбирает в себя последнее, давит о спинку скамейки и достает новую. И спичечный коробок.

— Где стыбзил спички? У тебя вроде была зажигалка с голой бабой.

Он шарит по карманам. Вытаскивает сразу три — правда, все приличные, одну даже — слишком приличную, металлическую, под золото. Маришка усмехается и прихватизирует ее себе. Потом отбирает и спички. Просто чтобы жечь их, глядя на огонь, жечь до полной черноты.

— Ты знаешь, — спрашивает Коля, — почему они посрались?

— Потому что Тимми говорит «У нас любовь», Арис в ответ: «Нет, тебе кажется», и сам же при этом лезет.

Коля усмехается. Сначала долго молчит, потом решает, без эмоции:

— Это не любовь, Рина, это девиация и поломанная психика. А Сакевич — малолетний идиот. И спорить мы с тобой не будем.

— Ты слышал вообще, что я тебе сказала? Или как обычно?

— Слышал. Я сегодня много чего слышал. Не сегодня тоже. Мне хватило.

— Мы с тобой уже обсуждали: это генная предрасположенность, ты этого не выбираешь.

— Да уж, кто такое выберет? — Коля криво ухмыляется. — Я думаю, что у Сакевича — детская травма, а у Лаксина — инвертированная фиксация на отце. Повезло им. Друг на друга. Вот и все.

— Пояснить не хочешь?

— Как гнобили пацана из-за тупой мамаши? Или эдипов комплекс? Хотя знаешь — без разницы вообще. Ничего не поясню. Мне и так дерьма хватает в жизни — и без твоих «котиков»…

— Кого гнобили? Я не понимаю.

Коля ничего не отвечает. Курит. Дает себе время — остыть. Маришка не бросается — в его огонь. Ждет.

Дожидается.

Он отвлекается, смотрит на задубевшие ее ноги. Вздыхает. Прижимает ее к себе одной рукой. Склоняется к ней, надувшей губы.

— Замерзла, дурочка?

Она скрещивает руки на груди и обижается, что он опять съехал с темы.

— Пошли, короче, за Элькой. Может, вечером пойдем погреемся. Мне надо кое-куда.

— Не будем дома? — бубнит Маришка. Потом еще бубнит: — Я соскучилась.

— Да ну?

— По теплу и уюту. И по Эльке тоже…

Колино «соскучился» звучит, как бытовуха:

— Сварганишь че-нибудь поесть? Я устал, как собака, звездец какой-то.

— У тебя мать-то не вернулась?

— Да может, сдохла где. Не знаю. Плевать. Спокойно, пока ее нет. Элька даже не спрашивает уже. Привыкла... Я сначала думал: хорошо. Сейчас думаю: да ни хера в этом хорошего. Когда без матери лучше, чем с ней.

Коля бросает окурок, спрыгивает со скамейки. Маришка спускается за ним, прячет руки в карманы короткой курточки, а нос — в пушистый воротник. Толкает Колю по дороге. Он просит:

— Не злись.

— Если это просто «девиация», че они так убиваются?

— На то и девиация, что ненормально, а не фикция.

— А у нас нормально?

Коля молчит.

— Я такая же, как твоя мать. В своем глазу бревна не видно?

— Тебе че приспичило повыяснять? — тут он наконец-то оживает — и рычит. — Я тебе сказал: я устал, как собака, нахер ты начинаешь. По мозгам мне не езди. У меня иногда чувство, что мы женаты уже лет двадцать пять — так ты бесишь…

— Сейчас бы еще замуж за тебя идти…

— Я не зову.

Маришка показывает ему средний палец. Коля ей тоже. Так они входят на территорию садика.

III

Коля никогда не общался с Серегой. Слышать слышал, а в лицо даже не видел. Чел — местная звезда, бренчит на гитаре, поет авторские песни. Автор из него, правда… Ну да ладно. Что Коля понимает в Ренуарах?

Разговор с Серегой стоило затеять давно. Но Коля спрашивал себя: «А мне че, больше всех надо?» Теперь, когда он знает этого рыжего мальчишку, кажется, больше всех. Просто потому, что остальным до него нет дела.

Коля же одной головной боли с Маришкой, но его «ущербные» другого толка. Он питает к ним симпатию не за их ущербность как таковую, а когда понимает, что могло что-то дельное получиться, а получилось — вот так, и они по факту не виноваты.

Вообще, конечно, подходить к человеку и говорить: «Знаешь, брат из тебя дерьмовый», — так себе план. Коля вспыльчивый, но не дурак. Так что сначала просто думал посмотреть… и решить, стоит ли игра свеч.

Он ждал, что увидит ублюдка с головы до ног. А Серега — человек. Всегда так странно, когда в итоге — только человек. Смеется, смущается, не поет, когда просят еще. Не зазнается. Не выглядит так, чтобы хотелось переломать ему кости.

А Коле хотелось. Год назад, когда он тусовался с одними студентиками — и угораздило забухать с Максом.

Как надо ненавидеть своего младшего, чтобы позволять друзьям издеваться — так? У Коли есть сестра, родная только по матери, и он печется о ней, она — вся его семья. Он не понимает, не понимал. Тогда списал свою злость на пьяный угар. Теперь… на что ее списать теперь?..

Он вспоминал не раз. После того, как услышал. Потом злость постучала снова, когда он уже увидел, как рыжий идиот заступается за Лаксина. Ну надо же, Сакевич. Неужели мало своего? Отличник, спортсмен, высокомерная умница. Кто знает — почему тебя волнует какой-то немой старшеклассник? Коля знает. Знает, кого ты нашел — защищать. Кто бы защитил тебя?

Коля злится. Уже несколько месяцев. Хуже всего, когда видит этих двоих вместе. При том, что он, в общем-то, ничего против Лаксина не имеет, даже наоборот. Не имел. До сегодняшнего дня.