Черная метка - Патриция Корнуэлл

– Здесь слишком много народу! – объявил Марино. – Купер, Дженкинс, пойдите займитесь чем-нибудь полезным.

Он ткнул большим пальцем в сторону открытой двери спальни. Они удивленно смотрели на него. Один начал было что-то говорить.

– Заткнись, Купер, – предложил ему Марино. – И оставь мне камеру. Если у тебя был приказ оцепить место преступления, это не означает, что ты должен работать на нем. Что, не можете отказать себе в удовольствии полюбоваться на свою начальницу в таком виде? В этом причина? Сколько еще козлов заходило сюда поглазеть?

– Погодите... – запротестовал Дженкинс.

Марино выхватил у него из рук фотокамеру.

– Давай сюда рацию!

Дженкинс неохотно снял ее с пояса и протянул Марино.

– Идите, – сказал тот.

– Капитан, нам не положено расставаться с рацией.

– Разрешаю нарушить правила.

Марино не стал напоминать, что он отстранен от должности. Дженкинс и Купер поспешно вышли.

– Вот сукины дети! – бросил Марино им вслед.

Я повернула тело Брей на бок. Трупное окоченение уже наступило, а это означало, что она была мертва не менее шести часов. Перед тем как вставить термометр в анальное отверстие, я стащила с нее брюки и взяла мазок на семенную жидкость.

– Нужен детектив и техники-криминалисты, – говорил Марино по рации.

– Девятый, назовите адрес.

– Адрес прежний, – загадочно ответил Марино.

– Принято, Девятый, – сказала женщина-диспетчер.

– Минни, – пояснил Марино.

Я недоуменно посмотрела на него.

– Мы начинали с ней вместе. Она мой агент в диспетчерской.

Я вынула термометр и взглянула наделения.

– Тридцать шесть и одна десятая. Первые восемь часов тело остывает примерно на градус в час. Но она остывала немного быстрее, потому что наполовину раздета. Какая температура в комнате?

– Не знаю. Лично мне жарко, – ответил Марино. – Она была убита прошлым вечером, это мы можем сказать наверняка.

– Содержимое ее желудка расскажет нам больше. Мы можем определить, как убийца попал в дом?

– Я проверю окна и двери после того, как мы закончим здесь.

– Длинные линейные рваные раны, – говорила я, касаясь ран в поисках остаточных улик, которые могут исчезнуть, прежде чем тело попадет в морг. – Нанесены орудием наподобие монтажной лопатки. Имеются также вдавленные области. По всему телу.

– Возможно, от рукоятки монтажной лопатки, – заметил Марино, вглядываясь.

– Но что оставило эти следы? – спросила я.

В нескольких местах матраса остались бороздчатые окровавленные следы от какого-то предмета. Длина полос составляла дюйма полтора, между ними виднелся промежуток шириной примерно в одну восьмую дюйма, размер области был приблизительно равен моей ладони.

– Проследи, чтобы проверили сток в ванной на кровь, – напомнила я, когда в коридоре зазвучали голоса.

– Надеюсь, это посланцы богов, – произнес Марино, имея в виду Хэма и Эгглстона.

Они появились с рабочими чемоданчиками.

– Вы имеете представление, что случилось? – спросил их Марино.

Оба криминалиста уставились на кровать широко открытыми глазами.

– Матерь божья, – наконец прошептал Хэм.

– Кто-нибудь может сказать, что здесь произошло? – попросил Эгглстон, не отрывая взгляд от того, что осталось от Брей.

– Мы знаем столько же, сколько вы, – ответил Марино. – Почему вас не вызвали раньше?

– Мне интересно, как вы узнали об этом, – сказал Хэм. – Нам никто ничего не говорил.

– У меня свои источники информации.

– Кто сообщил журналистам? – спросила я.

– Наверное, у них тоже есть свои источники информации, – предположил Эгглстон.

Они с Хэмом начали открывать чемоданы и устанавливать оборудование. Из конфискованной Марино рации неожиданно раздался его позывной, напугав всех нас.

– Проклятие, – пробормотал он. – Девятый на связи, – сказал он в рацию.

Хэм и Эгглстон надели бинокулярные увеличительные стекла.

– Девятый, десять пять от Триста четырнадцатого, – отозвалась рация.

– Триста четырнадцатый, вы подъехали? – выкрикнул Марино.

– Нужно, чтобы вы вышли к крыльцу, – послышался голос.

– Десять десять, – отказался Марино.

Криминалисты начали проводить измерения в миллиметрах с помощью дополнительных увеличительных очков, напоминавших ювелирные. Бинокуляры увеличивали всего в три с половиной раза, а некоторые брызги крови были слишком малы для такого увеличения.

– Вас хотят видеть. Немедленно, – не умолкала рация.

– Господи, здесь повсюду разбросы. – Эгглстон имел в виду брызги крови от взмахов орудия убийства.

– Не могу, – ответил Марино по рации.

Триста четырнадцатый не ответил, и я заподозрила, что усилия Марино были напрасны. Я оказалась права. Через пару минут в коридоре прозвучали шаги, и вошел шеф полиции Родни Харрис. Он остановился в дверях с каменным лицом.

– Капитан Марино?

– Да, сэр, слушаю. – Он изучал пол у входа в ванную.

Хэм с Эгглстоном – в черных комбинезонах, резиновых перчатках, с увеличительными приборами на голове – только усиливали холодный ужас от места преступления. Они работали с углами, осями и точками схождения, чтобы геометрически реконструировать сцену убийства и каждый удар.

– Сэр, – произнесли оба.

Харрис не отрываясь смотрел на постель, играя желваками. Он был невысоким невзрачным человеком с редеющими рыжими волосами, время от времени объявлявшим войну своему излишнему весу. Не знаю, возможно, таким его сделали постоянные поражения в этой войне и другие невзгоды, но Харрис был тираном. Агрессивным и сразу давал понять, что не любит женщин, не знающих своего места, и именно поэтому я не понимала, зачем он взял на работу Брей. Возможно, он думал, она улучшит его имидж.

– Предупреждаю со всем возможным к вам уважением, шеф, – проговорил Марино, – не приближайтесь ни на шаг.

– Мне хотелось бы знать, капитан, кто сообщил об этом журналистам, – сказал Харрис тоном, который испугал бы большинство людей, которых я знала. – Вы делаете это назло или просто игнорируете мои приказы?

– Скорее последнее, шеф. Не имею ничего общего с прессой. Когда мы с доком подъехали, они уже были здесь.

Харрис взглянул на меня, словно только что заметил. Хэм и Эгглстон забрались на стремянки, прячась за своей работой.

– Что с ней произошло? – спросил меня Харрис слегка изменившимся голосом. – Боже мой!

Он закрыл глаза и покачал головой.

– Забита до смерти неизвестным предметом – возможно, строительным инструментом. Мы пока не знаем, – ответила я.

– Я хочу сказать, есть ли хоть что-то?.. – пробормотал он, и его неприступность стала быстро рушиться. – Ну... – Он кашлянул, не отрывая глаз от тела Брей. – Кто мог это сделать? Зачем?

– Мы работаем над этим, шеф, – произнес Марино. – Пока у нас нет ни одной зацепки, но, может, вы ответите на пару вопросов?

Техники-криминалисты начали старательно приклеивать скотчем ярко-розовый топографический шнур на капли крови, оставшиеся на белом потолке. Харрис побледнел.

– Вы что-нибудь знаете о ее личной жизни? – спросил Марино.

– Нет. На самом деле я даже не знаю, была ли у нее личная жизнь.

– Прошлым вечером у нее кто-то был. Они ели пиццу, может, немного выпили. Кажется, ее гость курил, – сообщил Марино.

– Ни разу не слышал, чтобы она с кем-нибудь встречалась. – Харрис оторвал взгляд от постели. – Я не назвал бы наши отношения дружескими.

Хэм остановился, держа конец шнура в воздухе. Эгглстон посмотрел вверх через бинокуляры на следы крови на потолке, надвинул на них измерительную шкалу и начал записывать показания.

– Что насчет соседей? – поинтересовался Харрис. – Кто-нибудь что-то слышал или видел?

– Простите, но у нас еще не было времени опросить соседей, особенно учитывая то, что никто не вызвал ни детективов, ни криминалистов, пока этого не сделал я, – ответил Марино.

Харрис внезапно повернулся и вышел. Я посмотрела на Марино, но он отвел взгляд. Я была уверена: он только что потерял все, что оставалось от его работы.

– Как идут дела? – спросил он Хэма.

– У нас уже кончаются подручные материалы. – Хэм приклеил конец шнура на маленькую каплю в форме запятой. – Ладно, а куда мне клеить второй конец? Переставь этот торшер в сторону. Спасибо. Оставь там. Прекрасно, – бормотал Хэм, приклеивая шнур к набалдашнику торшера. – Вам нужно завязывать со своей работой, капитан, и переходить на нашу.

– Вам она жутко не понравится, – пообещал Эгглстон.

– Это точно. Нет ничего хуже, чем тратить время впустую, – согласился Марино.

Реконструкция событий не была пустой тратой времени, но она представляла собой изнуряюще скучную работу, если только человек не был влюблен в транспортиры и тригонометрию и не обладал мелочно-дотошным складом ума. Идея заключалась в том, что каждая капля крови имела свою индивидуальную траекторию и в зависимости от скорости, расстояния и угла падения обладала определенной формой, которая могла о многом рассказать.