День разгорается - Исаак Гольдберг

Пока что эшелон графа Келлера-Загорянского был где-то еще далеко на западе. Рабочие дружины укрепляли свою боеспособность, учились владеть оружием. Рабочие готовились к самому худшему.

Но в поражение не верили.

66

Выла пурга. Морозный ветер срывал куржак с телеграфных проводов, с застывших сучьев, гнал белую колючую пыль, заметал дороги. Декабрь всерьез принялся за землю и прокаливал ее жесткой стужей. Жители укрылись за толстыми стенами домов и зря не показывались на улицу. Дружинникам, которые окарауливали депо и другие места, было холодно, они зябли на наружных постах, подплясывали, чтобы согреться, кутались в воротники, в шарфы, в башлыки.

Пурга безумствовала несколько дней. Сухой мелкий снег наметало на железнодорожные пути. Сухой мелкий снег наваливался высокими сугробами и мешал движению поездов. Декабрь развернулся суровый и тревожный.

Красный флаг хлопал и рвался над депо. Красный флаг завивало и хлестало колючим, мелким снегом.

Павел, низко наклонившись и защищая лицо руками в перчатках, шел против ветра. Улицы были пустынны, это была глухая часть города даже в хорошую погоду, а теперь нигде не видно было ни души. По узким тротуарам наросли дымящиеся траншеи и валы и приходилось брести посреди улицы, где тоже было вязко и непроходимо. Павел подумал: «Хороший хозяин собаку в такую погоду не выпустит на улицу... А Старик настоял на своем...»

Поручение было как будто самое несложное, могли бы, как Павлу казалось, обойтись без него. Надо было сообщить деповским, чтобы они приготовили одну из мастерских под временное помещение для дружинников. Предполагалось усилить охрану депо и за-одно держать здесь крепкий отряд боевой дружины. На всякий случай... Нашлось бы Павлу, пожалуй, более ответственное и важное дело! Но Старик умеет навязать людям свою волю!

Небольшие домики железнодорожников сиротливо заносились снегом. Пурга не утихала. Над крышами рвался на ветру клочьями бурый дым.

Павел свернул в сторону и по открытой, как поле, широкой площади быстрее пошел к грязным корпусам депо, призрачно зыблющимся сквозь пургу.

У широких ворот Павла встретил вооруженный рабочий. Он не знал Павла и решительно загородил ему дорогу.

— Куда?

— Я из комитета, товарищ! — торопливо объяснил Павел. — Мне Антонова надо.

— Из комитета? Ну, проходи!

В полутемном цехе, кой-где заставленном паровозами, было тепло. Павел отряхнулся, опустил воротник, снял меховые перчатки.

— Антонов! — позвали рабочие, столпившиеся вокруг Павла. — Тебя товарищ спрашивает!

Антонов появился быстро. Увидев Павла, он кивнул головой и протянул ему руку.

— Пойдем, товарищ Павел. Расскажешь, в чем дело.

Рабочие расступились и пропустили их. Павел прошел за Антоновым куда-то по цеху, в какую-то низенькую дверь. Они очутились в каморке. Небольшой стол, два табурета.

— С чем прислали?

Павла покоробило: «прислали?!» Словно он рассыльный.

— Старик настоял, чтобы я взялся передать вам... Не понимаю, почему не поручили другому?..

— Все равно! — нетерпеливо перебил Антонов. — Ты ли, другой ли, дело, как говорится, есть дело. Ну?

Павел хмуро объяснил, в чем дело. Антонова распоряжение, которое передал ему Павел, обрадовало.

— Чудесно! Значит, к нам направят людей?! Очень чудесно! Я все время настаивал на том, чтобы главные силы были собраны здесь, в депо. Молодец Старик!

И еще раз Павла передернуло. В чем дело? Значит, был детально разработанный план, а он, Павел, о нем даже в общих чертах ничего не знает! Удивительные порядки!

— Удивительно! — не выдержал он и раздраженно рассмеялся. — Я, собственно говоря, все-таки не совсем простая пешка в деле, а мне ни слова не говорили о расположении сил и тому подобном...

Антонов поднял на Павла глаза и посмотрел на него долгим взглядом.

— У нас, товарищ Павел, ни пешек, ни королей и дамок нет. Есть революционеры. Одни как бы штаб, а другие бойцы, солдаты. Мы с тобой, товарищ Павел, солдаты революции. А Старик и другие комитетчики — штаб... Напрасно ты в обиде... Даже странно и непонятно это...

Павел молчал. Он дул на кончики пальцев, в которых покалывало: видимо, мороз пробрался в меховые перчатки.

Мгновенье помолчав, Антонов мягко и примирительно продолжал:

— Сам знаешь, что момент очень важный. Если сейчас рассусоливать да направо и налево о своих намерениях рассказывать, то хорошего ничего не выйдет. Есть план. В общем известен он комитету, так и должно быть. А по частям мы его знаем каждый столько, сколько касается его участка... Вот мне доверено здесь, про здешнее я и знаю. А тебе, скажем, в другом месте...

— Ну, ерунда! — с деланным добродушием воскликнул Павел. — Чорт! Промерз я здорово!

— Постой! — спохватился Антонов, вставая, — пошли к ребятам, там тебя чаем согреют!..

В углу цеха бурлил большой самовар. За длинным столом, на котором расставлены были чашки и нарезаны большие ломти хлеба, сидели рабочие. Они потеснились и дали место Павлу и Антонову.

— Ну, Федот Николаич, — весело сказал Антонов лохматому, выпачканному в саже и угле старику, — наливай нам чайку, да покрепче!

— Можно и покрепче! — согласился старик. — Отчего не налить покрепче! Чай обчественный, для обчества, значит...

— Федот Николаич, — смеясь пояснил Антонов Павлу, — у нас вроде полкового кашевара. Мы скоро Федоту Николаичу форму военную выдадим.

— Ты мне про форму про эту не толкуй! — задирчиво, но с добродушными огоньками в глазах возразил старик, — форма мне твоя ни к чему. А вот ружье хорошее предоставь! А то выдали револьверт, а на кой он мне!?

— По воину и оружие! — засмеялись рабочие.

— А я, по вашему, плохой воин? — весело возмутился старик.

— Да не шибко боевой!.. Года твои подкачали!

За столом было весело. Павел на мгновенье представил себе: вот эти веселые, смеющиеся, беспечные рабочие разбирают стоящие в углу винтовки, рассыпаются в цепи, стреляют, падают. Неужели никто из них не понимает, что это не игра, не шуточки?!

И как бы отвечая этим его мыслям, один из рабочих, отодвигаясь от стола, слегка смущенно, сказал:

— И что бы, товарищи, такое сделать, чтоб бабы эти не ныли? Моя меня целое утро грызла. «Пропадешь, говорит, убьют, а я как с ребятишками одна управлюсь?»

Антонов прислушался к словам рабочего и обвел взглядом всех, сидевших за столом. Никто сразу не ответил заговорившему. Только старик, Федот Николаич, придвинул к себе допитые чашки и, немного помолчав, убежденно заметил:

— Баба — она шущество мокрое. Чуть што — слезы!.. Не клади, милый, на сердце эти ее слова!

— Ей, конечно, тяжело, если вдруг что-нибудь... — подхватил рабочий, сидевший на дальнем конце стола. — А ты, Комаров, терпи и не огорчайся!.. Моя тоже скулит!

— Известно, им не сладко! — зашумели за столом.

— Это понять надо!

— Против этого ничего не попишешь!..

Антонов молчал. Молчал и Павел. Молчал и думал:

«Конечно, они все ясно представляют себе положение... И все-таки они бодры и беспечны!..»

— Ну, я согрелся. Пойду! — заявил он и стал прощаться с рабочими. Антонов вышел провожать его из цеха. На улице их подхватил злой ветер и сыпанул им в лица колючий холодный снег.

— Погодка! — проворчал Антонов.

Когда Павел прощался с ним, Антонов задержал его руку.

— Не шебаршись, товарищ Павел! Честное слово! Видел, как рабочие, пролетарии к борьбе относятся? Бери пример!..

Пурга яростно обдала их обоих тучей снежной пыли. Кругом выло и стонало.

67

Пурга бушевала три дня. Пурга загоняла жителей в дома, делала пустынными улицы, обрывала провода, заносила железнодорожные пути. По улицам появлялись только редкие прохожие. И каждый стремился поскорее убежать в тепло, под защиту толстых, плотных стен, к уюту жарко натопленных печей. Люди входили в дома торопливо, кряхтя и отдуваясь. Люди не сразу сбрасывали с себя оковы стужи и яростного ветра.

Не сразу стряхнул с себя морозное оцепенение Сергей Иванович, переступив порог теплого дома. Долго продувал и протирал очки, долго разминал окоченевшие, не слушавшиеся его пальцы.

— Уже собрались? — заглянув в соседнюю комнату, удивленно спросил он. — Неужели я опоздал?

— Нет, вы пришли минут на пять раньше. Но товарищи вот пришли еще раньше вас...

Сергей Иванович оглядел собравшихся. Да, вот они, те самые, которые настойчиво и неотвязно требовали этого свидания. Ну, чтож, посмотрим.

— Значит, все? — повторил он.

— Все.

— Тогда не будем терять зря время... Товарищ Сойфер, вы хотели сообщить какие-то свои соображения. Комитет уполномочил меня выслушать...

Нервный, курчавый человек, тщательно одетый, с бородкой клинушком, вытащил из бокового кармана пиджака записную книжку. Кашлянул. Посмотрел на своих соседей. Взглянул быстро и остро на Сергея Ивановича.