Прекрасный каратель - Каролайн Пекхам

приборы подпрыгнули, а она вздрогнула.

— Я совсем не похож на твоего отца, — предостерегающе прорычал я. — Помимо всего прочего, я бы никогда не назначил тебе цену. Никогда не позволю никому сделать ставку и уж точно никогда не продам тебя.

Слоан моргнула, когда ее щеки покраснели, и я увидел, что мои слова задели ее. Она снова перевела взгляд на свою еду и пожала одним плечом, пытаясь уклониться от моих слов.

— Я все равно не твоя, чтобы продавать, — пробормотала она.

Мои губы дернулись, и я сильнее сжал вилку.

— Я знаю.

Между нами воцарилась тишина, но, несмотря на нашу вспышку, на самом деле она казалась освобождающей, как будто что-то было изгнано из пустого пространства, разделявшего нас.

Я снова сосредоточился на еде, не говоря больше ни слова, пронзая каждый кусок равиоли так, будто они лично оскорбили меня, и жевал их, как дикарь. На вкус это было чертовски божественно, но ей не нужно было это слышать.

Закончив с едой, я сунул ей свою тарелку через стойку для завтрака, и она взяла ее с удивлением, глядя на меня так, будто не знала, что со мной делать.

— Что случилось, принцесса? Думаешь, ты не справишься со мной таким?

В ее глазах вспыхнул огонь от вызова в моем тоне, она взяла наши тарелки и поставила их в раковину, расправив плечи.

— Я отлично с тобой справляюсь, Рокко, — сказала она, повернувшись ко мне спиной. — Ты просто наслаждаешься своей маленькой силовой поездкой, и будем надеяться, что твоя голова не слишком сильно распухнет.

— Это не моя голова распухла, — заверил я, вставая на ноги.

Слоан замерла, когда я подошел к ней сзади, обнял за талию и прижался губами к ее шее. Я провел языком к ее уху и она тихо застонала.

— Ты такой сложный, ты знаешь это? — запротестовала она, когда я начал расстегивать ее рубашку.

— Разве тебе не любопытно узнать, каково это — полностью сдаться мне? — прорычал я. — Делать все, что я говорю…

Ее локоть попал мне в живот, и я рассмеялся, отступив назад.

— Как насчет того, чтобы попробовать делать все, что я говорю, — твердо предложила она.

— Ты думаешь, что сможешь взять меня под контроль? — поддразнил я, наполовину желая увидеть, как она попытается.

Слоан пожала плечами, но это небрежное движение говорило, что она действительно верит, что у нее есть шанс.

— Ты еще не пробовал свой десерт, — невинно сказала она, повернувшись ко мне, и посмотрела из-под своих длинных ресниц.

Я разочарованно вздохнул, и она надулась, пока я не смягчился.

— Садись. — Она указала на стойку для завтрака, командуя мной, и я выгнул бровь.

Слоан прижала руку к моей груди и надавила, пока я не послушался и не отступил назад. Она продолжала давить до тех, пока я не добрался до своего стула, и толкнула меня на него.

— Закрой глаза, — приказала она, ее глаза сверкали, она пыталась взять меня под контроль. Когда я не подчинился, она протянула руку и стянула с меня галстук.

Мое сердце забилось немного быстрее, она сняла его с моего воротника, отступив назад, чтобы завязать мне глаза, и я не возражал против этой новой игры. Насколько я знал, она могла бы направить на меня нож, но я почему-то верил, что она этого не сделает.

Она отошла от меня и я услышал, как она кладет вещи передо мной на поверхность.

— Ладно, — выдохнула Слоан, подошла ко мне и сдернула повязку.

Мои брови приподнялись, я увидел перед собой ряд совершенно идеальных кексов. Они выглядели так, как будто их показывают по телевизору, а не в реальной жизни. Каждый из них был индивидуально украшен вручную пятью различными рисунками, и она закусила губу, ожидая моей оценки.

— Что ж, если что-то и способно изменить мое мнение о сладостях, так это оно, — медленно сказал я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее. — Если предположить, что на вкус они так же хороши, как и выглядят.

— Уже лучше, — сказала она с уверенностью, от которой мой пульс участился.

Слоан отдавала себя полностью, и я сомневался, что есть что-то, чего она не сможет достичь.

Она протянула руку и указала на первый кекс в очереди, который был изящно украшен узором из розово-белой глазури, и на нем была толстая вишня.

— Вишневый и миндальный твист, — сказала она, прежде чем указать на следующий, на котором была желтая глазурь с крошечным, замысловато нарисованным зеленым деревом. — Лимон и лайм. Соленая карамель. Клубничный лимонад и ванильная тыква.

На последнем была идеальная маленькая тыква, которая выглядела так, будто она сделала ее полностью из сахарной пасты.

— Ты будешь чувствовать себя плохо, если не покоришь меня, белла, — поддразнил я.

— Ты съешь свои слова, — пообещала она, протягивая руку и выбирая из очереди кекс с соленой карамелью, с идеально симметричным узор крест-накрест, нарисованным шоколадом и карамелью.

Слоан поднесла тортик к моим губам, как будто хотела покормить меня, и я мрачно улыбнулся, когда мне в голову пришла идея получше.

— Я не могу есть еду без тарелки, — медленно запротестовал я, схватив ее за запястье и опустив, и она нахмурилась.

— Тебе действительно нужна тарелка для кекса? — спросила она, изогнув бровь.

— Ага. Это действительно так, — согласился я.

Она закатила глаза и направилась за тарелкой. Когда она вернулась с ней, я вырвал посуду у нее из рук и швырнул через всю комнату, где она разбилась о стену.

Слоан чуть не выпрыгнула из кожи, удивленно глядя на меня, и я поднялся на ноги, возвышаясь над ней.

— У нас нет ещё тарелок? — спокойно спросил я, ожидая, пока она принесет мне следующую.

Ее полные губы приоткрылись, и она почти запротестовала, и я поднял бровь, глядя на нее. Слоан быстро вытащила еще одну из шкафа и, повернувшись, обнаружила, что я крался к ней через всю комнату.

Она ахнула от удивления, едва не уронив её сама, прежде чем я вырвал и запустил через широкую кухню, чтобы она присоединилась к другим осколкам на полу.

— Что ты…

— Тарелка? — спросил я, и она вытащила из шкафа еще одну с полусмешком, как будто не совсем была уверена, это новая игра или нет, и я разбил ее так же быстро.

Губы Слоан приоткрылись, ее дыхание участилось, когда она уставилась на меня, как на сумасшедшего.

Я продолжал забирать у нее каждую тарелку и разбивать их, пока в шкафу не осталось ни одной, и ее рука не упала рядом с ним.

Она закусила губу, не зная, что делать,