Валерий Харламов - Максим Макарычев

Анатолий Тарасов действительно был «фонтаном эмоций и страстей», великим трудоголиком с неповторимым артистизмом. Он и строил свою речь так, что его отдельные фразы (наподобие «Есенина русского хоккея», сказанной о Мальцеве) разлетались на поговорки и легко становились газетными заголовками. Чего стоит такая фраза: «Играя, вы должны видеть блондинку, пришедшую на хоккей и сидящую на трибуне в четвертом ряду».

Не случайно, общаясь с ним, журналисты ждали от острого на язык мэтра какого-то оригинального комментария, экспромта: вдруг он сам спровоцирует спор с репортерами и сам начнет задавать им вопросы. Тарасов был находкой для объективов фотографов и камер во время телевизионных трансляций.

Как вспоминают хоккеисты, работавшие под его началом, Тарасов не стеснялся предлагать совершенно неожиданные упражнения. Однажды во время плавательных занятий в бассейне вдруг попросил помощников кинуть в бассейн клюшки и ватерпольный мяч. Дескать, поупражняйтесь в игре в «хоккейное водное поло».

«Он был всегда на коньках, мог на тренировке сам лечь под шайбу, нередко выполнял упражнения вместе со всеми нами. Эмоциональный, заводной, требовательный, Анатолий Владимирович зажигал всех своим энтузиазмом и вместе с тем зорко следил за работой каждого игрока. Характер был у него жестче, чем у Аркадия Ивановича, — вспоминал Виталий Давыдов. — Он был для нас кнутом, в то время как Чернышев — пряником. Аркадий Иванович и Анатолий Владимирович прекрасно дополняли друг друга и составляли блестящий тренерский дуэт. Темпераментному Тарасову иногда не хватало терпения. Если сборная начинала проигрывать, он сразу же предлагал перетасовать звенья, поменять тактику. “Ну, подожди, не спеши”, — успокаивал его Аркадий Иванович».

Действительно, по воспоминаниям ветеранов, в сборной СССР, в отличие от ЦСКА, Тарасов практиковал не все свои фирменные штучки. Все-таки главным в ней был назначен Аркадий Иванович Чернышев, и ему, жалевшему игроков, приходилось сдерживать пыл своего коллеги. «В сборной не было таких тяжелых упражнений, как в ЦСКА, где Тарасов полагал, что все офицеры должны беспрекословно слушаться его. Такой клоунады, как в армейском клубе, он не устраивал. Не забывайте, что главным в сборной был Аркадий Иванович Чернышев. Его коньком была тактика и техническая подготовка. В этом он был непревзойденным тренером. Тарасов думал, что в сборной, как в армии, люди будут подчиняться ему. Но это у него в главной команде страны не проходило. Аркадий Иванович создал в ней совершенно другой микроклимат», — признавался в беседе Александр Мальцев.

«Мы не всегда понимали, по чьему плану — Чернышева или Тарасова — играем в очередном матче. Их единодушие в ответственные моменты, на мой взгляд, скорее всего, объяснялось тем, что ни тот ни другой не кончали не только Высшей школы тренеров, но и Института физкультуры. Поэтому в спортивных ситуациях они обязательно прислушивались к мнению друг друга, что лишний раз подчеркивало их взаимное уважение, хотя роли в сборной у них были разные: Аркадий Иванович был организатором, мозгом команды, а Анатолий Владимирович был силен в тренировочном процессе, поэтому чаще напарника проводил занятия, — делился воспоминаниями Виталий Давыдов. — Но главное, что объединяло Чернышева и Тарасова, — это то, что они были тренерами от Бога, с поразительной интуицией, пониманием игры; поэтому какими бы путями они ни шли к высокой цели, часто ее достигали».

Анатолий Тарасов был величайшим мотиватором в истории хоккея. Главное его качество как тренера, пожалуй, состояло в том, что он всегда мог найти мотивацию, пусть даже пением или оскорбительными, задевавшими самолюбие игрока словами; но все-таки он убеждал в своих доводах коллектив, настраивал его не просто играть, а самозабвенно биться на льду.

Поскольку хоккей — это, по большому счету, классная игровая драма, позволю себе небольшое отступление. Блестящие наблюдения про актеров и сцену переложил на бумагу племянник великого Антона Павловича Чехова, актер и режиссер Михаил Чехов, который внес большой вклад в теорию театрального искусства.

(А ведь на тренировки Анатолий Владимирович часто приходил с томиком Чехова. Более того, не просто с рассказами, а с книгой писем Антона Павловича Михаилу. Казалось, вот ведь совпадение! Но тут нет ничего странного. Ведь, как уже говорилось выше, он брал с собой на занятия и труд основоположника российской актерской школы Константина Станиславского. Если вдуматься, то хоккей для Тарасова был больше, чем просто игра на льду с клюшкой и шайбой. Он воспринимал его как театр, со всеми его драматургией и страстями.)

Так вот, если коротко, то Михаил Чехов, автор хрестоматийной для театральных деятелей книги «О технике актера», писал, что среди актеров существует два различных представления о сцене, на которой они проводят большую часть своей жизни. Для одних сцена — не что иное, как просто площадка, пустое пространство, которое они буднично покидают, отработав спектакль. «Другие знают, что это не так. Они иначе переживают сцену. Для них это маленькое пространство — целый мир, насыщенный атмосферой, такой сильной и притягательной, что они нелегко могут расстаться с ней и часто проводят в театре больше времени, чем это нужно, до и после спектакля. Всё, что было пережито ими за многие годы, приковывает их к этой сцене, всегда наполненной невидимым чарующим содержанием, им нужна эта атмосфера театра. Она дает им вдохновение и силу на будущее. В ней они чувствуют себя артистами, даже когда зрительный зал пуст и тишина царит на ночной сцене». Поразительно точно: одни игроки отрабатывают номер: денежки-то капают. Другие, как Харламов, воспламеняют своей страстью себя и товарищей, не давая им расслабиться, ведут за собой.

«Хоккей — это всегда спектакль с сюжетом, не известным заранее никому. Сплошь и радом матчи любого уровня и ранга преподносят сюрпризы, поражающие даже знатоков. За то, наверное, и любят эту игру во всем мире», — признавался Тарасов.

— Можно ли Валерия Харламова сравнить если не с голодным, то с ищущим художником, ведь великие произведения создаются в условиях драмы? — спросил автор этих строк у Владимира Винокура.

— Совершенно верно. Валера был настоящий художник и навсегда останется им. Он был артистом в своем деле. У него это был дар Божий от мамы с папой. Знаете, я как-то пришел к выводу, сравнивая то, что происходило с Валерой, когда он выходил на ледовую площадку, с тем, как преображался Аркадий Райкин, — ответил Винокур. — Райкин был за кулисами спокойный, больной, пожилой человек. И вот звучит объявление на сцене: «Выступает Аркадий Райкин!» И вдруг случается потрясающее преображение: на сцену выходит молодой, энергичный, сумасшедший артист великого дара. Так и у Валерки. Он не очень разговорчивый был в жизни. Он не был суперконтактный. Но как он преображался, когда перескакивал через борт на лед! Этот неуловимый метеор вдруг оказывался просто летающей тарелкой какой-то. Валера для меня — явление.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});