Берег Живых. Наследники Императора - Анна Александровна Сешт

и говорил напрямую, с другой – совсем растерялся.

– Просто скажи правду о том, что тебе довелось увидеть, – добавил военачальник, как бы смягчая впечатление от приказа Ренэфа.

– Простите меня, сиятельные господа, коли вдруг запамятую чего… Клянусь, то не со зла, – тихо ответил староста.

– Просто говори, как пойдёт, – нетерпеливо махнул рукой царевич.

И Сафар заговорил. Он боялся, что напутает что-то, что будет сам себе противоречить, и рэмеи заподозрят его в предательстве, о котором на деле он и помыслить не смел. Староста рассказал, как, согласно приказу царевича, распределил тех селян, что покрепче, охранять оставшихся в лагере людей, как потом загорелись шатры, и они бросились помогать. О том, как Алия приказала женщинам заняться ранеными. О том, как важно было для всех них внести свою долю в общее дело, помочь, чем могли, тем, кто защищал их, хотя и не был обязан. Не нашёл в себе силы Сафар рассказать только про танцовщиц, которых он и его люди упустили в общей суматохе… Но обо всём остальном, что только сумел припомнить, он поведал во всех подробностях – как тушили пожар, как погибли несколько его друзей, потому что нападавшие никого не щадили, а тем более тех, кто помогал оттаскивать раненых солдат. Как страшно всем было, но даже девушки не хотели отступать, потому как чуяли – многое в эту ночь меняется. Сафар не знал, что именно желал услышать царевич, но помнил совет Алии: он должен говорить правдиво.

Юноша хмурился, но не перебивал, только изредка уточнял какие-то детали. Когда староста остановился и перевёл дух, царевич прямо спросил его:

– Ты ничего не скрыл от меня?

Сафар сглотнул. Привирать ему, конечно, доводилось, когда из Леддны являлись сборщики податей, а градоправитель завышал оброк. Но сейчас-то было совсем другое дело! За ложь – даже за полуправду – царевич мог заподозрить селян в попытке убить его. А за то, что упустили девушек, казнит или простит? Пока староста лихорадочно соображал, как будет лучше поступить, военачальник Нэбвен шепнул что-то царевичу. Тот кивнул, и старший рэмеи высыпал что-то себе на ладонь из поясного мешочка. Сделав шаг вперёд, чтобы Сафар рассмотрел получше, он спросил:

– Скажи, уважаемый, тебе ничего подобного видеть не доводилось?

Сафар внимательно посмотрел на несколько мелких осколков, красиво переливавшихся в огнях светильников.

– Это камень такой? – спросил он с любопытством.

– Стекло, – ответил почтенный Нэбвен и переглянулся с юношей.

Староста почесал в затылке.

– Стекло нам иногда торговцы привозят… красивые украшения, недешёвые – его ж сделать нелегко, коли искусно. А что это такое было, перед тем как разбилось?

– Изящный сосуд. Или крупная бусина. Прозрачная. Что угодно, – ответил военачальник.

Сафар покачал головой.

– У жены бусы есть, дарил ей давно. Пару овец за них отдать пришлось, – он улыбнулся, вспоминая. – Но они зелёные. Ещё у нескольких женщин в деревне есть. Но тонкое прозрачное стекло дорого стоит. Такого у нас не сыскать.

Царевич с нетерпением качнул головой.

– Не то. Золотистое стекло. Если вспомнишь что – дай знать.

– Хорошо, господин мой, – смутился староста. – Это очень важно, да?

Юноша прищурился и процедил:

– Очень.

Военачальник осторожно ссыпал осколки в поясной мешочек и вновь занял место за плечом царевича. Молчание затягивалось. Сафар чувствовал, что упускает что-то, но никак не мог поймать эту мысль. Про себя он решил, что нужно будет осмотреть все украшения у женщин в деревне – на всякий случай.

– Ты не ответил на мой вопрос, – негромко заметил юноша, внимательно глядя на него.

– Я не стал бы ничего скрывать, господин царевич… только разве забыть мог… – испуганно ответил староста.

– Тогда чего ты так боишься?

– Вызвать твой гнев, сиятельный господин, – признался Сафар, опуская голову. – Потому что гнев твой будет стоить жизни всем нам…

Украдкой он коротко посмотрел на царевича. На лице юноши отобразилось что-то вроде удивления, словно он не ожидал услышать такой ответ.

– Нам важно найти предателя, – проговорил почтенный Нэбвен. – Если есть среди людей те, кто мог бы вызывать твоё подозрение, сообщи нам об этом. Любая деталь, кажущаяся тебе незначительной, может сыграть роль. Всё, что ты можешь вспомнить о той ночи, важно.

И тогда староста не выдержал. Упав уже на оба колена, он на одном дыхании затараторил:

– Прости, сиятельный царевич… и ты, могучий военачальник… Я упустил тех, кого вы доверили нам охранять. Танцовщицы, что поселились среди нас. Две из них пропали из лагеря в ту ночь. Одну из них убили наёмники, другая спаслась.

Юноша выплюнул проклятие, в значении которого Сафар не был уверен, и резко поднялся. Староста зажмурился, боясь даже смотреть на вызванный им приступ ярости царевича.

– Какого фейского отродья! – прогремело прямо над ним.

– Подожди снаружи, – велел военачальник, быстро шагнув к старосте. Когда Сафар замешкался, ни жив ни мёртв от страха, он прикрикнул: – Выйди!

Человек поспешно поднялся и, отбивая поклоны и пятясь, разве что не выбежал из шатра. Снаружи ничего не изменилось, но его колотила такая дрожь, что во всём мерещились предзнаменования беды. Показалось ему, или дозорные держали оружие наготове, а взгляд гонца, ждавшего его, стал подозрительным? Староста обхватил голову ладонями и застонал, не зная, правильно ли он поступил или совершил непростительную ошибку. Он не сопротивлялся, когда гонец отвёл его на некоторое отдаление от шатра.

Изнутри доносились возгласы, но слов было не разобрать. Царевич обсуждал что-то с почтенным Нэбвеном на повышенных тонах. Гонец вздохнул. Сафар не решился спрашивать о своей судьбе. Всё, на что он сейчас надеялся – вымолить у царевича милость для Алии и сыновей и хоть кого-нибудь ещё из селения…

Когда военачальник окликнул его, староста уже успел перебрать все варианты собственной ужасной смерти, какие только мог вообразить. На непослушных ногах он вернулся к шатру и с трепетом вошёл внутрь.

Царевич стоял с лицом недовольным, но уже вполне спокойным. Только кончик его хвоста подёргивался, выдавая раздражение или ещё какое-то неприятное чувство.

– Расскажи, как нашёл девицу, – сквозь зубы велел он.

Сафар пытался не заикаться, но голос его всё равно дрожал. С трудом подбирая слова, он рассказал, что обнаружил труп Хинны у реки и Мисру рядом, что вместе с солдатами закопал тело и вернулся в лагерь. Оба рэмеи слушали молча, затем царевич обратился к военачальнику:

– Спроси солдат, сколько, по их мнению, она там пролежала. Сдаётся мне, что дольше, чем нам нужно для стройной теории. Но участвовать в заговоре она могла. Только вот почему её убили?

– Господин мой царевич, ты полагаешь, это сделали танцовщицы? – тихо спросил Сафар. – Но они ведь так хотели другой жизни. Им нравилось здесь.

– Это самое очевидное, что приходит