Королева-Малютка - Поль Феваль

– Она красива, как вы, – промолвил он, стараясь сохранить хладнокровие, – а я не встречал никого, кто мог бы сравниться с вами. У вас другие черты лица, вы с ней совсем несхожи, однако каждый раз, когда смотрю на вас, я думаю о ней. В душе моей образовалась какая-то таинственная связь между вами и ею… Как мне это объяснить? В нежном чувстве к вам я вижу отражение любви к ней… Вы плачете! Отчего вы плачете, мадам?

Герцогиня поспешно вытерла глаза и промолвила, стараясь на сей раз быть насмешливой:

– Верно, я плачу… Не знаю, кто из нас больший безумец, я или вы, Гектор, бедный мой племянник! Ибо, – продолжала она, – я, в конце концов, ваша тетка, и мне следует вас образумить. Но прежде я хочу все узнать. Вы не виделись с ней до того, как нашли ее в Париже?

– Я часто искал ее и порой находил, – ответил Гектор, – однако в страсти моей больше горечи, нежели вам кажется. Я пытаюсь сопротивляться этой любви, стыжусь ее. Я предпочел бы не видеть Сапфир никогда, чем смотреть на ее выступление, слушать эти ужасные аплодисменты, разрывающие мне сердце.

– Тем не менее… – начала мадам де Шав.

Гектор прервал ее нежным жестом, а голос его звучал проникновенно.

– Однажды случай помог мне, – сказал он, – и в моем печальном романе все же есть счастливая страница. В прошлом году она заболела, когда труппа проездом оказалась в Мелене. Эти славные люди, которые эксплуатируют ее талант, относятся к ней с подлинно религиозным обожанием. Знаете, есть такие семьи, где мать с отцом ползают перед ребенком на коленях. Полагаю, живут они в относительном достатке; во всяком случае, для своей любимицы не жалеют ничего. На время выздоровления они сняли ей маленькую квартирку в красивом доме у опушки леса Фонтенбло, возле берега Сены.

– Видите ли, – пугливо перебил сам себя Гектор, – она совершенно лишена страхов и предрассудков, свойственных молоденьким девушкам. Каждое утро она в одиночестве отправлялась верхом в лес. У влюбленных есть свой бог-покровитель, прекрасная кузина, – во время первой же прогулки я увидел ее.

– Однако, – продолжал Гектор, – это мне не слишком помогло. Я ведь не был уже семинаристом из Манса, смелым благодаря невинности. Любовь моя возросла, а дерзость исчезла: я прятался за деревьями, провожая ее взглядом, и мне казалось, что я никогда не наберусь мужества выйти к ней навстречу.

– А ведь про вас нельзя сказать, будто вы робки, – прошептала герцогиня.

– Да, – промолвил Гектор, – с женщинами нашего круга я отнюдь не робок. Они счастливы и благородны, их ограждает всеобщее уважение, тогда как эта девушка… Для меня она выше любой принцессы, однако в обществе она стоит на такой низкой ступени, что подойти к ней немыслимо. И о чем говорить с ней в этом лесу? Разве что сразу встать на колени?

Однажды мне пришло в голову также отправиться в лес верхом. Каждое утро она посещала маленькую часовню на берегу реки, словно дала обет или исполняла епитимью. Она набожна, как ангел, и я не знаю, от кого пришла к ней такая вера.

Она увидела меня, выйдя из часовни. Напрасны были все мои опасения, и мало найдется знатных дам, которые повели бы себя с такой непринужденностью. В ней чувствовалась властная решимость тех, кто по рождению имеет право сделать первый шаг.

Она узнала меня прежде, чем я успел поклониться; радостно вскрикнула и произнесла мое имя, затем протянула мне руку, прошептав:

– Сегодня завершился мой девятидневный молитвенный обет, и я просила у Господа вас.

– Увы, прекрасная кузина! – вскричал Гектор в мучительной тоске. – Вы, быть может, плохо о ней подумаете. Она принадлежит к той среде, где подобные слова означают безумство.

Мадам де Шав крепко сжала ему руку.

– Продолжайте, – сказала она, – вам не нужно защищать ее. Раз она дорога вам, то дорога и мне.

Гектор поднес изящную руку герцогини к своим губам.

– Спасибо! – пробормотал он. – Спасибо от всего сердца! Но не спрашивайте, что происходило во время этого необыкновенного и сладостного свидания, которое останется в моей памяти навсегда как лучший день моей юности. Я помню, о чем мы говорили, но когда пытаюсь повторить эти слова, мне кажется, будто они теряют свой истинный смысл. Сам ход мыслей Сапфир отличен от нашего – в ней поражает некая странная наивность вкупе с подлинно святыми прозрениями. Она словно бы явилась к нам из какой-то феерии, и весь мир кажется ей туманной грезой. В ней нет ничего, что имело бы отношение к грубой среде, где она провела детство. Правда, она искренне привязана к людям, воспитавшим ее…

– Значит, она не их дочь? – с живостью спросила мадам де Шав.

– Она не их дочь, – ответил Гектор.

И он еле слышно добавил с меланхолической улыбкой:

– Прекрасная кузина, простите мне мой эгоизм: я не должен был говорить о ней, я забыл, что у вас тоже была обожаемая дочка.

– Это правда, – прошептала герцогиня, и ее щеки вспыхнули лихорадочным огнем, – я думаю о ней всегда, всегда! Но это не мешает мне слушать вас, Гектор. Продолжайте, прошу вас.

– Я уже все рассказал, – промолвил молодой граф. – Мы долго ехали рядом, как едем сейчас с вами, прекрасная кузина; над нашими головами колыхались зеленые ветви деревьев, и ни одна живая душа не нарушила нашего уединения. Мы говорили о любви, вернее, о чем бы мы ни говорили, все имело отношение к нашей любви. Уверяю вас, ей нечего утаивать, и сердце ее раскрылось мне в своей горделивой чистоте. Через час мы уже были женихом и невестой, которые не сомневаются в верности друг другу, поэтому им не нужно клясться в нежных чувствах. Какие слова мы произнесли? Самые пустяковые – из тех, что лишь сердце может оценить, но стоят они гораздо больше, чем банальные уверения в вечной любви.

Она была восхитительно красива в блеске охватившей ее радости; душевный восторг озарял ее лицо: в будущем у нас не было препятствий, и Господь должен был даровать нам счастье!

Прежде чем расстаться со мной, она склонила ко мне свой очаровательный лоб, и я запечатлел на нем первый поцелуй.

За деревьями уже виднелась опушка и дорога на Мелен.

– До завтра! – сказала она мне. И я остался один.

На следующий день она не появилась. Я узнал, что она выехала из маленькой квартирки, где поправлялась после болезни. Сам же я отправился в Париж, куда призвал меня опекун.

В Париже на все начинаешь смотреть иначе. Я познакомился с юношами моего возраста и стал стыдиться своей любви, о которой не посмел рассказать никому.

Смотря на своих новых друзей, я думал: кому из них можно признаться в том, что я без памяти влюблен и хочу сделать своей женой бедную девушку, сироту без роду и без племени, которая зарабатывает на хлеб, танцуя на канате?