В начале войны - Андрей Еременко

Документ красноречиво говорит о положении дел в гитлеровских частях. Можно судить о том, как выглядели фашистские войска после многочисленных контрударов наших частей за время 30-дневных боев на Смоленском и Невельском направлениях. Сотни тысяч убитых и раненых, сотни сожженных и разбитых боевых машин, весьма ощутительный урон в артиллерии, в стрелковом оружии и особенно в минометах, которые выводились из строя целыми батареями, — таковы были для фашистов итоги этих боев. Между прочим, под Смоленском был убит один из крупных немецких военачальников-танкистов командир 17-й танковой дивизии генерал Риттер фон Вебер{57}.

Офицеры и штабы были охвачены нервозностью. Иными стали и приказы германского командования: из них стали исчезать слова внезапность, молниеносность. В последних приказах все чаще говорилось о потерях, о бережном отношении к материальной части, об экономии горючего и боеприпасов. Командиров предупреждали, чтобы они не рассчитывали на прибытие танков и автомашин, на пополнение живой силой.

Русские контратакуют и обороняются упорно и храбро и часто гибнут на том месте, куда они были поставлены приказом своего командира. Если уничтожают всю первую волну, продолжают двигаться вторые и третьи волны русских, — так писал о наших солдатах враг.

Сотни участников боев на Смоленском и Невельском направлениях получили высокую награду правительства за мужество и воинскую доблесть. Звание Героя Советского Союза было присвоено семи человекам, а 928 награждены орденами и медалями.

В захваченных нами приказах и донесениях неприятеля часто попадались жалобы на ущерб, причиненный партизанами. Фашисты всюду сталкивались с народной ненавистью. Враги боялись останавливаться в лесах, в стороне от дорог, тревожно проводили дни и ночи в захваченных деревнях и городах. На каждом шагу их ожидала опасность, везде их мог настигнуть выстрел партизана.

Мы нанесли врагу значительные потери, и это не прошло бесследно для немецко-фашистской армии. Июльскими и августовскими боями было выиграно необходимое нам время. Благодаря выигрышу времени мы эвакуировали свои заводы, фабрики и другие предприятия в районы, не досягаемые для фашистской авиации, и сумели отмобилизовать крупные резервы для отпора врагу; создали многочисленные оборонительные сооружения на дальних и ближних подступах к Москве.

Упорная борьба наших войск в районе Смоленска сорвала намерение врага ударом на Осташков, Бологое частью сил группы Центр содействовать группе армий Север в ее наступлении на Ленинград, чем была оказана существенная помощь войскам, оборонявшим город Ленина. Более того, ослабление войск противника в районе Смоленска вынудило его впоследствии перебрасывать соединения 4-й танковой группы с Ленинградского направления для усиления группировки, наступающей на Москву.

За период летних сражений 1941 г. наши бойцы, командиры, политработники, генералы приобрели военный опыт, изучили тактику врага, в первую очередь его танковых и моторизованных соединений, систему его огня в наступлении и обороне, научились уничтожать вражеские танки и самолеты.

Глава седьмая

Новый фронт

В начале августа я находился в районе Соловьевской переправы. Необходимо было усилить оборону переправы от все более усиливающегося нажима врага, и прежде всего наладить прикрытие зенитными средствами от мощных ударов с воздуха и организовать наземное прикрытие. Очень важно было также добиться высокой четкости в функционировании самих переправ. Противник изо всех сил стремился не допустить выхода наших войск за реку, и поэтому переправы все время подвергались ударам наземных войск и авиации противника. Нормальная работа переправы была крайне необходима, так как выход из окружения соединений 20-й и 16-й армий еще не закончился. Решительной контратакой наших войск противник, подошедший вплотную к переправе, был отброшен. Когда связь с частями, выходящими из окружения, восстановилась, а переправы начали действовать нормально, я получил вызов явиться в штаб фронта, находившийся тогда в Касне, в 20 км севернее Вязьмы. Здесь маршал Тимошенко сообщил, что меня вызывают в Ставку Верховного Главнокомандования для нового назначения и что на Западный фронт я больше не вернусь.

Оказавшись вне ожесточенного сражения, которое еще кипело где-то позади, я долго не мог избавиться от мыслей и чувств, которыми жил все эти дни и которые сосредоточивались вокруг одного стремления — остановить бешеный натиск врага, добиться хотя бы небольшого перелома в развитии событий в нашу пользу. Мне, откровенно говоря, был весьма неприятен вызов в Ставку, лишивший меня возможности действовать там, где я уже более или менее знал обстановку. Нелегко было преодолеть и скрытое беспокойство по поводу оценки моей деятельности Сталиным. Причиной этого были известные мне случаи крутой расправы со многими военными работниками по обвинениям, которым трудно было поверить. Я не раз смотрел в лицо смертельной опасности в открытом бою, но с чем может сравниться пятно позора перед народом и партией, которым отдана вся жизнь.

Поглощенный своими мыслями, я не заметил, как мы въехали в Москву. В тщательно замаскированной столице было так же темно, как и в подмосковных лесах. Отвлекли меня от размышлений гул самолетов, тяжелые разрывы авиабомб, стрельба зенитных орудий. Заканчивался очередной налет врага на нашу столицу.

В Ставке я был принят Сталиным в присутствии других членов Государственного Комитета Обороны и начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова.

Вместе со мной вошел в кабинет и бывший командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Ф. И. Кузнецов.

После того, как мы представились присутствующим, Маршал Советского Союза Шапошников сделал краткий обзор положения на фронтах. В ближайшее время, по его словам, ожидались удары противника на юге на Крым, а на Центральном участке фронта из района Могилев, Гомель на Брянск, а в дальнейшем на Орел и Москву.

После доклада Шапошникова Сталин показал нам с Кузнецовым направления главных ударов врага на своей карте. Он повторил некоторые положения, высказанные Шапошниковым, и подчеркнул, что нужно остановить продвижение противника как на Брянском направлении, так и в Крыму. Затем он сказал, что именно для этой цели создаются Брянский фронт и Отдельная армия на правах фронта в Крыму. Закончил Сталин неожиданным вопросом, обращенным ко мне:

— Куда бы вы желали поехать, товарищ Еременко, на Брянский фронт или в Крым?

Я ответил, что готов ехать туда, куда Ставка Верховного Главнокомандования сочтет нужным меня направить. Сталин пристально взглянул на меня, и в выражении его лица мелькнула неудовлетворенность. Стремясь получить более конкретный ответ, он спросил кратко:

— А все-таки?

— Туда, — не раздумывая, сказал я, — где обстановка будет наиболее тяжелой.

— Она одинакова сложна и трудна и в Крыму, и под Брянском, — последовал ответ.

Стремясь выйти из этого своеобразного тупика, я сказал.

— Пошлите меня туда, где противник будет применять мотомехчасти, мне кажется, там я сумею принести больше пользы, так как сам командовал механизированными войсками и знаю тактику их действий.

— Ну хорошо! — сказал Сталин удовлетворенно. И тут же обратился к Кузнецову, спрашивая о его намерениях. Кузнецов ответил весьма кратко:

— Я солдат, товарищ Сталин, буду воевать там, куда меня направят.

— Солдат-то солдат, — несколько растянуто проговорил Сталин, — но у вас есть же какое-то свое мнение? Кузнецов повторил:

— Я солдат, товарищ Сталин, и всегда готов служить и работать в любом месте, куда меня пошлют.

Тогда, обращаясь снова ко мне, Сталин объявил:

— Вы, товарищ Еременко, назначаетесь командующим Брянским фронтом. Завтра же выезжайте на место и немедленно организуйте фронт. На Брянском направлении действует танковая группа Гудериана, там будут происходить тяжелые бои. Так что ваши желания исполняются. Встретите там механизированные войска вашего старого приятеля Гудериана, повадки которого должны быть вам знакомы по Западному фронту.

Заканчивая со мной разговор, Сталин приказал мне зайти к начальнику Главного политуправления Красной Армии и решить вопрос о кандидатуре члена Военного совета фронта.

Ф. И. Кузнецову было объявлено, что он назначен командующим Отдельной Приморской армией.

Приказы по этим решениям были написаны тут же.

В заключение нашей беседы Сталин, подойдя вплотную ко мне, сказал: На Брянский фронт мы возлагаем очень ответственную задачу, главная ваша цель прикрыть Московский стратегический район с юго-запада и не допустить прорыва танковой группы Гудериана через Брянский фронт к Москве. После этого Сталин сделал паузу и пристально посмотрел на меня, по-видимому, ждал ответа. Я, не торопясь, отчетливо ответил: Задача ясна, постараюсь выполнить ее.