Легион. Психопат - Уильям Питер Блэтти

покосился на Киндермана и предложил:

— Давайте выпьем!

— Хуже не будет.

ЭПИЛОГ

Киндерман застыл на тротуаре перед входом в кинотеатр «Биограф» и поджидал сержанта Аткинса. Он вспотел и, засунув руки в карманы плаща, то и дело бросал нетерпеливые взгляды на М-стрит. Стоял воскресный полдень, двенадцатого июня.

Двадцать третьего марта было точно установлено, что отпечатки пальцев на местах преступлений соответствовали отпечаткам разных больных из психиатрического отделения. Всех этих пациентов перевели в Палаты для буйных, чтобы тщательно обследовать.

Рано утром двадцать пятого марта Киндерман отправился в дом Амфортаса вместе с доктором Эдвардом Коффи, другом Амфортаса. Коффи также работал невропатологом. К нему поступили результаты томографии, которую заказывал Амфортас. Эти результаты отчетливо указывали на то, что в мозгу доктора произошли роковые изменения.

Коффи настоял на том, чтобы снять замок с входной двери. И тут они обнаружили мертвое тело Амфортаса. Позднее специалисты установили, что смерть наступила в результате несчастного случая. Доктор скончался от кровоизлияния в мозг, вызванного сильным ушибом головы во время падения, но Коффи заверил Киндермана, что в любом случае жить Амфортасу оставалось не более двух недель: у него обнаружили неизлечимую опухоль. Киндерман поинтересовался, почему Амфортас ничего не предпринимал, чтобы попытаться вылечиться, на что Коффи ответил: «Я считаю, что это связано с его любовью». В спальном шкафу Амфортаса обнаружили и черный свитер с капюшоном.

Третьего апреля еще один подозреваемый — Фримэн Темпл — перенес удар и сам попал в психиатрическое отделение.

В течение последующих трех недель в больнице продолжали дежурить полицейские, но потом мало-помалу напряжение сошло на нет. В Джорджтауне больше не происходило подобных преступлений, и одиннадцатого июня дело передали в архив, хотя эти убийства так и не были раскрыты.

— Мне, наверное, все это снится, — проворчал Киндерман. — Что это с тобой? — Аткинс предстал перед ним в полосатом костюме и при галстуке. — Это что, твоя очередная шуточка?

Аткинс окинул его загадочным взглядом.

— Ну, я теперь человек женатый, — сообщил сержант. Он только-только вернулся из свадебного путешествия.

Киндерман никак не мог прийти в себя.

— Я этого не вынесу, Аткинс, — признался он. — Это так странно. И неестественно. Сжалься надо мной. Сними галстук.

— Меня могут увидеть, — хладнокровно произнес Аткинс, глядя преданными глазами на лейтенанта.

Киндерман скорчил гримасу.

— Тебя могут увидеть? — передразнил он. — Кто?

— Люди.

Киндерман окинул помощника недоуменным взглядом, а затем воскликнул:

— Все, Аткинс. Сдаюсь. Добровольно. Я твой пленник. Передай моей семье, что здесь со мной прекрасно обращаются. Как только у меня перестанут трястись руки, я им сразу же черкну пару строчек. Это случится примерно месяца через два. — Следователь немного помолчал. — А кто это тебе подбирал галстук? — вдруг спросил он. Галстук являл собой какие-то необычайно яркие гавайские пейзажи.

— Я сам, — смутился Аткинс.

— Так я и думал.

— Ну, я ведь тоже могу придраться к вашей шляпе, — обиделся Аткинс.

— Лучше не надо. — Киндерман вплотную приблизился к помощнику. — Был у меня в школе один приятель, позже он подался в монахи, стал траппистом[18] Одиннадцать лет тому назад. Он стряпал домашний сыр, собирал виноград, но главным его занятием оставались молитвы. Он молился за людей, которые носят галстуки и костюмы. А потом он вдруг ушел из монастыря. И знаешь, что он тут же прикупил? Самое первое? Пару ботинок за двести долларов. Мягкие кожаные мокасины с кисточками, такие чудненькие, прямо с витрины. Что, тебя уже тошнит? Погоди, это еще не все. Они были свекольного цвета, Аткинс. Лилово-бордовые. Это тебе о чем-нибудь говорит, или я, как всегда, обращаюсь к дереву?

— Говорит, — солгал Аткинс. По его тону можно было понять, что красноречие Киндермана на него не подействовало.

— Лучше возвращайся на флот.

— Мы прозеваем начало фильма.

— Ну да, нас могут увидеть, — мрачно добавил Кин> дерман.

Они вошли в зал и уселись на свои места. Сначала пошел фильм «Гунга Дин», а после него — «Третий человек». В конце первой ленты была трогательная сцена — Дин стоял на вершине храма и из последних сил дул в рожок, после того как его настигли три пули бандитов. И как раз в этот момент женщина, сидевшая сзади Киндермана, начала смеяться. Лейтенант обернулся и осуждающе посмотрел на нее. Но этот взгляд не возымел успеха. Тогда лейтенант решил предложить Аткинсу пересесть. Он уже открыл было рот, но тут заметил, что сержант плачет. Киндерман так и остался на своем месте, довольный сержантом, и даже сам всплакнул за компанию, когда на тризне по случаю погребения Дина зазвучала мелодия песни «Забыть ли старую любовь».

— Вот это картина, — выдохнул следователь. — Я обожаю ее.

Когда закончился последний фильм, мужчины вышли на охваченную зноем улицу и остановились недалеко от кинотеатра.

— Ну, а теперь самое время перекусить, — нетерпеливо заметил Киндерман. У обоих этот день оказался выходным. — Я сгораю от любопытства, Аткинс. Жажду услышать рассказы о медовом месяце и подробное описание вашего гардероба. Мне, видимо, придется к нему какое-то время привыкать. Ну, куда двинем? В «Могилку»? Хотя нет, погоди. Я кое-что придумал. — Он вспомнил о Дайере и, взяв сержанта под руку, повел вперед. — Пойдем-ка. Я знаю чудное местечко.

Через несколько минут они уже сидели в «Белой башне». Вдыхая аромат свежих гамбургеров, они обсуждали только что просмотренные фильмы. Кроме них в кафе никого не было. Бармен стоял у гриля спиной к ним. Крепкий и высокий, он казался несколько грубоватым. Его белый фартук и шапочка были забрызганы жиром.

— Видишь ли, мы привыкли говорить о зле, и о том, откуда оно берется, — рассуждал Киндерман. — А как объяснить добро, если мы просто являем собой набор молекул, как привыкли считать? Так откуда же берутся такие люди, как Гунга Дин, способные жертвовать жизнью во имя других? И кроме того, ведь всегда находится и Гарри Лайм, — возбужденно продолжал он. — Гарри Лайм, полная противоположность Дина, это олицетворение зла. Помнишь, что он говорит в той сцене на чертовом колесе? — Киндерман переключился на фильм «Третий человек». — Там, где он рассуждает о швейцарцах. После того как они несколько веков прожили в мире, самое большое их достижение — заявляет он — часы с кукушкой. И это на самом деле так, Аткинс. Да. Возможно, миру нужна иногда серьезная встряска для того, чтобы не окочурился прогресс. Кстати, сейчас я расследую убийство и кражу со взломом на П-стрит. Преступление совершено на прошлой неделе. И завтра ты ко мне подключаешься.

Бармен бросил на них недовольный взгляд, а потом, отойдя в сторону, ровными рядами