Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл

Поэтому мои резервы негодования направлены против Гая. Самое удивительное, что он звонил мне несколько раз, ибо хотел получить заверение, что я не сообщу его жене о том, что происходит, и не стану уговаривать Эмму оставить его. Интересно, по-прежнему ли Изобэль отслеживает его звонки, и к какому выводу она придет, увидев эту новую улику в его телефонном счете?

Я смотрю на нее. Беспокойство ей к лицу. Она сияет.

— Ты выглядишь, как Джеки Кеннеди во время медового месяца в Акапулько, — говорю я ей.

— Это неудачное сравнение, как ни посмотри, — возражает она, глядя на меня поверх своих очков, — хотя на данном этапе пристрелить Гая — один из вариантов, который я обдумываю. Особенно после того как узнала, что в тот вечер, когда был ужин в ресторане, его вообще не было во Франции.

— Я имела в виду твой внешний вид. Во всяком случае, у Дж. Ф. К.[97] в то время не было любовных связей на стороне. — Я стараюсь одновременно и ободрить ее, и отвлечь от разговора о муже.

— Я и не думала о его любовных связях, — выразительно шепчет она. — Причина, по которой я ношу эти очки, — спортивная травма.

— Я и не представляла себе, что можно укреплять мышцы лица, — с неподдельным удивлением говорю я. — Разве это не ведет к морщинам?

— Ты умышленно противоречишь во всем, Люси? — спрашивает она, но я знаю, что она находит такого рода беседу приятно отвлекающей.

Я бы хотела сказать ей, что чувствую себя совершенно не в своей тарелке из-за вынужденной близости наших отношений и желала бы отступить назад, на те позиции, на которых мы находились раньше. Но слишком поздно. Обстоятельства связали нас.

Она снимает очки, демонстрируя лиловеющий синяк, тянущийся от ее левой брови вниз к скуле.

— Я случайно угодила сама себе кулаком в лицо во время занятий по кикбоксингу! И все из-за того, что полностью поглощена своими мыслями!

— Наличие такой прекрасной задницы должно повлечь за собой некоторый элемент страдания.

— Люси, в жизни всегда есть альтернатива, — вздыхает она. — Или ты сохранишь свое лицо, или свою жопу. Я выбрала последнее. — Должно быть, вид у меня озадаченный, потому что она продолжает: — Если ты много тренируешься, ты зарабатываешь морщины, если же у тебя избыточный вес, твое лицо выглядит моложе.

— Но ведь твой муж, наверное, чаще видит тебя спереди, а не сзади? Не разумнее ли делать инвестиции именно туда?

— Фактически, раз уж ты спросила об этом, отвечаю: в данный момент он не видит ни того ни другого. Я больше не оказываю никаких услуг. Кроме того, мой персональный тренер говорит, что я должна сосредоточиться на предложении своего собственного уникального товара. Это инвестиции в будущее, в случае если дело не уладится. — Ее голос немного дрожит, и маленькая слеза сбегает слева из-под краешка солнцезащитных очков. Она вытирает ее, изящно хмыкнув. Я протягиваю руку и беру ее ладонь в свою. Мне бы хотелось, чтобы Эмма увидела эту сторону истории. — Не утешай меня, я не выношу, когда меня жалеют. Скажи что-нибудь гадкое, чтобы я перестала реветь.

— Твое платье в растительном стиле выглядит как клумба хризантем. Судьи не очень-то благосклонно смотрят на личных тренеров при бракоразводных процессах. Твоей следующей машиной будет мусоровозка, — говорю я.

Она слабо улыбается.

Входит Роберт Басс и присоединяется к нашей группе, а я стараюсь сконцентрироваться на своем апельсиновом соке, громко потягивая его через соломинку и сопротивляясь искушению поднять на него глаза. Я лишь разрешаю себе взглянуть на его ноги, от бедер и ниже, и замечаю, что на нем подрезанные джинсы-шорты, которые неровно заканчиваются сразу над коленями. Жаркое лето не лучшее время года для обуздания греховных мыслей. Я наблюдаю, как его ноги шествуют по направлению к стулу рядом с Буквоедкой. Я пытаюсь обнаружить что-нибудь смешное в его коленях, ищу волосы на пальцах ног, мозоли на пятках, хоть что-нибудь, что могло бы заставить лопнуть мыльный пузырь вожделения.

Сказать, что я не думала о нем, по меньшей мере, раз в день, было бы ложью, хотя каждый раз, когда его образ вторгался в мое черепное пространство, я заставляла себя думать о чем-то другом, каком-нибудь серьезном предмете, который мог бы подчеркнуть легкомыслие моей навязчивой идеи. Например, я мысленно составила список стран, которые перенесли главный удар из-за грубых ошибок американской внешней политики, а затем, если это недостаточно помогало, старалась расположить их в определенном порядке. Является ли Ирак большим безобразием, чем Вьетнам? Как нужно оценивать ситуацию — по числу жертв среди гражданского населения или по десятилетиям, которые будут затрачены только лишь для того, чтобы вернуться к исходному рубежу? Было ли Никарагуа в таком случае большей неприятностью, чем Сомали? Иногда мои мысли становятся непоследовательными. Радикально ли изменяет картину брака столкновение с неверностью? Сколько времени потребуется, чтобы вернуться к статус-кво? Какие придется принести жертвы?

Если бы мое решение нуждалось в поддержке, то я остановилась бы, чтобы посмотреть на моих детей и почувствовать уверенность, что у меня достаточно силы воли, позволяющей устоять перед любыми попытками Роберта Басса. Однако я не могла понять, почему, в то время как я пытаюсь отступить, он все еще продолжает преследовать меня. Моя слабость — оценивать ситуацию со всех точек зрения — подвела меня в самый неподходящий момент.

Все же, несмотря ни на что, я считаю, что мне повезло, потому что всякий раз, когда воспоминания о гардеробной комнате угрожают всецело завладеть моими мыслями, я могу просто переключить внимание на другие затруднения, подброшенные тем удивительным вечером. Марк назвал бы эти перекрещивающиеся петли тревоги «смещенной боязнью». Он любит навешивать на все ярлыки.

Буквоедка настойчиво хлопает в ладоши, показывая, что собрание началось, и вручает мне ручку и бумагу для ведения записей. Мы все выпрямляемся на своих стульях, но я по-прежнему сопротивляюсь желанию посмотреть на Роберта Басса. В кафе ленивой походкой входит Знаменитый Папа. На нем пляжные тапочки, плотно обтягивающие джинсы «Супер файн», которые, должно быть, принадлежат его жене, и шляпа, надвинутая на лицо так, что виден лишь подбородок. Он просит Изобэль и меня подвинуться, чтобы он мог сесть около нас. Теперь я зажата между ними. От него пахнет потом и алкоголем. Он садится рядом со мной, и его рука прижимается к моей. Когда он поднимает руку, чтобы поднести ко рту чашку кофе, я тайком облизываю свое запястье и прихожу к заключению, что оно имеет привкус алкоголя. Он потеет неразбавленным виски!

— Что здесь происходит, Суини? — хрипло спрашивает он.

Мне хочется, чтобы он прекратил называть меня по фамилии.

— Она предлагает, чтобы праздник был посвящен римской теме и чтобы мы все пришли в соответствующих костюмах и разговаривали бы на латыни, — сообщаю я.

— Это один из странных английских обычаев? — Он снимает солнечные очки.

— Нет, только один из странных северолондонских.

Выглядит он ужасно, как будто для него сейчас конец длинной ночи, а не начало нового дня. Его глаза настолько воспалены, что даже мои собственные начинают слезиться.

— Думаю, вам лучше не снимать очки, — говорю я, указывая на Изобэль. — Вы в хорошей компании.

— Я сейчас взорвусь, Суини, — говорит он и издает звук, похожий на взрывающуюся бомбу.

Буквоедка бросает на нас неодобрительный взгляд.

— Моя жена ушла, — продолжает он. — Забрала с собой детей и уехала в Штаты. А моя младшенькая спросила, не был ли я в хлеву.

— Что она подразумевала?

— Непостоянство, — ответил он. — Но я не изменял. Я прохожу периоды самоуничтожения, а потом снова возвращаюсь. Это мой способ справляться с жизнью.

— Тогда что же вы тут делаете, если вы больше не родитель? — спрашиваю я.

— Через четыре недели я начинаю сниматься в фильме, в Праге. И я не придумал ничего лучше, чем прийти сюда. Это интереснее, чем смотреть телевизор. И мне нужно было проследить за вами.

Досчитав мысленно до двухсот пятидесяти, я позволяю себе поднять глаза и украдкой взглянуть на Роберта Басса. Рукава его белой сорочки небрежно закатаны, кожа рук загорелая. Он сидит, откинувшись на спинку стула и вытянув перед собой ноги. Указательный палец его левой руки, тот самый палец, которым он дотрагивался до меня, рисует на пыльном столе маленькие кружочки. Другой рукой он периодически ерошит волосы, до тех пор, пока они не встают дыбом.

Я вызываю в памяти череду неловких ситуаций, которыми изобиловала в тот день вечеринка, как ученый, собирающий эмпирические данные, чтобы вычислить возможность стихийного бедствия. Я думаю о людях в офисах в Колорадо, ежедневно отслеживающих мельчайшие движения тектонических слоев земного шара, чтобы предсказать вероятность землетрясения. Если бы они приложили свою науку к моей жизни, то, без сомнения, пришли бы к заключению, что серьезный инцидент все еще неизбежен. Я решаю, что превратилась в тектонический разлом Сан-Андреас.